Стефано Бенни - Девушка в тюрбане
— Так найдите его! — срывается на крик директор.
Сторож и уборщик беспомощно разводят руками, но тут раздается радостный возглас секретарши:
— Нашелся! Нашелся!
Чуланчик, куда складывают ведра, метлы и тряпки, узкий и длинный; стены облицованы белым кафелем. На полке старый сломанный радиоприемник, а под ним на раскладушке (непонятно, как она здесь очутилась) спит Баратто. Завидев его, сторож замечает, что лучшего места для отдыха во всем здании не найти, а уборщик добавляет, что при этакой скуке всякого клонит в сон. Директор, раздвигая их плечом, входит в чулан и застывает на пороге.
— Да он же голый!
Сторож и уборщик понимающе улыбаются; а секретарша спешит уточнить:
— Ну почему, он в трусах!
Директор, секунду поразмыслив, заявляет:
— Как бы там ни было, я немедленно отстраняю его от работы. В школе подобное поведение недопустимо. Синьорина, пойдемте в мой кабинет, я сию же минуту продиктую вам письмо в инспекторат.
Сторож и уборщик, пересмеиваясь, начинают будить блаженно спящего Баратто, а секретарша торопливо семенит за шефом, на ходу умоляя не увольнять беднягу.
— Не губите его, господин директор! Ведь он, в общем-то, ничего плохого не сделал.
Директор, пропустив эти просьбы мимо ушей, срочно диктует ей письмо. Но внезапно умолкает на полуслове, задумчиво разглядывая нож для бумаги, поблескивающий в лучах яркого солнца.
— Сперва перестал разговаривать, — вслух рассуждает он, — потом посеял классный журнал — и все ему сходило с рук. А теперь устроил себе спальню в школе. Ну разве это нормально?!
Секретарша возражает, что Баратто вполне нормальный человек, и даже очень милый, добрый, а что не разговаривает — так это же не порок.
После долгого раздумья директор восклицает:
— Черт возьми, не знаю, что и придумать!
Не говоря больше ни слова, он забирает свою папку и уходит, а секретарша спрашивает себя, уж не спятил ли, чего доброго, шеф. На школьном дворе директор останавливается, смотрит на стаю сорок, вспорхнувшую с дерева, и рассуждает про себя: этот человек ни с кем не считается, ему все равно, что о нем подумают люди, может, на него снизошла благодать?
Пожилые соседи, у которых поселился Баратто, до недавнего времени имели обыкновение с утра до вечера смотреть телевизор. Но теперь, когда нет увлекательных передач, они принимаются рассказывать Баратто о своей жизни. Мало-помалу они теряют к телевизору всякий интерес и все время проводят в разговорах.
Поведав ему всю свою биографию, они начинают сызнова, и так до бесконечности. Баратто молча слушает, пока глаза у него не закрываются и он не засыпает прямо в кресле.
Ближе к вечеру он поднимается в свою квартиру — проверить, все ли на месте. Жена его, следуя карточному предсказанию, уехала к брату во Францию, и Баратто теперь не надо каждый день убирать со стола. Баратто приводит в порядок кухню, смачивает водой края раковины от муравьев, заползающих через окно, кладет в ванной новую ароматическую таблетку, а в случае надобности засовывает грязное белье в стиральную машину. Потом возвращается вниз, усаживается в свое кресло и продолжает слушать пенсионеров, которые по очереди рассказывают ему о своей жизни.
В субботу Баратто по обыкновению снимает деньги со счета в автоматической кассе банка и закупает продукты в супермаркете. Вернувшись домой, он кладет мясо и овощи в холодильник, а когда они портятся — выбрасывает. Ужинает он теперь у соседей, и те безмерно счастливы.
Пенсионер то и дело жалуется, что кто-то опять сидел на его азалии.
— Кто бы это мог быть? — вопрошает он гостя.
Но Баратто, похоже, этот вопрос не занимает, и он привычно молчит.
Через несколько дней после того, как его застали спящим в чулане, Баратто приходит утром в школу, но белобрысый сторож у ворот не пускает его. Баратто долго смотрит на него, потом, свесив голову, идет к своему мотоциклу. Однако, стоит тому отойти, он вновь пытается проникнуть в школу. Но белобрысый не теряет бдительности: всякий раз он решительно преграждает ему путь. Тут в дело вмешивается уборщик, по-приятельски он объясняет Баратто, что директор предоставил ему отпуск по болезни. Проводив его до ворот, уборщик напутствует:
— Лечись, Баратто, и ни о чем не беспокойся. Тебе уже подобрали замену.
