Роберт Крайтон - Камероны
Эндрью уже думал над этим и над тем, как лучше сказать.
– Потому что этот человек хочет, чтобы ты поехала с ним в Америку.
– Кто?
– Ох, Эдисон, я.
Она расхохоталась. Девушка она была добрая и не хотела смеяться, чтобы не обижать его, но просто ничего не могла с собой поделать. А он стоял, весь красный, не зная, как же тапер ь быть.
– Но с какой стати?
Он попытался произнести нужные слова, но они казались такими нелепыми. «Потому что я люблю тебя». Наконец он все-таки заставил себя их произвести и, произнося, почувствовал, что звучат они именно так, как он и опасался. И самое страшное, что она тоже это почувствовала – почувствовала всю их нелепость и, не в силах сдержаться, снова рассмеялась.
– Ох, Эндрью, вовсе ты меня не любишь. Не любишь по-настоящему. Ты же не рассказал мне про вашу тайну, нет, потому что главное для тебя – ваша семья. Если бы ты любил меня, ты бы мне все рассказал, Эндрью, а ты меня недостаточно любишь, и сам это знаешь. И ты не стал бы опрашивать у моего отца разрешения сказать мне, что любишь меня, если бы по-настоящему любил. Сказал бы – и все.
– «Да нет же, люблю, ты не понимаешь, но я люблю тебя», – произнес про себя Эндрью. Просто такая у него была манера вести себя, такая повадка.
И ты меня не купишь билетом в Америку, Эндрью. Ты мог бы добиться меня любовью, но не билетом в Нью-Йорк.
– Я вовсе не собирался тебя покупать! – воскликнул Эндрью. Он так на нее рявкнул, что она умолкла, выжидая, пока он успокоится. Внизу по всей долине загорелись огни. Иногда они кажутся теплыми и веселыми, но сейчас они казались маслянистыми рыжими пятнами в дымной долине.
Над шахтой «Лорд Файф № 1» крутилось колесо, спуская вниз клеть. «Это что-то неположенное, – подумал Эндрью. – Ведь сегодня же воскресенье». Значит, кто-то втихую спускался в шахту. Колесо вращалось очень медленно – так, что, наверно, и скрипа не слышно. Клеть незаметно скользила вниз. Только внимательный взгляд мог бы определить, что колесо вообще вращается. Эндрью стало страшно, но что он мог сейчас предпринять?
Они пошли назад сквозь фруктовый сад, и Эндрью боялся, что сейчас разревется – из страха перед тем, что задумал Сэм, и от того, что он теряет Элисон, – но слез не было.
– А ведь я, знаешь ли, в самом деле… – начал было он, когда они шли под густолистными яблонями и лицо его оказалось в тени.
– Что – в самом деле?
– Люблю тебя.
– Вот видишь, Эндрью: ты даже сказать этого толком не можешь. Я вовсе не говорю, что ты вообще не можешь любить. Своих родителей – да, можешь, и еще Сару. Ну и, конечно, Джемми. Знаешь, что я думаю? – Она выпустила его руку. – Я думаю, что ты можешь по-настоящему любить только Камеронов. – Они сели было на землю, но тут Элисон встала. – Нет, не могла бы я выйти замуж за такого парня, – услышал он ее голос, так как лица ее не было видно в густой тени, и произнесла она это без всякого желания его обидеть, а просто утверждая истину. – Я пошла. Хочешь поцеловать меня?
– Знаешь, когда Джемми умирал, он говорил именно об этом. Что он ни разу в жизни не поцеловал девушку и не знает, каково это.
– Если не хочешь меня целовать, не надо.
– Нет, пожалуй, не хочу. Сейчас это было бы неправильно.
Она вышла из тени деревьев, и он снова увидел какая она красивая. Может подумал он, она и права, может, потому ему и хочется заполучить ее – самую красивую из всего, что есть в Питманго.
– Что ж, тогда прощай, Эндрью. Счастья тебе в Америке, сказала она и пошла вниз по дорожке.
– Я никогда не забуду тебя, Элисон.
– Нет. И я тебя тоже не забуду, – сказала она. А он продолжал сидеть, пока она не ушла.
Долго сидел он так в саду, думая о том, что охотно поменялся бы местами с Джемми, лежавшим в земле, наконец поднялся и, случайно дотронувшись до кармана, обрадовался, что билет при нем. Унизительно было бы идти к Боунам и просить Элисон вернуть ему билет.
Было далеко за полночь, когда он вышел из сада и спустился к Тошманговокой террасе. Очень тихо вошел он в дом и поднялся прямо к себе в комнату – под ложечкой у него заныло. Сэма дома не было. На его кровати лежала книга «Об очистке земель в Нагорной Шотландии» – опасная для Сэма книга. Книга, доводившая Сэма до безумия. Она была раскрыта, и Эндрью спустился с ней вниз, чтобы почитать ее, не будя остальных.
