Фредерик Бегбедер - Идеаль
Не могу себе простить, что так давно не давал вам знать о себе: что-то я совсем заработался. Мне пришлось вернуться в Париж на переговоры с клиентом. Должен вам сказать, что обстановочка там еще мрачнее, чем в те времена, когда вы читали проповеди в церкви Александра Невского на рю Дарю. Хоть тамошняя зима и мягче московской, французы депрессуют больше, чем русские. А что вы хотите: они-то еще не утратили иллюзий и упорно ищут свет в конце туннеля, это даже трогательно. Что, извините? Да, кое-кто еще верит и в вашего Господа, что есть, то есть. Но в модельных агентствах таких меньшинство. Чтобы скрасить как-то отсутствие надежды, почти все наши сотрудники ширяются блаженством, как и я. Можно, я вам кое-что скажу? В конце концов, я пришел именно с этой целью. Похоже, большая часть вашей русской паствы рассматривает религию как убежище, не особенно веря в Бога, — просто им кажется, что Господь предпочтительнее капитализма.
Возврат к истокам избавляет от терзаний, вызванных падением советского строя. Глобализованный гедонизм делает ставку на тот же принцип, что и сталинизм: вруны запудривают мозги кретинам. Но гедонизм еще более пуст, чем коммунизм, — это первая в мире пессимистическая религия. Так что Бог… лучше ГУЛАГа и дешевле «бентли». Какой все-таки странный век… Надо было семьдесят лет длить революцию, ради того чтобы превратить Москву в образцовый Лас-Вегас и, вернувшись в лоно Церкви, исповедаться в содеянных мерзостях.
Уверяю вас, у моих знакомых атеистов та же задача, что и у ваших верующих, недавно получивших свободу: что угодно, только бы не думать. Уходить от неприятных вопросов — работа с полной занятостью. Кто я — счастливец, любимец, поганец? Или смертник, брошенный па бесплодной земле? Стоит ли жить, чтобы платить столько налогов? Как остаться мужчиной при матриархате? Кем мы заменим Бога па этот раз — веб-камерой, плеткой или комнатной собачкой? Чтобы заглушить свое одиночество и заклясть безмолвие, эти нехристи покупают автомобили в кредит, скачивают песни, начинают кирять с обеда, принимают стимуляторы по утрам и снотворное по ночам (иногда наоборот), просмотрев записную книжку в мобильнике, оставляют сообщение «я тебя люблю» сразу на нескольких ответчиках, подписываются на все кабельные каналы для взрослых и заполняют свой ежедневник встречами, которые отменяют в последний момент, опасаясь, что не смогут на людях сказать хоть слово, не разрыдавшись. Они ходят по улице, читая эсэмэски и не глядя под ноги (то есть вляпываются на каждом шагу в какашки Лабрадора), онанируют, читая «Playboy» или «In Style», визжат от радости, когда капитан любимой футбольной команды бьет головой под дых игрока противника, носятся, переступая через разлегшихся на полу бомжей, по подземным коммерческим центрам, похожим на тематические парки, бьются, чтобы заполучить игровую приставку «Nintendo Wii» раньше соседа, звонят на рассвете в «неотложку», просто чтобы услышать человеческий голос, и покупают себе DVD со вторым сезоном «Клиент всегда мертв», который так и останется в целлофановой упаковке, потому что им приятнее мастурбировать, листая садомазохистские комиксы. А в свободное от вышеизложенного время они бегут против движения по тренажерной дорожке, пытаясь забыть, что озоновый слой истончается с каждым часом. Индустрия гедонизма предлагает пугающее количество развлечений, чтобы было чем забить голову. Или чтобы помешать нам использовать ее по назначению? Это началось не вчера (Платон и Паскаль уже давно заметили, что человек бежит реальности), просто процесс набирает обороты. У народа одно на уме — как бы оттянуться. Да, человек мчится стремглав в мир удовольствий, но, на мой взгляд, бегство — это все равно поиск, только с обратным знаком. Чего же мы ищем? Любви, вы думаете? Ой, не надо, не разводите мне тут православные тары-бары с посткоммунистическим душком. Бога? Тоже утопия. Мы мечтаем о мечте. То есть стоя спим, как вы, слушая меня.
2
— Господа, наша цель проста — мы должны добиться того, чтобы три миллиарда женщин захотели стать образом и подобием одной-единственной. Проблема в том, как ее найти.
Неплохое введение в предмет, а? Вернувшись в Париж, я продемонстрировал поляроидные снимки с кастинга московского агентства «Аристо» в офисе «Л'Идеаля», — помните, я вам рассказывал в прошлый раз об этом канцерогенном крематории для кожи. К несчастью, за блестящим вступлением последовал полный провал — ни одна девица не пришлась им по вкусу. Они места себе не находят, им, видите ли, приспичило омолодить образ марки на ближайшие годы, и ставки так высоки, что заказчики так и не смогли сделать выбор. У всех моих подопечных нашелся изъян: Юргита оказалась чересчур юна, Катарина — чересчур вульгарна, Таня — чересчур высока, Ирина — чересчур улыбчива, Олеся — чересчур худа, Ксения — чересчур слаба на передок, Дана — чересчур мила… Брендменеджеры пускали слюни, понимая, что им не грозит познакомиться с такой прелестью (разве что провести с ней минут десять на фотосъемке, — не удостоив их взглядом, с бигудями на голове и мобильником у уха, она протянет им руку и, вежливо улыбнувшись, примется повествовать гримеру о своей личной жизни). Самцы «Л'Идеаля» жаждали отомстить за свою сексуальную фрустрацию, но имели в арсенале лишь привередливые гримасы. Впервые в жизни они решали судьбы красавиц.
