Фредерик Бегбедер - Идеаль
Ксения В., эскорт-герл.
Мы провели с Октавом несколько вечеров, но я его не знаю и мне нечего вам о нем сообщить. Он ни разу не делился со мной своими планами, и я заявляю, что шокирован и возмущен вашими методами. <…> Да, я признаю, что человек на фотографии в «Golden Dolls», — действительно я, но это еще ни о чем не говорит. Повторяю, я к данному делу не имею никакого отношения и, НЕТ, Я НЕ РАБОТАЮ НА СЕКРЕТНЫЕ СЛУЖБЫ, ну сколько можно? Меня просто подставили <…> Я подтверждаю, что заплатил по счету за трех девушек, угостив их шампанским и взбитыми сливками. Я готов сотрудничать с российской полицией и отвечать на все вопросы, которые мне будут заданы в связи с этим делом.
Ж.-М. Д.,
импортер GPS-антирадаров.
Не said he was looking for new faces. It was my dream to become a model so I accepted to take pictures at his studio. He was very professional so we had an affair together. It didn't last long, He said I was too young, he was nervous, always asking for my I.D. card.
But Karolina Kurkova was 15 when she signed her first contract with Miuccia Prada! I don't see the problem.[25]
Yurgita P., model, «Aristo agency», Moscow.
Я ничего о нем не знаю, но он мне говорил, что общается с одним священником. Православная церковь очень близка к властям. Возможно, он хотел выдать себя за боевика, чтобы подозрение пало на чеченских сепаратистов. Как знать?
Ирина В., PR-менеджер фриланс, ответственная за PR-поддержку и организацию мероприятий конкурса «Aristo Style of the Moment».
He знаю, поможет ли вам мой рассказ понять, что произошло. Как-то раз, во время фотосессии в его студии, этот психопат заявил, что сможет заставить меня заплакать два раза подряд, — просто расскажет мне одну историю, и все. Он хотел, чтобы у меня заблестели глаза, так картинка получается чувственнее. Я сказала, пусть попробует.
— Представь себе, — начал он, — белого медвежонка на льдине. Он весело прыгает вокруг своей матери, но внезапно в нее стреляет охотник. Мама-медведица шатается и заваливается на бок, по ее белоснежной шерсти расползается круглое алое пятно. Она рычит от боли. А медвежонок ничего не замечает, он продолжает резвиться, пока не понимает вдруг, что его мама лежит неподвижно. Поначалу ему кажется, что она спит. Он пихает ее, покусывает ей морду, обнюхивает закрытые глаза. Пытается поднять ей лапу, сначала одну, потом другую, но они тяжело падают в красный липкий снег. Тщетно пробует он ее разбудить. Проходит десять, двадцать, тридцать минут. В конце концов детеныш догадывается, что она умерла. Он принимается стонать, поначалу хрипло, тихонько, словно обиженный ребенок, потом кричит, ревет, воет на луну. Попробуй вообразить себе, как медвежонок, стоя в луже крови, понимает, что остался один на свете, и испускает нечеловеческие крики или, наоборот, человеческие, что еще хуже для животного.
Когда он мне описал эту сцену, я заплакала. Он тоже плакал. Это было поразительно. А он продолжал:
— Понимаешь, медвежонок оплакивает маму. Он зовет на помощь, его бросили, он в отчаянии.
Теряя родителей, мы разом взрослеем, пытаясь совладать с безумным горем и ужасом. Он уже собрался было уйти по льдине вдаль, как вдруг что-то останавливает его, и он возвращается к матери. Он норовит поднять ей веко, полизать морду. Он не сдается, И вдруг происходит невероятное: медведица открывает один глаз, потом второй! Она шевелится, дышит, зевает и потягивается! И снова медвежонок кричит, на этот раз от радости. Он кружится на месте, залезает на нее, она нежно его отпихивает… Представь! Оказывается, пуля не убила, а лишь слегка оцарапала медведицу, она потеряла сознание и пришла в себя, когда боль утихла. Свершилось чудо. Человек ушел, медведица и детеныш прильнули друг к другу, чтобы согреться, и исчезли в пурге, вне себя от счастья, словно заново родились па свет.
Октав оказался прав, я снова зарыдала, теперь от восторга. Это было волшебно. Он безостановочно щелкал мои слезы, стекавшие вместе с тушью. Печаль моя оказалась очень фотогеничной — не хуже рекламы «Сислея».
— Видишь, — сказал в заключение Октав, — второй раз твой плач был еще прекраснее, потому что ты проливала слезы возрождения. Я только что рассказал тебе самую прекрасную историю на свете — Евангелие.
Ирина К.,
модель, агентство «Аристо», Москва.
Кто вам дал мой телефон? А, тот француз, который принял меня за белоруску, — так я развела его как лоха, черт меня дернул оставить ему свои координаты. Он всю ночь напролет выпрашивал у меня мой номер телефона! Он искал наркотики, уверял меня, что завязал, но почему-то только о них и говорил, как все наркоманы в ломке. Сказал, что с кокаином вечно одно и то же — либо его нюхаешь слишком много, либо слишком мало. Во урод! Но у меня, есть принцип: я своего телефона никому не даю, а то потом неприятностей не оберешься, и ваш звонок — лучшее тому доказательство!
