Евгений Будинас - Дураки
...В настоящее время вокруг Столяра сплачивается команда образованных, профессионально подготовленных политиков и специалистов, объединенных целью восстановления в Республике конституционного строя мирным путем.
...Виктор Столяр принципиален и последователен, зачастую до максимализма, что иногда порождает конфликтные ситуации. Тем не менее благодаря безупречной логике, эрудиции и хорошей подготовке способен склонить на свою сторону даже агрессивно настроенных оппонентов. В сложных и нестандартных ситуациях решительно берет ответственность на себя.
...Имея четкое представление и достаточно ясно сформулированные предложения о путях развития государства, Виктор Столяр отличается способностью к реальной оценке ситуации и открытой восприимчивостью конструктивных идей».
Дудинскас, конечно, с этой затеей Ванечку прогнал. Тот и уехал, оставив характеристику.
«...По оценке экспертов, В. И. Столяр наиболее перспективен как политический лидер. Он достаточно популярен в аппаратной среде. Его «раскрутка» будет значительно облегчена благодаря тому, что он умеет подать себя, произвести на аудиторию впечатление, создав и строго поддерживая свой образ».
Текст, сочиненный Ванечкой, а точнее, мысли о том, зачем ему Ванечка эту характеристику подсунул, не оставляли Дудинскаса в покое.
две харизмыПовторим пройденное.
Республика — коридор. Батька — ключник. У него ключи от Европы для России. Все полагают, что он мечтает эти ключи вдуть за царскую корону. Хотя на самом деле продавать он не собирается, а втайне надеется всех обдурить. Вы меня только впустите воды напиться. Дальше он знает, что делать, или думает, что знает. Серьезные люди в России над этим смеются, не понимая, что играют с огнем. Не помнят, живя вдали, что получилось, когда «колхознику» однажды опрометчиво дали спички.
Хочет он так много, что его притязания там всерьез не воспринимают. Его даже не осаживают — прощая, как шаловливому мальчонке, все его выпады и резкости[119].
Он в прихожей, на него и смотрят, как на тех, кого дальше прихожей не пускают.
Поиздеваться над ним еще могут, продержав однажды в самолете, как в сенях, и не предоставив воздушный коридор. Или, сговорившись подписать такой важный для него и ни для кого ничего не значащий Договор (теперь о создании Союза), в последний момент объявить, что такие значительные подписания ну никак нельзя производить — при осипшем от бронхита голосе. Или еще чем-нибудь подразнить, выставить, указав место...
Нет, ключник нужен совсем другой — не из прихожей. Знающий себе цену и цену ключа, решительный, холодного ума и циничный, но уж никак не пугливый. Способный оседлать кран. И получить с этого так много, чтобы ни от кого не зависеть.
Но прежде, чем другой, сначала надо избавиться от этого. Что, вообще говоря, не так уж трудно. Дудинскас понимал: на Батьку только цыкнут, он сразу и шмыгнет.
Дело оставалось за малым: кто этот новый ключник? И кто цыкнет?
«Ну что же вы очевидного-то не видите! — Слышался голос Ванечки, хоть он давно уехал. — Виктор Илларионович только и может».
А что? Положению Столяра не позавидуешь. Высунулся, засверкал, тут же и получил — и от чужих, и от своих. Обложили. Но не сломался, значит, не слабак, значит, бесстрашный. Да с харизмой. Еще и обратного свойства.
Совершенно четко осознавая, что Столяр совсем не подходит, да и не мог бы, Дудинскас вдруг понял, что Ванечка прав, что да, и даже неважно, какой Столяр, потому что он просто единственный, действительно единственный во всем этом долбаном пространстве, который может лично противостоять. И если кому-то здесь такое под силу, так только Виктору Илларионовичу Столяру.
И Виктор Евгеньевич решился — нет, не еще раз попробовать — боже упаси! — нет — просто посмотреть, выслушать, ни на что, собственно, не рассчитывая, ни во что ни веря и не зная, зачем это ему нужно.
обидаХотя последнее он, пожалуй, все-таки знал: СТЫДНО УХОДИТЬ ПРОИГРАВШИМ.