И Баратто в конце концов смиряется, уезжает прочь на своем мотоцикле. Ему и в голову не приходит, что все это время из окна кабинета за ним наблюдал директор, все еще раздумывающий над тем, неужели действительно некая высшая благодать освободила Баратто от мыслей, от докучливого роения фраз в голове, от вечной свистопляски, которая творится внутри каждого человека.
Отвернувшись от окна, директор обращает к секретарше крайне странную речь:
— По-моему, он — не что иное, как тень, но не отдает себе в этом отчета. Явление его само по себе уже есть исчезновение. Он будто и не испытывает никаких волнений, никаких чувств.
На это секретарша отвечает, что, по правде говоря, не поняла и половины из сказанного господином директором. А тот задумчиво глядит в окно и сам спрашивает себя, что все это значит, что означают те слова, которые он сейчас произнес. В глубине школьного двора над пирамидальными тополями кружат дрозды.
Тем временем вышеупомянутая «тень» едет домой мимо нового квартала; высотные дома кажутся заброшенными, нигде не видно ни людей, ни животных, ни магазинов, ни баров — одни автобусные остановки да машины, припаркованные у бровки тротуара. Широкий проспект с двусторонним движением залит слепящим, но каким-то бесцветным светом. Сверкают витрины супермаркета с выложенными товарами по сниженным ценам. Один бар все же попадается; перед ним толпа мальчишек в синтетических куртках. Баратто, взглянув на них из-под шлема, катит дальше. Часы на углу улицы пытаются внушить ему неверное время.
Наступает сезон летних отпусков. Учителю физкультуры Берте надоели болтуны, которым, как правило, и сказать-то нечего, поэтому он предлагает Баратто провести вместе отпуск, путешествуя на мотоциклах.
Эта идея приходит ему в голову на дамбе, когда он бежит позади Баратто. Тот ничего не отвечает, но в намеченный день отъезда ровно в восемь утра подкатывает к дому Берте. Итак, они отправляются в путь на одинаковых мотоциклах, в одинаковых шлемах и без определенного маршрута.
Целый день в полном молчании они движутся на юго-восток, а к вечеру подъезжают к мосту через реку По близ города Гуасталла. На берегу множество парников, покрытых пленкой, а за мостом, насколько хватает глаз, тянется меж тополей прямая дорога. Гуасталла — красивый город с булыжными мостовыми, портиками, великолепными старинными домами; под портиком они встречают двух японских туристок с зонтиками.
У Баратто, по наблюдениям Берте, при виде этих японок внезапно пробуждается интерес к иностранным туристам, в особенности к японским.
Во всяком случае, на другой же день он начинает высматривать на улицах Мантуи туристические группы. Он глазеет на них разинув рот, словно никогда в жизни ничего подобного не видел, устремляется за их автобусами на мотоцикле по всему городу, совершенно позабыв о существовании напарника. Присоединившись к смешанной японо-американской группе, он идет осматривать старинный дворец герцога Мантуанского; Берте нехотя следует за ним.
По счастливому стечению обстоятельств автобус после экскурсии подвозит японо-американцев к той же самой гостинице у вокзала, где поселились наши мотоциклисты. Наутро Баратто снова надевает шлем и мчится вдогонку за автобусом, а Берте не отстает, хотя и показывает всем своим видом, что в его планы это совсем не входило.
Целый день Баратто увлеченно преследует автобус по улицам и автострадам до швейцарской границы, а потом до Боденского озера. Тут, по его милости, Берте приходится ютиться в комнатушке крошечного придорожного пансиона и спать с ним на одной кровати, зато совсем рядом от гостиницы, где разместилась смешанная группа. После ужина Берте тащится за ним в парк на берегу озера: там по аллеям, среди гигантских цветов, гуляют японские туристы, и Баратто ни на минуту не выпускает их из виду.
Назавтра Баратто молча и упорно следует за автобусом до Фрейбурга и вместе с верным Берте находит приют в старинной гостинице, где остановились иностранцы. Вечером он неотступно сопровождает группу, осматривающую достопримечательности старого города, ест мороженое в итальянском кафе, разгуливает по древним камням Соборной площади. А японцы, те, что постарше, уже узнают его и вежливо раскланиваются.
На следующий день у туристов намечена небольшая экскурсия в горы, в Шварцвальд; по возвращении они ужинают в ресторане гостиницы, Баратто, не покидающий их ни на миг, внимательно глядит, как они поглощают сосиски. Его неразлучный товарищ Берте тоже уже научился раскланиваться с японцами.
