Грэм Грин - Брайтонский леденец
– Ладно, – сказала Айда, – ладно. – И слегка покраснела. – Хотите сахарного печенья?
– Спасибо, Айда, спасибо.
Айда вынула из буфета жестянку и подала ее старику Кроу.
– Они довели его до смерти, – сказала она счастливым голосом. – Я знала, здесь что-то не так. Посмотрите на это «око». Оно как будто подсказывает мне, что я должна делать. – Ее взгляд задержался на слове «Фил». – Уж я заставлю этих людей пожалеть, что они родились на свет. – Она с наслаждением вздохнула и вытянула свои стройные ноги. – Добро и зло, – сказала она. – Я верю в то, что существуют добро и зло. – И, откинувшись немного глубже в кресле, со вздохом счастливого удовлетворения она проговорила: – Это будет увлекательно, это будет интересно, это будет кусок жизни, дедушка Кроу. – Она высказала самую высокую оценку, которую вообще способна была чему-нибудь дать, а старик в это время причмокивал губами, и розовый свет струился над книгой Уорика Дипинга.
2
Малыш стоял спиной к Спайсеру, глядя вдаль на темную полосу прибоя. На конце мола не было никого, кроме них; в такой час и при такой погоде все были в концертном зале. Молния то вспыхивала, то гасла на горизонте; накрапывал дождь.
– Где ты был? – спросил Малыш.
– Так, походил кругом, – ответил Спайсер.
– Ты ходил туда?
– Хотел посмотреть, все ли в порядке, не забыл ли ты чего-нибудь.
Перегнувшись через перила в моросящий дождь, Малыш произнес:
– Я читал, что когда люди совершают убийство, им иногда приходится совершить и второе, чтобы замести следы.
Слово «убийство» значило для него не больше, чем слова: «бокс», «ошейник», «жираф». Он сказал:
– Спайсер, держись оттуда подальше.
Он не обладал воображением. В этом была его сила. Он не умел смотреть глазами других, ощущать их нервами. Только от музыки ему становилось не по себе, сердце начинало дрожать, как струна; нервы теряли свою молодую выносливость, он становился взрослее, и переживания других словно стучались в его душу.
– Где остальные ребята? – спросил он.
– В баре Сэма, пьют.
– А почему ты с ними не пьешь?
– Не хочу, Пинки. Вышел подышать свежим воздухом. Этот гром как-то плохо на меня действует.
– Когда они прекратят этот проклятый шум, там, в зале? – сказал Малыш.
– Ты не пойдешь в бар Сэма?
– У меня есть тут дельце, – сказал Малыш.
– Все в порядке, правда, Пинки? После вердикта на дознании ведь все в порядке? Никто не задавал никаких вопросов.
– Все же я хочу быть уверенным, – ответил Малыш.
– Наши больше не пойдут на убийство.
– А кто сказал, что нужно кого-то убивать?
Вспыхнула молния и осветила его узкий потертый пиджак, хохолок мягких волос на затылке.
– У меня здесь свидание, вот и все. Не распускай язык, Спайсер. Ты что, сдрейфил, что ли?
– Я не сдрейфил. Ты неправильно меня понял. Пинки. Я просто не хочу больше убийств. Это заключение судьи на дознании поразило нас всех. Что оно значит? Ведь на самом деле мы убили его, Пинки?
– Теперь нам нужно действовать осторожно. Вот и все.
– Но все-таки, в чем там дело? Я не верю докторам. Все обернулось слишком хорошо для нас.
– Нам нужно быть осторожными.
– Что это у тебя в кармане, Пинки?
– Я не ношу с собой револьвер, – ответил Малыш. – Ты что вообразил? – В городе часы пробили одиннадцать; гром, прокатившийся над Ла-Маншем, заглушил три последних удара. – Ты бы лучше убрался отсюда, – сказал Малыш. – Она уже опаздывает.
– У тебя с собой бритва, Пинки.
– Зачем мне бритва, если я имею дело с бабой. Если хочешь знать, что это такое, это склянка.
– Ты же не пьешь, Пинки.
– Ну, этого не стал бы пить никто.
– А что это, Пинки?
– Серная кислота, – ответил Малыш. – Бабы боятся ее больше ножа. – Он нетерпеливо отвернулся от моря и опять пожаловался: – Ох, эта музыка… – Она стонала у него в голове, сливаясь с ярким электрическим светом; из всех чувств, на которые он был способен, это больше всего походило на грусть, – точно так же, как для него было почти что плотской страстью то неясное и тайное чувственное наслаждение, которое он ощутил, коснувшись пальцами склянки с серной кислотой в тот момент, когда Роз торопливо вышла из концертного зала.
– Ну, катись, – сказал он Спайсеру. – Она пришла.
– Ох, я опоздала, – проговорила Роз. – Всю дорогу бежала. Я думала, вы подумаете…
– Я бы подождал, – сказал Малыш.
