М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 1
- Нет былого товарищества, - заметил Пинкисевич, кутаясь в лагерный бушлат. - Все бабки проклятые виноваты. Раньше вместе держались. Обыск у меня - обыск у тебя. ГБ не хватает, что ли? Не пойму.
- ГБ ему не хватает, - сказал Стремовский, - забыл, как мастерские шмонали.
- Подумаешь. Нормальные мужики. Мы с ними зубровки хватанули. Я говорю, давайте, пацаны, по одной. Они говорят, мы на службе. А потом старлей два раза в магазин бегал. А теперь? Где духовность? Мы тут с Гришей сидели «У Липпа», я ему говорю: где духовность? Ну там, в Париже, конечно, разбор другой. Анжуйское, то-се. А здесь? Развели молодежь сопливую.
- Напрасно вы так, - сказал Поставец. - Есть таланты: Сыч, Лиля Шиздяпина, супруги Кайло. Думающие ребята. Я их сегодня позвал.
- Да я по ним не соскучился.
- Вы не правы, - сказала Роза Кранц. Она совершенно успокоилась, обрела обычный розовый цвет, глаза ее почти вернулись в орбиты. - Радикальные есть мастера. Например, Снустиков-Гарбо.
- Переоделся в бабу, колготки напялил - и рад. Его на зоне быстро раком поставят.
- Снустиков занят проблемой самоидентификации. Заигрывание с феноменом «второго пола» (в терминологии Симоны де Бовуар) воскрешает парадигму андрогина.
- Верно, - обрадовался Дутов, услышав наконец знакомую речь, - контаминации этого дискурса амбивалентны.
- Сегодня я всех художников галереи собрал: клиент придет.
- Серьезный клиент? - Пинкисевич посуровел. Всякий раз перед продажей картин он принимал вид старого зэка, ждущего подвоха от лагерного начальства.
- Клиент? - Стремовский поглядел проницательно сквозь узкие стеклышки. - Что ж, мастерская у меня полна. Стечение обстоятельств: завтра отправляю транспорт в Голландию. А сегодня - полно работ, повернуться негде.
- Клиент, - сказал Дутов задумчиво. - Думаю закончить к вечеру десять вещей.
- Я видел, - подтвердил великодушный Пинкисевич, который действительно видел холст, который можно было нарезать, - точно: десять картин!
Поставец посмотрел, облизнулся, покивал: он знал, что Стремовский врет и никуда он свои произведения не отправляет. Он также представлял метод работы Дутова.
- А Струев с Первачевым не пришли? - поинтересовалась Кранц.
- С Первачевым невозможно работать, - сказал Поставец. - Старость: полностью свихнулся. Струев уже ничего не делает. Пьет, по-моему.
- Что время делает, - заметил Стремовский, - помните, мы молились на этого человека.
VIII
Галерея наполнилась молодыми людьми, возбужденно говорившими: сейчас придет! Важный? Из самых-самых в Германии? Барон! Ну да? Я тебе говорю. Круче Людвига? Да, он всего Гузкина скупил, у Струева шесть вещей взял! Так его Гузкин вам и отдал - это ж его корова, он и доит. А его кто спрашивать станет? Если он к тебе в мастерскую поедет, я с тобой, договорились? А как я тебя возьму? Он Дали собирает, Бойса и Ворхола! Ну, скорее, скорее! Ты сюда встань! А ты - сюда! Валерик, у тебя помады нет? У меня чулок сполз. Если он гузкинское старье берет, тогда… Что тогда? Ноготь сломался! А что в немце толку? Американец нужен. Вот, слышите дверь хлопнула?
Пинкисевич, Стремовский и Дутов смотрели на молодую компанию несколько презрительно. Они тоже переговаривались меж собой. И мы такие были. Перестань, мы такие никогда не были. Я тридцать лет на ливерной колбасе жил, пока первый холст не продал, а эти сразу хотят. Тебе жалко? Не жалко, противно. Посмотри на этого пидора - мужик, а губы накрасил и юбку надел. У них еще Сыч есть, тот вообще. Надо додуматься - посадить эту шпану рядом с нами. Может, уйдем на хрен, уважать себя надо. Гриша мне рассказывал про этого деятеля. У него и Дали, и Шагал. Его все знают. Я считаю, что просто из уважения к коллекции следует остаться. Просто надо держаться с достоинством. Я думаю, если художник не входит в «список Первачева», он должен знать свое место. Я лично так прямо барону и скажу. Посмотрим, что выйдет. Художник должен отстаивать свою позицию. Я так считаю. И я тоже.
