Эдуард Тополь - Свободный полет одинокой блондинки
Здесь, на первом этаже, в полутемной гостиной, находился эдакий «стакан» с зашторенными окнами. Возле этих окон топтались полунищие алжирцы. Опуская в монетоприемники десятифранковые монетки, они открывали шторки на окнах и под звуки зажигательной самбы наслаждались танцем стриптизерки внутри «стакана».
С уверенностью постоялицы Алена прошла мимо этих онанистов к витой железной лестнице и стала подниматься наверх. Навстречу ей спускалась тощая филиппинка. Кивнув Алене, она подошла к «стакану» и скрылась в нем, а из «стакана» вышла кубинка, измочаленная двухчасовой вахтой, и вместе с Аленой стала подниматься по лестнице на второй этаж.
На втором этаже были крохотный холл с десятком стульев и мини-сцена. На сцене у шеста невзрачная румынка под музыку делала стриптиз. Зрители — турки и арабы, одетые ненамного лучше тех, кто торчал внизу, у «стакана», — сидели на стульях и шумели, требуя, чтобы румынка ушла со сцены. Кто-то собирался запустить в нее огрызком яблока.
Но у рампы стоял на стреме хозяин стриптизника — 50-летний лысый француз с рыжими усами, он пресекал беспорядки.
Увидев кубинку и Алену, зрители стали кричать:
— Наташа, иди сюда!
— Эй, Жак, убери эту лахудру! Дай нам русскую!
— Наташа, покажи свою попку!
Хозяин жестом позвал Алену, но она — следом за кубинкой — прошла вверх по лестнице, сказав ему на ходу:
— Я сегодня в ночь, с двенадцати до утра…
Кубинка и Алена поднялись на третий этаж. Здесь, под покатой крышей, в маленькой полутемной чердачной комнате было такое же общежитие, как в стриптизнике «МонтеКарло» в Твери: узкие двухъярусные койки, обшарпанные тумбочки и старенький холодильник.
Кубинка, достав из холодильника бутылку с молоком, стала пить из горлышка, потом, сбросив халатик, нырнула в свою койку. Алена слила из ее бутылки остатки молока в пластиковую тарелку и поставила на пол перед котенком. Кубинка молча смотрела на них со своей кровати, Алена сказала ей:
— Я тебе завтра верну молоко.
Кубинка отвернулась и закрыла глаза.
А снизу все громче и громче доносилось скандирование:
— На-та-ша! На-та-ша!.. На-та-ша!!!
Под этот шум в каморку поднялся хозяин, сказал Алене:
— Иди станцуй им.
— Но я же в ночь…
— Это арабская мафия. Если Ширак не может их контролировать, то я тем более. Ты хочешь оставить себе эту кошку — иди станцуй.
Алена со вздохом встала.
140
— Н-да, я думаю, ты прав: это не Москва! — разочарованно сказал Толстяк Смотрящему, шагая по Елисейским полям в компании своих коллег из Фонда поддержки воздушных путешествий.
— В каком смысле? — поинтересовался тот.
— Ну, мы уже три дня кантуемся, а я еще ни одной соски не видел! У нас в Москве они штабелями стоят. Ты тут чего, с Дунькой Кулаковой живешь?
— Почему? — обиделся Смотрящий. — Я что, онанист, что ли? Это Париж, смотри! — Он остановился и громко обратился к проходящим мимо девушкам и женщинам: — Катя!.. Оля!.. Наташа!.. Света!..
Проходившая мимо девушка обернулась, сказала по-русски:
— Вы меня?
— Конечно, Светочка! Ты свободна?
Смерив его уничижительным взглядом, девушка повела плечом и ушла.
— Не узнала, — объяснил друзьям Смотрящий и снова стал выкликивать в поток прохожих: — Катя!.. Наташа!.. Маша!..
Но то ли из-за нелетной погоды, то ли еще по какой причине русских девушек нужного им темперамента не оказалось в этот вечер на Шанз Элизе, и друзья переместились на СенДени. Разглядывая вывески стриптизников и публичных домов, они шли по тротуару, а Смотрящий честно предупреждал:
— Братаны, я вам от души не советую. Тут одни занюханные румынки…
— Не трепись, — сказал Толстяк, — глянь, чё написано?
Действительно, на одной из вывесок под названием «BEST LEGS-S-S!» было написано: «NATASHA, RUSSIA».
— Пошли! — сказал Толстяк.
— Но это ж стриптизник, тут без обслуживания! — попытался остановить его Смотрящий.
— Не важно! Наши девочки! Мы договоримся!
— Зачем тебе наши? — резонно вмешался Молодой. — Ты их в Москве не видел?
— Нет, наших мы пропустить не можем! — И Толстяк решительно толкнул дверь.
Впрочем, на первом же этаже, где алжирцы онанировали у окон «стакана», его решительность поубавилась.
— Блин, я такого и на киче не видел…
Однако отступать было поздно — к ним уже подбежал лысый и усатый хозяин:
— Бонжур, товарьиш! Спасьибо! Добры вечьир!
— Во дает! По фене ботает! — сказал Толстяк и спросил у хозяина: — Ты, козел! Как ты узнал, что мы русские?
А хозяин, радостно улыбаясь, уже обнял гостей, подталкивая их наверх и сыпя по-французски:
— Сюда, пожалуйста! У нас прекрасный стриптиз! Живой контакт! Всего сто франков с человека! Вы не пожалеете! Наши девочки — очшен карашо! Садитесь! Всего четыреста франков! Живой контакт!..
Усадив их перед сценой и получив у Смотрящего деньги, он раздал гостям бокалы, достал откуда-то бутылку дешевого коньяку и стал наливать им, говоря без остановки:
— Наш стриптиз — the best! Live contact! Живой контакт! Но девушку руками не трогать! Еще сто франков за коньяк, мсье… — И вдруг хлопнул в ладоши: — Вуаля!
Тут же погас свет и зазвучал «Танец с саблями». Сцена и шест на ней осветились узким лучом, в этом луче появилась женская фигура. Одетая по-матросски и с бескозыркой «Аврора» на голове, она спиной выплыла на сцену и, двигаясь в такт музыке, повернулась лицом к зрителям.
— О! — изумленно сказал Толстяк. — Привет, Алена!
— Привет… — ответила Алена, вглядываясь в темноту зала. — А вы кто?
— А ты поди сюда, узнаешь.
Алена, танцуя, усмехнулась:
— Серый волк, что ли?
— Иди, иди! Не бойся!
— Нам нельзя подходить к клиентам, — сообщила Алена. — У нас контакт только голосом.
— Раздевайся! — негромко напомнил ей по-французски хозяин. — Делай стриптиз!
А Смотрящий удивленно повернулся к Толстяку:
— Ты же первый раз в Париже! Откуда ты ее знаешь?
— Да мы у нее на помолвке гуляли, — объяснил ему Молодой. — Алена, ты «Метрополь» помнишь?
— Раздевайся, раздевайся! — настаивал сбоку хозяин.
Алена, танцуя, стала нехотя раздеваться.
Толстяк восхищенно загорелся:
— Ого! Вот это да!
— Неплохо… — прищурясь, проговорил и Седой.
Смотрящий, поглядев на Седого, тут же сказал Алене:
— Эй, Аврора! Мы тебя забираем! Сколько за ночь?
— Нет, я делаю только стриптиз, — ответила она, танцуя.
— Да ладно, не выделывайся! — усмехнулся Толстяк. — Я тебя беру! Сколько?