Одно место на странице было отчеркнуто красными и черными чернилами, исчиркано, истерзано. Эндрью прочел:
«Мы почти не знаем характера кельтов, проживающих на Шотландском Нагорье. Горцы до известного предела могут быть самыми послушными, терпеливыми и выдержанными людьми, но за этим пределом терпение у них иссякает, и мягкая овечка превращается в разъяренного льва. Дух начинает бунтовать и возмущаться при виде обнаженного штыка, и горец очертя голову бросается на врага, так что никакая сила не способна уже ни остановить его, ни сдержать. Да помнят об этом наши угнетатели».
Под этими строчками на полях Сэм нацарапал с таким нажимом, что перо прорвало бумагу: «Поступай, как велит тебе кровь».
Вернулся Сэм почти на заре, в рабочей робе, весь выпачканный в угольной грязи.
– Где ты был? – спросил его Эндрью.
Держался он как ни в чем не бывало, но что у него на душе – поди догадайся. Лицо у него было совсем черное – лишь ослепительно сверкали зубы.
– Прощался с шахтой.
– А что ты там делал?
– Ничего.
– Мы имеем право знать. Если ты сделал то, что я подозреваю, то это грозит гибелью кое-кому из нас.
Это его вроде бы нисколько не взволновало. Он казался прежним ершистым Сэмом, чуточку нагловатым, чуточку задорным, и тем не менее Эндрью чувствовал, что под этой внешней беспечностью скрывается что-то, какие-то глубоко запрятанные переживания.
Сэм быстро двигался по кухне, наливая в бадью воду, чтобы выстирать свою рабочую одежду.
– Вот что, – начал он. – Я сейчас тебе кое-что скажу, и, надеюсь, ты мне поверишь. Никого не остановят на выезде из поселка, никого из нас не будут поджидать в Глазго, чтобы снять с парохода. Не знаю, что случилось с тобой, но выглядишь ты больным, и я советовал бы тебе залезть на койку и выспаться.
Все равно ничего другого не остается, подумал Эндрью, так что, может, в самом деле лучше поспать, и он двинулся было наверх в свою комнату, но в эту минуту Сэм хлопнул его но спине.
– Эндрью!
– Да?
– Хочешь хорошую книжку почитать до того, как заснешь?
Прежний Сэм! А может, нет? Эндрью не знал. Залезая в постель, он подумал, что сейчас самое время поплакать, и постарался выжать из себя слезы. Ему хотелось поплакать по Сэму и тому, что жизнь сделала с ним и заставила его сделать, а потом поплакать по Джемми и но тому, что приходится расставаться с поселком, который, хотя все обернулось для них здесь так мрачно, все же был местом, где он появился на свет. И еще ему хотелось поплакать по себе и по Элисон Боун. Он все ждал, что вот-вот заплачет, а тем временем взошло солнце, и он услышал на улице шаги углекопов, направляющихся на шахту. «Сегодня и Двадцать Одно семейство выйдет на работу», вспомнил Эндрью. Битва их закончилась, они ее выиграли, так что теперь вне шахт остались одни Камероны. Грустно все это, подумал он и все-таки выдавил из себя две-три слезинки, прежде чем заснуть.
На то, чтобы погрузить вещи в фургон, у них ушло меньше часа, и вот они уже были готовы двинуться в путь. В отъезде из угольного поселка есть одна неприятная – а может быть, и приятная – сторона, в зависимости от того, как на это смотреть: никто не видит, как ты уезжаешь, ибо мужчины находятся на несколько тысяч футов под землей, а женщины заняты на задворках домашней работой. Еще не было восьми часов, когда дверь дома номер один на Тошманговской террасе заперли на замок и огретый кнутом пони Брозкок вместе с фургоном двинулся в сопровождении процессии Камеронов по Тошманговской террасе. Лишь несколько человек вышли посмотреть на их отъезд, но почти ни у кого не нашлось прощальных слов, кроме традиционных: «Счастья вам» и «Счастливого пути». А дело в том, что Питманго радовался, видя, как они уезжают. Камероны были кровоточащей раной их памяти, теперь же время все заживит.
Никто, казалось, не завидовал им, потому что никто никогда не собирался куда-либо уезжать. Их место было тут, в Питманго, они вросли в эту землю так же крепко, как уголь, сокрытый в ее недрах. Если Сэм что-то натворил, никто вроде бы этого не обнаружил, а может, он и вовсе ничего не натворил. Зато на Тропе углекопов их ждал сюрприз. Там стояла Сара с Сэнди Боуном.
– Мы хотели бы поехать с вами, – сказал Сэнди. – Не желаем мы всю жизнь здесь торчать. Есть у вас деньги, чтобы взять нас? Я знаю, что мы сумеем с вами расплатиться.
Эндрью сунул руку в карман пиджака, где лежал лишний билет. По иронии судьбы он в конечном счете все-таки попадет к Боунам, но не к его любимой.
– Можем мы это сделать? – спросила его Мэгги, и он немного подумал, мысленно подсчитывая деньги, глядя на Сэнди и видя вместо него Элисон, и затем кивнул, показывая, что да.