Как-то он сблизился, сроднился с этой частью земной поверхности. Такое, наверное, неизбежно: за столько-то лет! Ну и что, если провинция и правят здесь провинциальные дураки, если вопреки географии и несмотря на местечковые амбиции здесь так далеко от центра?.. Но что значит далеко, когда человек получает собственную квартиру? Человек так устроен, что центр для него все же там, где он живет, хотя не всегда это сразу осознается.
Дудинскас свой дом нашел поздно. Ощущение, что здесь он у себя, пришло к нему годам к сорока...
...Едва освоившись с этим новым для него состоянием, он, однажды выйдя на улицу, увидел, что какие-то партийные чинуши учинили в его доме мордобой. Естественно, он возмутился, полез безобразие останавливать. Потом, протестуя против их вероломства и безнаказанности, ввязался в свалку... Тогда многим казалось, что они победили. И не только Галкова на выборах. Открывались перспективы, и, оставив политику, он обратился к более интересным делам.
...Хотел ли он создавать типографию, химичить с финансами, уходя от налогов, печатать ценные бумаги, сражаться с контролерами и со Спецзнаком, придумывать все эти хитрости с документооборотом, таможенной маркой и вообще заниматься всем, чем заниматься ему пришлось? Нравилось ли ему обивать начальственные пороги, объяснять, упрашивать, унижаться, принимать бесконечных гостей, кормить и поить в Дубинках «нужных людей» и «больших ребят»? Трудно сказать... От характера — пожалуй, что и да. Чаще всего ведь никто и не заставлял. А вот ради выживания — тут уж точно не нравилось и не хотелось: было противно.
В том-то и загвоздка, что, для того чтобы понять, хочется ему что-то делать или нет, не хватало элементарного: возможности делать или не делать — оттого, что делать хочется или не хочется, а не потому, что тебя принуждают.
Его заставляли делать такое, чего ему не хотелось совсем. Тогда он все продал, чтобы уйти. Почти уговорив себя в том, что это есть свобода выбора.
Но он успел сорвать с места, увлечь, уговорить, потащить за собой множество людей.
Сначала он рассказывал им, как можно работать и жить, а они не верили ни одному его слову, полагая, что им (как обычно) вешают на уши лапшу, и смотрели на него как на психа, но потом все-таки начинали верить; верить всегда хочется, особенно когда все одно некуда деться, как некуда было деваться его другу Гоше Станкову, Ольге Валентиновне, водителю Диме Небалую, Тамаре Ивановне или художнице Таньке Нечай... Не то чтобы совсем некуда — деваться всегда есть куда, но вот чтобы со смыслом, чтобы захотелось за кем-то идти, такое подвернулось впервые. Они и пошли. Он всем им доказывал, а многим и доказал, что в своем дофенизме они были не правы; он многих сумел зажечь — хотя бы простым любопытством: что могут двести человек, которым никто не мешает. Им хотелось попробовать, он и настраивал их на то, чтобы вместе посмотреть, как оно получится. И оно получалось... А потом обнаружилось, что ничего не вышло. Карточный домик, на который не то что дунуть, дышать нельзя, фанера, один сплошной артефакт, и Юрка Хащ был провидцем, когда он придумал название.
Дудинскас считал, что создает Ноев ковчег, оказалось — галера!
...Они были, пожалуй, не слишком хорошей командой, все эти Вовули, Агдамы, Карповичи, Тани, Оли, Гришки и Геннадии Максимовичи, они не очень ловко и не всегда усердно гребли, изрядно сачковали и пускали пену, они и мешали, и не понимали, иногда даже предавали. Но сейчас не он ими, а они — им обмануты. Да, часто они лишь изображали из себя соратников. Дурили, швыряя на стол заявление об уходе... Но когда он в ярости гнал их взашей, они не уходили, вцепившись в весла галеры: для многих из них она оказалась вдруг лучшим в жизни, если и вообще не единственным, с чем они связали свои надежды и свою судьбу.
В отличие от каждого из них у него всегда оставались запасные варианты: возможность вернуться в кино или к литературным делам — в «Артефакте» он ведь, кроме всего, собирал материал. Конечно, он вкалывал больше любого из них, больше нервничал и страдал — хотя бы от унижений. Испытав все способы спасти эту галеру, он ощутил за собой право все бросить и уйти к своей прежней профессии, где все зависело от него...
Так что же теперь?.. Уехать, все оборвав? Или остаться, тихо смирившись с полным отсутствием перспективы?..
