Джон Апдайк - Супружеские пары
— Свод стопы, — подсказала Анджела.
— Да, свод. — Девочка оглянулась на Пайта. Даже такое безжалостное упоминание Фокси доставило ему удовольствие. Неуклюжая, здоровенная, с плоскостопием, с животом. Красота!
— Очень любопытно, — отозвалась Анджела, занимаясь листьями салата на ужин. — Что еще скажешь о ногах?
— Что у мистера Торна на ноге зеленый ноготь, — с готовностью выпалила Рут.
— А у папы пальцы на ногах, — подхватила Нэнси, нагло высунувшись из-за спины матери, — как зубы у страшной маски.
Пайт догадывался, что олицетворяет для младшей дочери смерть, что угроза для жизни, сама ее хрупкость сконцентрированы для нее в его мужской сущности. Этот процесс пройдет несколько стадий: со временем она, как сейчас Рут, найдет в себе смелость восхищаться им, приручать его уродство, а потом, наподобие Анджелы, будет спасать себя, хотя бы частицу своего естества, от него и вообще от мужчин. Он очень любил своих женщин, обступивших его, как колья в яме-ловушке.
— Мамочка, — взмолилась Рут, — запрети Нэнси оскорблять папу! Ведь папа красивый?
Пайт нагнулся и взял Нэнси на руки. Она визжала и лягалась от страха и от удовольствия. Изо рта у нее пахло кондитерскими сердечками. Гибель для зубов! Он сильно ее стиснул, она завизжала от ужаса и стала отбиваться.
— Не знаю, можно ли назвать папу красивым, — рассудительно отвечала дочери Анджела. — Но люди называют его привлекательным. Еще он хороший и добрый.
Пайт поставил Нэнси на пол и напоследок исподтишка ущипнул. Она подняла на него глаза. Теперь она знала нечто, что никогда не забудет и никогда не сумеет выразить.
Видимо, наполнившись нежностью от общения с детьми и рассматривания их открыток-валентинок, а может, просто возбужденная ощущением домашнего уюта, вызванного метелью за окном, Анджела предложила ему лечь спать раньше обычного и, уподобившись спустившемуся с небес горячему облаку, соблазнила его, усевшись на него верхом, в классической позе Андромахи, утешающей Гектора.
В субботу утром Фокси позвонила и спросила не дыша, елозя губами по трубке:
— Анджела рядом?
— Нет, — ответил Пайт, — она разгребает с детьми снег. Что бы ты сказала, если бы трубку сняла она?
— Спросила бы, в каком платье она была на последнем благотворительном вечере.
— Это рискованно. Она только начинает чуть меньше тебя подозревать.
— Извини. Мне необходимо с тобой поговорить. Я надеялась увидеть тебя вчера вечером у Галлахеров. Почему вы не пришли?
— Нас не пригласили. Кто там был?
— Все, кроме вас, Солцев и Онгов. Еще там была новая молодая пара, по-моему, скучная.
— Мэтт ничего мне не говорил. Что ж… Как твои дела?
— Тест дал положительный результат. Больше нет никаких сомнений, Пайт.
Переваривая услышанное, он словно в первый раз видел свою мебель, кленовый телефонный столик с коническими ножками, зеркало в блестящей акантовой раме. Изделия безразличных людей, презирающих свое ремесло. Странно, что у него самого хватает энергии и времени приколотить иногда палку к палке.
В свинцовой тишине раздался ее крик:
— Я стала тебе обузой, Пайт!
— Что ты, — соврал он, — наоборот, ты легкая, как снежинка.
— Одним словом — если зайдет Анджела, повесть трубку, — я, кажется, кое-кого нашла.
— Кого?
— Фредди Торна.
— Да уж, этот что хочешь из тебя высверлит, — сказал Пайт со смехом. Фредди известен абортами.
— Я вешаю трубку и больше тебя не побеспокою. Спасибо за все.
— Нет, подожди! — крикнул он, боясь, что она уже не держит трубку у уха. — Расскажи, что к чему. Не будь такой обидчивой.
— Я в аду, дорогой, и это совершенно не смешно.
— Вот он, значит, какой — ад…
— Подожди, ты еще ничего не знаешь.
— Фредди Торн… — начал он за нее.
— Фредди Торн говорил мне когда-то, что некоторые стоматологи делают аборты. А что, у них есть все необходимые инструменты, кресло, анестезия…
— Похоже на правду. Что дальше?
— Вчера у Галлахеров он вызвал меня в уголке на разговор — сам знаешь, как он это делает… А я возьми и спроси, не знает ли он кого-нибудь, кто этим занимается.
— Ты призналась ему, что беременна?
— Что ты, Боже упаси! Я наврала про знакомую из Кембриджа, очень милую особу попавшую в отчаянное положение.
— Почти что правда.
— Ну, вот… Ты уверен, что Анджела ничего не слышит?
— Сейчас подойду к окну, взгляну, где она. — Вернувшись, он доложил: Она внизу, машет лопатой, как одержимая. В последнее время у нее приподнятое настроение. Так на нее действует метель.
— На меня метель действует противоположным образом. Я замучалась ездить в Кембридж, сдавать мочу на анализ, и обратно. Вчера мы еле добрались до Галлахеров.
— …где Фредди посмотрел на тебя со своей хитрой усмешкой и немедленно смекнул, что перед ним та самая беременная милашка.
— Все так и было. Только он этого не сказал.
— Что же он соизволил сказать? Сверился со своим графиком абортов и назначил тебе прием?
— Не совсем так. Он произнес что-то страшное. Между прочим, все происходило на кухне; остальные играли в гостиной в слова, пользуясь словарем. Он сказал, что должен повидаться с беременной и ее мужчиной.
— Действительно ужас! С обоими?
— Да. А поскольку беременная — это я, то он, наверное, догадывается, что мужчина — ты. Вот я и сделала заключение, что он хочет тебя видеть.
— Ты торопишься с выводами. Фредди не такой уж организованный человек. Он играет в игры. Не бойся, это блеф слепца.
— Мне так не показалось. Он говорил очень серьезно и определенно. Скорее, как дантист в зубоврачебном кабинете, чем как клоун на вечеринке.
— Ты раскопала во Фредди дантиста? Не желаю его видеть! Он не вызывает у меня ни симпатии, ни доверия Не собираюсь идти к нему на поклон.
— К кому же тогда идти?
Дверь распахнулась. Пайт немедленно положил трубку на рычаги и обернулся как ни в чем не бывало, словно до того гляделся в зеркало. Перед ним стояла заснеженная Нэнси. Ее щеки горели. Тараща глаза, она протянула руку в кожаной рукавице, и он увидел кусок льда, только почему-то серый. То была замерзшая птица с красной головкой и черным пятном на груди — древесная овсянка, погибшая от холода. Ее круглый глаз превратился в льдинку. Боясь, что отец начнет протестовать, девочка деловито объяснила:
— Мама нашла птичку в снегу. Я положу ее на батарею, чтобы отогреть и оживить, хотя знаю, что она не оживет.
Каждую зиму в тарбокском клубе ветеранов Второй мировой войны, мрачном бетонном здании на Маскеноменс-стрит, устраивали благотворительный бал. В клубе был бар и кегельбан с двумя дорожками внизу, танцевальный зал и еще один бар наверху. Под потолком вертелся шарик, осыпавший пятнышками света стены, окна, ноги танцующих. В клубе ветеранов было жарко даже в самую холодную погоду. Когда открывались двери, наружу вырывался пар, розово-голубой от неонового света, чтобы перемешаться с дымками выхлопа паркующихся машин.
