Фэнни Флэгг - Стоя под радугой
– Второй? У нас и первого-то не было. Теперь он мне должен сразу два. Ну, что там еще, продолжай.
– «Обедать или ужинать в ресторане хотя бы раз в неделю или брать уроки танцев».
Норма не могла не признать, что тетя Элнер права. Она таки чувствовала себя бесполезной и постоянно боролась с желанием отдраить дом тети Элнер от подвала до чердака. Но она не хотела ни танцевать, ни обедать в ресторанах. Теперь, когда закрылся кафетерий, пойти было некуда, не считая ресторана «Говард Джонсон». А сколько можно съесть за раз жареных моллюсков? И Мак ни за что не закроет магазин, чтобы отправиться во второй медовый месяц. Видимо, остается только общественная деятельность, а найти общественную деятельность в Элмвуд-Спрингсе – задача нелегкая. У всех и так есть все, что им надо.
Автотуристки, 1974
Тетя Элнер разбиралась с собакой, гонявшей в саду ее кота, и пропустила большую часть передачи Соседки Дороти. Она пулей влетела в дом и включила радио, пытаясь хоть конец ухватить. Это была последняя неделя эфира Дороти, и Элнер не хотела упустить ни слова.
– Мы снова получили открытку от наших автотуристок, Ады и Бесс Гуднайт. Бесс пишет, что странствия их окончены, они нашли себе место и планируют остаться там навеки. Их новый дом – трейлерный лагерь «Форель у Олли», расположенный в полутора милях от Майами. На открытке чудесное фото, лагерь Олли назван одним из красивейших автомобильных туристических парков в стране, там могут разместиться триста пятьдесят машин и повсюду кокосовые пальмы. По мне, так это рай.
Ощущение, будто они только вчера уехали, а ведь путешествуют они уже девять с лишним лет. Ну вот, все новости вам доложила. Крутится у меня в голове одна мысль, вот думаю, не поделиться ли с вами. Вчера вечером мы с Доком сидели в саду, любовались, как садится солнце… Красота несусветная… Ночь теплая, тихая, а мы сидим, пока все небо звездами не запестрело, и тут я вот что подумала. А если бы мы никогда не видели звезд и луны, одно только черное небо, и однажды ночью они вдруг все высыпали на небе. Мы бы, наверное, с ума сошли. Но иногда так засуетишься, что забываешь глаза поднять, порадоваться. Господь дарует столько красивого – смотри не насмотришься. Вот мы с Доком подсчитываем радости в жизни и приходим к выводу, что их было больше, чем мы заслуживаем. Нам так повезло, что Мама Смит столько лет прожила с нами. Наши дети счастливы и здоровы, а меня Господь наделил таким количеством прекрасных соседей, и настоящих соседей, и радиососедей, которые со мной были все эти годы. Часто спрашиваю себя: что я такого сделала, чтобы заслужить столь чудесную жизнь? Трудно будет не бежать каждое утро к микрофону, но что поделать, время, как говорится, идет вперед и никого не ждет – ни мужчин, ни женщин. Мы прошли вместе долгий путь. Тридцать восемь лет вещания – это превзошло все мои самые смелые ожидания.
Как вы знаете, Док в этом году вышел на пенсию, и мы собираемся путешествовать, поездить по друзьям. К концу жизни накопили мы немного, далеко не богачи, но я перечитываю ваши письма и чувствую себя миллионершей. Надеюсь, вы иногда будете мне писать. Но у нас еще целая неделя, так что не прощаюсь, просто говорю «до завтра». Приятного вам дня.
Элнер встала, вздохнула, подумала: как же мы будем без «Соседки Дороти»? И не она одна так думала. На кухне в двадцати милях от города фермерша открыла левый ящик стола, тот, что возле раковины, вытащила блокнот, и, перепробовав штук шесть ручек, нашла одну, шариковую, в которой еще не закончилась паста. Она села за стол и принялась писать.
Дорогая Соседка Дороти.
Дай думаю сяду да набросаю вам пару слов чтобы сказать как мне будет не хватать ваших ежедневных передач. Так приятно вас слышать, перестаешь чувствовать себя такой оторванной от города. Без вас и вашей семьи мне было бы одиноко и тоскливо. Временами мне кажется что Бобби и Анна Ли – и мои дети. Господи, неужели это закончится? Вы были прекрасной соседкой.
Ваша подруга
миссис Вернон Бошелл
Конец эры
Док наставлял молодого фармацевта, который должен бы занять его место, когда принесли рецепт. Увидев, кому предназначено сердечное лекарство, он кинулся домой. Они так и не попутешествовали. Осень в этом году выдалась теплая, и они часто сидели на качелях в саду, провожая солнце.
22 октября в студию вошел высокий худощавый диктор, посмотрел на часы. Ровно в 9.30 вместо передачи «Десятка хитов», выходящей сразу после новостей, люди с удивлением услышали:
– Дамы и господа, радиостанция УДОТ с грустью сообщает о смерти нашего друга. Вчера вечером Соседка Дороти мирно скончалась у себя дома, в Элмвуд-Спрингсе. У нее остались дочь Анна Ли и сын Роберт. Мы хотели передать наши глубочайшие соболезнования родным и сотням радиослушателей, которые знали и любили ее. Мы же, радиостанция УДОТ, в знак траура выйдем из эфира и почтим часом молчания память женщины, которой всем нам будет не хватать.
Закончить обращение мы хотели бы вот чем. Что такое жизнь? Лучшая и достойнейшая жизнь – это когда об ушедшем можно сказать, что при жизни он нес любовь и радость всем, к кому прикасался. Такой была женщина, которую все знали просто как Соседку Дороти. И хотя здесь, на земле, ее голос больше не прозвучит, мы хотели бы думать, что где-то там, в другом мире, люди включат приемник и услышат ее впервые. Прощай, дорогой друг.
1980-е
Страх
Хотя нет числа годам и часам, потраченным Нормой на волнения по пустякам, в миг настоящей опасности она одна сохраняла спокойствие и хладнокровие. Ни слова ведь не сказала ни Маку, ни тете Элнер. Близкие знали только, что Норма отправилась на ежегодный осмотр. Две недели она им ничего не говорила. В тот вечер после ужина, сложив посуду в посудомоечную машину и выключив свет в кухне, она подсела к Маку на диван в гостиной.
– Мак, я уверена, что это чепуха, но у меня на маммограмме небольшое уплотнение, и доктор Халлинг хочет сделать биопсию.
Мак почувствовал, как от лица отлила кровь.
– Так что я съезжу в среду. Я всего день-другой там пробуду, но ты не волнуйся, я приготовлю впрок, чтобы ты тут с голоду не помер, пока меня не будет.
Мак наконец обрел голос:
– Господи Иисусе, когда ты узнала?
– Две недели назад.
– И две недели ты молчала?