– Ужасный был вечер сегодня в кафе, – продолжала девушка. – Все шло из рук вон плохо. Я разбила две тарелки. И сливки прокисли. – Все это она выпалила одним духом. – Кто этот ваш приятель? – спросила она, глядя в темноту.
– Неважно, – ответил Малыш.
– Я почему-то подумала… Как следует не рассмотрела, но…
– Неважно, – повторил Малыш.
– Что мы будем делать?
– Ну что ж, я думаю, сначала немного поболтаем здесь, – ответил Малыш, – а потом сходим куда-нибудь… К Шерри? Мне все равно.
– Я бы очень хотела к Шерри, – сказала Роз.
– Вы уже получили деньги за ту карточку?
– Да. Получила сегодня утром.
– Никто не приходил к вам и ни о чем не расспрашивал?
– Нет, нет. Но какой ужас, что он умер таким образом! Правда?
– Вы видели его фото?
Роз подошла вплотную к перилам и подняла бледное личико к Малышу.
– Да ведь это был не он. Вот чего я не понимаю.
– Люди часто иначе выглядят на фотографиях.
– У меня хорошая память на лица. Это был не он. Они, наверное, плутуют. Газетам нельзя верить.
– Идите сюда, – сказал Малыш. Он отвел ее за угол, подальше от музыки, в еще более уединенное место, где молния на горизонте и гром казались еще ближе. – Вы мне нравитесь, – продолжал он, и неуверенная улыбка искривила его губы, – и я хочу предупредить вас. Этот парень, Хейл, я о нем кое-что слышал. Он был замешан в разные дела.
– В какие дела? – прошептала Роз.
– Неважно, в какие. Я только хочу предупредить вас для вашей же пользы… Вы получили деньги… На вашем месте я забыл бы об этом, забыл бы все об этом парне, который оставил карточку. Он умер, правильно? Вы получили деньги. И дело с концом.
– Все это правильно, – проговорила Роз.
– Можете называть меня Пинки, если хотите. Мои друзья так меня называют.
– Пинки, – робко повторила Роз, и в тот же миг удар грома разразился у них над головой.
– Вы читали о Пэгги Бэрон?
– Нет, Пинки.
– Это было во всех газетах.
– Я не читала никаких газет, пока не получила эту работу. Дома мы не могли выписывать газеты.
– Она связалась с одной шайкой, и к ней потом приходили разные люди и допытывались. Это опасно.
– Я бы никогда не стала связываться с такой шайкой, – сказала Роз.
– Иногда это не от нас зависит. Просто так получается.
– А что с ней произошло?
– Испортили ей физиономию. Она потеряла один глаз. Плеснули ей в лицо серной кислотой.
Роз прошептала:
– Серной кислотой? Что такое серная кислота? – И молния осветила деревянную смоляную сваю, разбивающуюся об нее волну и ее бледное, худенькое, испуганное лицо.
– Вы никогда не видели серной кислоты? – спросил Малыш, усмехаясь в темноте. Он показал ей маленькую склянку. – Вот серная кислота. – Он вытащил пробку и налил немного на деревянную обшивку мола; кислота зашипела и задымилась. – Она горит, – сказал Малыш. – Понюхай. – И он поднес склянку к ее носу.
Задыхаясь, она прошептала:
– Пинки, вы ведь не хотите…
– Я тебя разыграл, – ловко солгал он. – Это не серная кислота, это просто спирт. Я хотел предостеречь тебя, вот и все. Мы с тобой подружимся. А я не хочу, чтобы у моей подружки было обожженное лицо. Ты мне скажешь, если кто-нибудь станет расспрашивать тебя. Кто бы то ни был. Запомни. Сразу же звякни в пансион Билли. Три шестерки. Легко запомнить.
Он взял ее под руку и повел прочь с пустынного края мола назад, мимо освещенного концертного зала, сквозь музыку, несущуюся к берегу, наводящую на него щемящую тоску.
– Пинки, – сказала она, – я не хочу ни во что вмешиваться. Я никогда не вмешиваюсь ни в какие дела. Я никогда не была любопытной. Вот вам крест.
– Ты хорошая девочка, – сказал он.
– Вы ужасно много знаете обо всем, Пинки, – воскликнула она со страхом и восхищением. И вдруг, когда оркестр заиграл избитый лирический мотив: «Прелестна на взгляд, так сладко обнять и небо само…», яд злобы и ненависти подступил к губам Малыша.
– Приходится много знать, а то пропадешь. Пошли, сходим к Шерри.
Как только они сошли с мола, им пришлось пуститься бегом: такси окатывали их водой; гирлянды цветных лампочек вдоль набережной Хоува светили тускло, как керосиновые лампы, сквозь пелену дождя. Они отряхнулись, как собаки, в нижнем зале кафе Шерри, и Роз увидела, что на лестнице, ведущей на галерею, стоит очередь.
– Здесь полно, – разочарованно сказала она.
– Ну что ж, останемся внизу, – ответил Малыш и так непринужденно заплатил три шиллинга, как будто был здесь завсегдатаем.
