Алексей Слаповский - Большая книга перемен
– Грамотные у вас юристы, я смотрю, – сказал Лаврентьев.
– Тебе что, не нравится перспектива?
– Почему, предложение нормальное. Нам тоже статистика по тяжким уголовным ни к чему. Но формальности надо соблюсти. Я там пацанчика на это дело посадил, недавний выпускник, он все сделает, как надо.
– Какое же это надо, если он грозит нам с братом повестки прислать? И людей кучу перетаскал на допросы. И так шум по городу, а он добавляет!
– Не знал. Сам понимаешь, сколько работы.
– Есть, Олег Федорович, работа текучая, а есть приоритетные дела, связанные с дружескими обязанностями, – мягко упрекнул Максим.
Хорошо сказал, зараза, надо запомнить, подумал Лаврентьев.
И немедленно вызвал Геру, и потребовал отпустить Немчинова и Шуру. До суда, если суд будет.
– А разве суда по такому делу может не быть?
– Может, все может. Короче, выпускай.
– Хорошо, но побеседовать с ними перед тем, как выпустить, я должен или нет?
– А ты разве их еще не допросил?
– Я должен был сначала составить картину.
– Тогда быстренько допроси и отпусти под подписку. А Костяковых зря не дергай, сам можешь к ним прийти, не переломишься.
Гера решил, что пора показать характер – он не мальчик для битья, он пришел работать, а не бессловесно выполнять указания.
– Я не переломлюсь, – сказал он. – Но в любом случае обязан опросить всех, кто там присутствовал и кто может что-то сказать. Вы, Олег Федорович, тоже были на свадьбе, может, поделитесь впечатлениями, хотя бы в неофициальном порядке?
– Ты, Рябинин, с ума, что ли, сошел? – спросил Лаврентьев. – Я уехал еще до того, как это случилось. Понял меня?
Гере не привыкать, что Лаврентьев каждый раз называет его по-разному: Рябининым, Рябинцевым, Рябинкиным, Рябкиным и Рябовым. Ему объяснили, что на прокурора обижаться не надо, у него просто такая память: фамилии новых сотрудников запоминает месяца через три, а в лицо начинает узнавать при встрече не раньше, чем через полгода.
Он промолчал, а Лаврентьев добавил:
– Кстати, там, как я понял, вырисовывается убийство по неосторожности при выполнении служебных обязанностей. Плюс пьяное хулиганство, чистая бытовуха, на пятнадцать суток не тянет. Повезло тебе, легкое дело для начала.
Гера остался недоволен разговором. Ему не казалась очевидной простота, на которой настаивал Лаврентьев. Все думают – случайное убийство, а на самом деле, может, инсценировка? С одним договариваются, чтобы буянил, с другим, чтобы стрелял. За что? Изменила невеста, вот и мотив.
И Гера тут же устыдился своих несерьезных, мальчишеских фантазий. Подобные случаи можно увидеть только в каком-нибудь детективном сериале, в жизни все, как правило, намного проще.
Он вызвал Немчинова, который с первого взгляда показался ему странным. Гера не видел в его глазах ни страха, ни растерянности, ни даже озлобленности, на которую иногда нарочно настраивают себя некоторые, психологически помогая себе таким образом держать линию сопротивления. Немчинов же выглядел равнодушным, вялым, больным.
– Как себя чувствуете? – спросил Гера.
– Плохо.
– А что с вами?
– Голова. Пройдет.
– Тогда начнем.
И Гера попросил описать события злосчастного вечера.
– А что описывать? Пришел на свадьбу, напился, начал саблей размахивать. Охранник выстрелил.
– Но вы же не просто размахивали, вы против кого-то размахивали? Даже будто бы стукнули кого-то.
– Кого-то… Будто вы не знаете? Стукнул Петра Чуксина за то, что он… Слушайте, что вы тут комедию ломаете? – раздраженно спросил Немчинов. – У вас уже все решено, объявляйте, сколько и за что мне хотите впаять, отпускайте убийцу, делайте свое дело, не тяните из меня жилы!
– Я делаю свое дело. Исходя из следственной необходимости и требований закона.
– Да неужто? – усмехнулся Немчинов.
Гера насупился.
– Я знаю, у отдельных граждан существует предубеждение к органам исполнительной власти, но…
– Извините, не буду вам больше мешать, спрашивайте! – нетерпеливо перебил его Немчинов, явно не желавший слушать лекцию о предубеждении отдельных граждан к органам исполнительной власти.
– Спасибо. И впаивать не я буду, а суд, – все-таки вставил Гера. – Итак, вы схватили саблю и, угрожая ей, ударили кулаком по голове Петра Чуксина. Правильно?
– Правильно.
– За что ударили?
– Знал бы за что, вообще бы убил. Анекдот такой есть. За то, что он меня бил.
– А он вас бил? Когда?