В ожидании клиента художники расположились двумя группами. Признанные мэтры - т. е. Стремовский, Дутов, Пинкисевич - расположились на диване у левой стены, подле аквариума с пляшущим Преображенским; они сели, положив ногу на ногу, всем видом своим декларируя независимость. Так, Дутов листал каталог аукциона Сотбис, делая пометки карандашиком, Стремовский курил трубку и пускал струи сизого дыма, Пинкисевич кутался в лагерный бушлат, надвинув треух на глаза. Представители же новой волны - Валерий и Валерия Кайло, Лиля Шиздяпина, Федор Снустиков-Гарбо и Сальский с Веденяпиным - те стали у правой стены, изображая интерес и ожидание, причем Снустиков-Гарбо, одетый в полупрозрачную блузку, розовый лифчик и короткую плиссированную юбку, выгодно подчеркивающую его стройные бедра, тот даже вытянул шею, прислушиваясь к шагам на лестнице, - не пропустить бы гостя.
Поставец придирчиво оглядел своих юных подопечных и прошел вдоль строя, устраняя мелкие неполадки: Лиле Шиздяпиной пригладил воротник у блузки, Снустикову-Гарбо поправил бретельку лифчика, Валерию Кайло расстегнул две верхние пуговицы на рубашке, что придало художнику более артистический вид. Бросил он взгляд и на старую гвардию. Ну, эти знают, как себя подать. Тут волноваться не приходится. А где Роза Кранц? Вот она, расположилась у самого стола Поставца - сразу и не поймешь: может быть, это она здесь хозяйка.
IX
И раздались шаги, и дверь железная, скрипя, отъехала на петлях - вот и гость. Поставец, не передоверяя никому судьбоносный момент, сам вышел навстречу. Пожалуй, излишне быстро побежал, слишком резво для известного культурного деятеля и полного господина. Впрочем, понять поспешность можно: не каждый день приходят коллекционеры такого масштаба. И потом, не поспешишь сам, так Роза Кранц выйдет к гостю первой - и она своего не упустит.
Вошел барон с переводчиком, запуганным мальчиком, таращащим глаза наподобие Розы Кранц.
- Фон Майзель, - приветливо сказал барон, и переводчик старательно воспроизвел его фамилию.
- Поставец, - отрекомендовался галерист.
- Сосковец? Родственник?
- Не Сосковец, а Поставец.
- Несосковец?
- Не Сосковец я, я - Поставец. Я - не Сосковец.
- Не понимаю, - барон обратился к здравому смыслу переводчика. - Вы не тот Сосковец. Но его родственник. Полагаю, сын?
- Я не имею к министру Сосковцу никакого отношения. Я - не его родственник.
- Газом, значит, не торгуете, - сказал барон, для которого кое-что стало проясняться.
- Газом не торгую.
- Это пока, - заметил барон, - вы еще придете к этому.
- Возможно, - Поставец потер руки, улыбнулся, облизнулся. Про газ он уже подумывал. Вот если выборы Тушинского пройдут как надо. Если перформанс «Форварды либерализма» прозвучит. Любопытно, что там с Дупелем намечается. К газу можно будет вернуться. - Пока занимаюсь искусством.
- Тоже интересно. Однако газ - прибыльнее.
- Газом не занимаюсь.
- Если хотите послушать моего совета - то напрасно.
- Очень может быть. Однако я торгую современным искусством.
- Достойное увлечение.
- Хотите взглянуть? Я собрал здесь художников своей галереи.
- А, эти, - сказал барон, - я знаю одного русского художника.
- Полагаю, вы знаете Гузкина. А вот его коллеги. Поглядим на работы? А потом можем пойти на ланч, - Поставец знал, как обращаться с клиентами.
- Какие обеды мы устраивали с вашим папой, - добродушно заметил барон. - Дары русских рек. Экологически безупречная пища. Икра, севрюга и эта, как ее? - забыл. Жаль, что вы не занимаетесь газом. Посоветуйтесь с отцом. Рыбу он выбирал, кстати, прекрасно.
- Не Сосковец! Поставец!
- Поставец? Нет, по-другому. Как-то похоже, но по-другому. Стерлядь, вспомнил. Великолепная еда. И, что важно, с точки зрения экологии - на высшем уровне. Впрочем, ваш папа в таких вещах знаток
- Не Сосковец!
- Понимаю. Газом не торгуете. Может быть, нефть? - самое примечательное, что всю эту белиберду барон излагал медленно и благодушно, к тому же через переводчика.
Поставец апеллировал к здравому смыслу соотечественника и внушал переводчику, кто он такой на самом деле, а подневольный переводчик разводил руками: мол, что велено, то излагаю. Войдите в положение.
- Объясните ему, что ни газа, ни нефти тут нет. Галерея здесь. И я не Сосковец.
Переводчик постарался. Барон покивал, расстроился, полез в записную книжку и заворочал страницами, пытаясь разобраться, что занесло его в столь странное место.
- Это у вас что? - барон подошел к телевизору, бесцеремонно включил звук - Чечня, что ли?
- Грязная, позорная война, - подтвердил Поставец, - язва постсоветского пространства.
- Отвратительно, - барон выключил телевизор. - Мне рассказывал мой друг Оскар. Смотреть противно.
Настроение у барона испортилось. На выручку пришла Роза Кранц. Завладев вниманием барона, она объяснила ему все.