Татьяна С, студентка, Нижний Новгород.
Не знаю, что вам и сказать о моем сыне. Я потрясена. Столько погибших… Извините. Вы не могли бы дать мне стакан воды? <…> Он был живым, резвым мальчиком. Всегда стремился быть в центре внимания, прыгал, дурачился, — сегодня, его назвали бы «возбудимым ребенком», тогда говорили «неусидчивый». Выговоры его учителей я принимала за комплименты, уважая ценность детского бунтарства, черт побери, вы считаете, что я во всем виновата? <…> Я воспитывала их с братом одна, ну и натерпелась я с ними, полагаю, он скрывал свою депрессию, как я скрывала свою… Дети крайне чувствителъны к настроению близких. Нет, я не думаю, что я потакала влечению Октава ко мне или соперничеству со старшим братом. Но каюсь, мне было лестно, что мои мальчики от меня без ума! Его помешательство трудно объяснить. Он никогда не был обделен любовью. Может, ее было слишком много? Не будете же вы упрекать мать в излишней любви к детям! Увы, развод — обычная вещь, сегодня, многие с этим сталкиваются., но нельзя же все сваливать на развод, тоже мне палочка-выручалочка, если бы все дети разведенных родителей сходили с ума, мир бы кишел психопатами, разгуливающими на свободе. Подумайте сами!
Софи де Л., мать подозреваемого, Париж.
(Свидетельские показания, зарегистрированные после теракта в Главном следственном управлении ГУВД Москвы.)
Часть вторая
VESNA
Гроза омыла Москву 29 апреля, и стал сладостен воздух, и душа как-то смягчилась, и жить захотелось.
Михаил Булгаков «Театральный роман»1
Zdrastvuite вам, papasha! Есть ли у манекенщиц душа? Я задумался о метафизике топ-моделей, входя на цыпочках в ваш атомный гриб. Таксист, высаживая меня перед храмом, рассыпался в благодарностях, когда я отказался взять сдачу:
— Будь богатым, как Роман Абрамович, который скупил пол-Англии, и живи сто семь лет, как моя бабушка!
Чаевые — залог дружбы. Спасибо, что согласились снова меня принять, дорогой pater noster. В воде, омывающей ваш позолоченный купол, отражается сегодня пурпурное небо, расцарапанное желтыми подъемными кранами, мычащими на ветру над Москвой-рекой, короче, я хочу сказать, что у вас тут красиво, если, конечно, конец света способен радовать взор. Как здорово пройтись по лужковскому мосту, оставив позади себя остров, где в помещении бывшей шоколадной фабрики строят лофты для богачей, подняться по сизо-розовой, словно облака, лестнице и обойти фонари, крапинками усеявшие вашу дурацкую «чернильницу». Дом на набережной, по ту сторону серой реки, выглядит так же радушно, как и в романе Трифонова. В роскошных московских апартаментах олигархия пришла на смену номенклатуре — пусть кто-нибудь попробует объяснить мне, в чем разница между ними, лично я не вижу смысла в ваших революциях, которые никогда ничего не меняют. Впрочем, нет — в свое время верные слуги режима любовались из окна бассейном, теперь — вашим храмом. Прогресс налицо, не так ли? Но позвольте мне заметить, что псевдобронзовые барельефы, украшающие ваш фасад, просто-напросто безобразны, равно как и плиты на паперти. Почему было не склеить заново осколки старого Христа Спасителя, похороненного на кладбище Донского монастыря? Вашему новому, «с иголочки», храму налет времени не повредил бы. Фрески в нем еще сырые, а стены возмутительно непорочны — чем не декорация в съемочном павильоне. Святость тут и не ночевала, даже богослужения отдают бутафорией. Izvinite, я вечно все критикую, французы — известные мастера слова, а не дела. Кстати, если уж я перешел к рекламациям, исповедоваться стоя ужасно неудобно. Я только начал, а у меня уже спина ноет. Почему бы вам, православным, не установить у себя исповедальни, как у католиков? Ради соблюдения вашего мазохистского ритуала нам приходится беседовать на ходу, в толпе любопытных старушек в платочках. Бабушки жадно ловят каждое наше слово — хорошо еще, они не говорят по-французски так бегло, как вы, — ваша парижская ссылка в девяностых не прошла даром. Когда-то все русские говорили на моем языке: Достоевский — с детьми, Тургенев — с Флобером, Набоков — с Пиво[26] и Габриэль Матцнев[27] — со мной. Сегодня этот почин забыт, и у вас, как и везде, английский правит бал. В языке моих осин от парижских казаков осталось лишь одно слово — «bistro» (от русского «быстро»), но я его произношу довольно часто, так что воздадим ему должное. Разговор на мертвом языке защищает от чужих ушей. Но стоячка, прямо вам скажу, не располагает к просьбам об отпущении грехов! А ваши четырехчасовые службы (совсем скоро, на Пасху, они будут длиться вообще шесть) вредны для здоровья после бурной ночи! Во время нашей последней встречи я сравнил вас с психоаналитиком, но у Фрейда по крайней мере можно было прилечь на диван…