– Господи, опять вы! Ну, бил не бил, что от этого изменится?
– Мотивы изменятся. Есть мотивы – одна квалификация. Нет мотивов – другая.
– Это вы всерьез?
– Конечно.
– Сомневаюсь. Ладно, могу рассказать.
И Немчинов скомкано, будто хотел поскорее отделаться, рассказал о своей обличительной статье, в которой он затронул Костяковых, о том, как братья рассердились, о том, как пытали его, чтобы узнать, кто ему поручил написать эту статью. А на самом деле никто не поручал.
– Прямо-таки пытали?
– А как это называть, если Петр меня лупил кулаком по голове со всей дури? Несколько раз. До сих пор чувствую.
– Действительно…
Гера записывал сказанное Ильей, а тот смотрел и вдруг спросил:
– Что это вы делаете?
– Пишу.
– Что?
– То, что вы мне рассказали.
– Зачем? Что изменится? Девушка погибла, дочь моего друга и моей подруги, я виноват, вот что главное! Ерундой тут занимаетесь! Я ведь на самом деле больше этого охранника виноват! Я спровоцировал! Сажать меня за это надо, я не против! Пусть радуются те, кто этого хочет, их желания совпадают с моими!
– Этого никто не хочет. Больше того, имею полномочия отпустить вас при условии подписки о невыезде.
– Не шутите?
– Нисколько.
Гере было приятно обрадовать человека.
Но Немчинов почему-то не слишком обрадовался.
– То есть все-таки на охранника свалят?
– Его тоже временно отпустят.
– Понимаю. Вот теперь понимаю, – задумчиво сказал Немчинов.
– Поделитесь вашим пониманием.
– А то вы сами не в курсе? Костяковы все хотят спустить на тормозах. В самом деле, зачем Павлу Витальевичу сажать собственного охранника? А я… Я, наверно, им на воле нужнее. Будут в награду за свободу опять меня заставлять книгу писать.
– Какую книгу?
– Неважно. А еще им нужно, особенно Максиму, узнать, что мне еще известно про их брата.
– Какого брата?
– Которого они уничтожили.
Вот тебе и простое дело, подумал Гера. Он, человек еще очень молодой, не знал многих сарынских баек, легенд и сплетен, поэтому начал расспрашивать Немчинова о подробностях.
Илья рассказывал – обо всем, что знал, а следователь разочаровывался: ничего серьезного не было. Попросить брата уехать – не преступление. И даже заставить – тоже не тянет на злостное деяние. Подстроить аварию, результатом которой стала гибель бывшей жены Костякова-старшего, – недоказуемо, да и сколько лет прошло.
– Я вижу, вам неинтересно, – сказал Немчинов.
– Почему? Но все-таки вернемся к нашему делу. Костяковы не ангелы, согласен, но не они убили Дарью Соломину, ведь так?
– А кто же?
– Вы их обвиняете? Мне это записать? Только что вы говорили, что сами виноваты.
– Да, виноват. Но началось все с них. Вот смотрите: Петр меня избивал. Я специально попал на свадьбу, причем обманом, меня не приглашали. Может, хотел отомстить, может, посмотреть на это безобразие. Но точно знал – я обязательно устрою скандал. То есть, когда шел, не знал, а теперь понимаю, что знал.
– Мне это записать? Что вы хотели устроить скандал?
– Да.
– Но ведь за саблю не собирались хвататься?
– Какая разница? Там ножи есть, вилки.
– Вы собирались ими воспользоваться? Против кого?
– Неважно, вы слушайте дальше. Петр и Максим, которые надо мной издевались, которые меня до этого довели, – виноваты? Да. Я считаю их соучастниками. Из-за них я взбесился. Павел Костяков, который вынудил красивую молодую девушку выйти за него замуж, виноват или нет? Ведь если бы не это, она осталась бы жива!
– А он разве вынудил? Вам это известно?
– Это понятно и так!
– Нужны доказательства.
– Вот и доказывайте, вы следователь! А я считаю, что Павел прямо соучастник и виновник. Меня толкнул, ее подставил! Ну и, конечно, его охранник. Случайно не случайно, но убил все-таки! Поэтому… Извините, как вас зовут?
– Я представлялся.
– У меня голова, говорю же…
– Герман Григорьевич.
– Спасибо. Герман Григорьевич, это же массовое убийство или коллективное, не знаю, как правильно с юридической стороны. Убийство группой лиц, так, кажется?
– Вы, Илья Васильевич, путаете моральную сторону дела с фактической. И давайте по порядку, потому что формально вам может быть инкриминировано покушение на убийство.
– Так я о том и говорю!
– Не совсем о том. Конечно, состояние аффекта налицо, мотивы налицо. А то, что вы махали саблей, когда стояли рядом с невестой, не значит же, что вы хотели именно ее убить?