— У этой уж больно славянский тип.
— Та вот была бы ничего, но у нее родинка совсем как у Синди Кроуфорд.
— У вас нет такой же, но чуток позападнее? Менее eighties?[28] Более glowy?[29] Менее pulpy?[30]
— Для телепиара лучше бы она говорила по-французски.
— Ваши девушки слишком girly[31] и недостаточно wild.[32]
— Да, не хотелось бы тинейджерить марку.
— Нужен рок-н-ролл, гламур, чтоб все ну… свинговало, что ли, — смущенный кашель, — я хочу сказать… трэшевало.
— Осторожнее, мы все-таки мейнстримный бренд.
— Да, но ведь теперь трэш — это мейнстрим!
Парень, произнесший это, утер лоб бумажной салфеткой с тисненым логотипом «L'ldéal — Because you are all unique».[33]
— Будущее, движение, риск — вот наше кредо.
— А что, если организовать пати с папарацци, где одна из ваших девиц нюхнула бы белую дорожку? Кейт-то вон снова взлетела по ней на гребень волны.
— Я не андерстэнд, клиента этим не сатисфакнуть.
— В таком виде мы не можем ее гринлайтить.[34]
— Они все как отмороженные. Не умеют держаться. Однодневки.
Южнокорейский транссексуал пришел с опозданием, махнув нам веером — типа «продолжайте, меня тут нет» — и продемонстрировав тем самым, что он единственная важная дама на нашем собрании. Shemale[35] с серыми перекроенными скулами, высоченная длинноволосая diva mutante (копия Гришки Богданоффа[36]) в декольтированном пиджаке в облипку, пригладила туго затянутый хвост весом в 25 миллионов евро рекламной площади в год:
— Я вот чего думаю — если уж брать русскую, то почему бы не взять чеченку?
— Классная идея!
— Lee, you are so bright![37]
— С чеченкой мы наварим больше.
— Неслабо! Это придаст образу «Л'Идеаля» гуманности и charity,[38] брендовая мысль, в натуре!
— Мусульманка не капает с нашими бестпрэктисами, но ради такого случая можно и соскочить. Но все-таки придется произвести дабл-чекинг с региональными директорами.
— Обеспечишь бенчмаркетинг — я покупаю на восемьсот процентов.
— Подожди, ты хочешь чеченку нюхающую или обычную?
— Очень остроумно. Shut the fuck up. Too many jokes.[39]
Бывший гендиректор стал гендиректриссой парижского отделения «L'Idéal Paris International», сменив пол по примеру одного из братьев Вачовски. Эта новоиспеченная женщина (он только что вставил себе импланты грудей ЭОС) стала одной из самых влиятельных в мире: вкусы Ли Чан-Йонга определяли внешность миллионов наших клиенток. Когда он открывал рот, все остальные закрывали его. Директора по развитию, руководители подразделений, начальники групп и брендменеджеры внезапно лишались дара речи. Человек, решившийся на смену пола, не мог не быть экспертом по женственности. Его слово имело больше веса, чем мнения любых мужчин и женщин, поскольку он был и то и другое. Ли Чан-Ионг зашел дальше, чем все его собратья, на пути понимания клиентов: как ни крути, откромсать себе пенис — акт высокой профессиональной сознательности. Мне тут же стало ясно, что на этот раз я им свежачка не продам. Можно было запаковывать привезенный груз «miassa». Мне хотелось сказать им:
— Как вы смеете критиковать наш кастинг? Сравните моих красавиц со своими женами!
Но я сдержался, не будучи представлен супруге драг-квина, руководившего конторой. «Аристо» боится, что «Л'Идеаль» решит устроить тендер с участием другого агентства, либо просто кинет без предупреждения, или, того хлеще, подпишет контракт с какой-нибудь киноактрисой. На меня оказывают адское давление, если мне будет позволено употребить этот эпитет в храме Божьем. Но «что делать?» спрошу я вслед за товарищем Лениным. Не отправляться же мне в Чечню под бомбы, чтобы надыбать им чеченку… Я, честное слово, нетворковал где мог, стал стахановцем клаббинга, вечным Гоем. Я опросил всех плейбоев-натуралов города Москвы, секс-террористы от русской золотой молодежи приволокли мне своих телок, я записал сотни мобильников, забил такое же количество стрелок, и практически столько же раз меня продинамили. Я каждый вечер гужевался в «Турандот», «Газгольдере», «На Крыше», в «Подвале» и «Любе», рыская в поисках мелких попок и аппетитных грудок (которые, для симметрии, охотились на оголодавших олигархов), и даже выехал за пределы вашей империи, побывав в Киеве, Риге, Вильнюсе, Софии, Варшаве, Белграде, Загребе, Бухаресте и Будапеште (в Восточной Европе названия городов похожи: думаешь, что приехал в Румынию, ан нет, ты в Венгрии, козел!). Я совершил налеты на все Fashion Lounge, где девушки, дефилирующие на плазменных экранах, просто карлицы по сравнению с теми, что обслуживают вас за барной стойкой, и обзавелся карточками гостя всех «Private Gentelmen's Club» Восточной Европы. Я закорешился с Гулливером (боссом «Дягилева») и Сашей Соркиным (совладельцем «Кабаре» и «GQ») и теперь вот вернулся на ушах в Париж. Не на шутку усомнившись в собственной профпригодности.
