Стив Тольц - Части целого
— Джаспер, как ты считаешь, его объяснение может нас удовлетворить?
— Хреновое твое объяснение, Эдди, — заметил сын.
— Вот видишь, даже Джаспер так считает. Объясни ему, Джаспер, почему его объяснение хреновое.
— Если он сделал своих друзей миллионерами, почему они до сих пор работают в стрип-клубе?
Эдди как будто был не готов к такому каверзному вопросу. Он закурил и скорчил гримасу, словно старался втянуть дым только в правое легкое.
— Вы меня поймали.
Виноват по уши, решил я. Но есть нечто такое, что он не хочет мне говорить. Проворачивает гнуснейшую махинацию — это очевидно, однако неясно, какие за этим кроются причины.
— Отвечай на вопрос, Эдди. Почему все эти миллионеры вкалывают за нищенскую зарплату в сомнительном, третьесортном стрип-клубе?
— Может, успели просадить все деньги?
— Ерунда!
— Господи, Мартин, откуда мне знать? Может, они из той породы людей, кто привык всю жизнь вкалывать, потому что не представляют, чем еще заняться?
— Эдди, как ты считаешь, что произойдет, когда люди узнают, что те двадцать миллионов долларов, которые они аккуратно каждую неделю высылают в наш адрес, не распределяют по совести, а отдают твоим друзьям, которых они посчитают моими друзьями?
— Может, они об этом вообще никогда не узнают?
— Узнают. И тогда нам крышка.
— Ты слишком драматизируешь.
— Эдди, где деньги?
— Не знаю.
— Они у тебя.
— Поверь, нет.
Мы замолчали. Эдди заварил чай и глоточками пил с мечтательным выражением лица. Меня он все больше и больше бесил. Казалось, он вообще забыл о нашем присутствии.
— Как бы нам все это похоронить? — спросил Джаспер.
— Не удастся, — ответил я. — Остается надеяться, что никто не пронюхает.
Сказав это, я понял, что мать была не права, когда говорила, что независимо от того, как далеко ты прошел по дороге, всегда есть возможность возвратиться. Я оказался на шоссе с односторонним движением, без единого съезда и мест разворотов. Мое дурное предчувствие было оправдано — через две недели история с миллионерами выплыла наружу.
Глава пятая
Мне снова пришлось столкнуться в жизни с людоедским ажиотажем прессы. За меня взялись одновременно газеты, радио и телевидение. Атаку возглавил не кто иной, как Брайан Синклер — тот самый бывший ведущий выпуска новостей, которого я видел с подружкой сына.
Мы с Кэролайн обедали в итальянском ресторане за столиком у окна и ковырялись в огромном куске телятины под лимонным соусом, когда в поле моего бокового зрения возникла его лоснящаяся седая голова. Мы встретились взглядами через стекло. Превратившись в публичного человека, я привык, что на меня в самых немыслимых ситуациях наставляют объектив, словно перст судьи, но на сей раз гнусное выражение его алчущей физиономии произвело впечатление внезапной разгерметизации салона самолета. Он бешено замахал оператору. Я схватил Кэролайн за руку, и мы метнулись к заднему выходу. К тому времени, когда мы добрались до дома, телефон уже разрывался от звонков. В новостях в половине седьмого мы увидели наши удирающие спины.
«Четвертой власти» в эти дни было чем похвастаться. Журналисты дали волю языкам и напоминали рыбаков после выходных. Брайан усердствовал больше других, то и дело напоминая, что именно он раскопал, как совершилась величайшая в истории Австралии афера. Ему не составило труда обнаружить восемнадцать миллионеров в «Котле удовольствий» — все бармены, бухгалтеры, вышибалы, посудомойки — и каждый прошел перед объективом, закрыв лицо руками — жест, равносильный признанию вины. Но то, что обнаружилось дальше, не соответствовало моим ожиданиям, потому что Эдди, когда я припер его к стенке, не рассказал, в чем был смысл его махинации. Речь шла не о том, что его друзья украли деньги из карманов рядовых австралийцев. Я понял, что все намного серьезнее, когда позвонил очередной журналист и ошарашил меня вопросом:
— Что вас связывает с Тимом Лангом?
— С кем?
И вот что я выяснил. Те два стрип-клуба, которыми управлял Эдди и короткое время я, принадлежали тайскому бизнесмену Тиму Лангу. Из 640 миллионеров 18 в то или иное время служили именно ему. Эдди работал на него много лет и, судя по всему, занимался этим и теперь. Те деньги, которые Эдди ссудил мне на постройку лабиринта, поступили непосредственно от Ланга. Человек, о котором я никогда не слышал, без моего ведома финансировал строительство моего дома. Это он предоставил мне место управляющего клубом. Что я мог ответить? Я был действительно с ним связан. Или, по какой-то неведомой мне причине, он был связан со мной. Улики были косвенными, но обличали в преступлении. Но и это было не все. Хотя достаточно, чтобы затянуть на моей шее петлю, но не все!
Дальнейшее расследование пролило свет на то, что Тим Ланг владел небольшим флотом рыболовецких траулеров, задержанных французскими властями после того, как они были уличены в контрабанде оружия и боеприпасов из Франции в Северную Африку. А это означало, что на работу, которую я выполнял двадцать с лишним лет назад, перетаскивая контейнеры на берегах Сены, меня нанимал тот же Тим Ланг, благодаря которому была развязана война между бандитскими группировками, а жертвой в те далекие времена пала Астрид. Моя голова шла кругом. Я бесчисленное количество раз прокручивал в мозгу последние откровения. Тим Ланг: я работал на него во Франции, он предоставил мне работу в Австралии и наконец потребовал оказать услугу и ему, обворовав мой проекте миллионерами. Неужели он все время стремился именно к этому? Разве это возможно? И как убедить людей поверить в невероятное: что я никогда о нем не слышал? Но как я мог не слышать о человеке, с которым был связан почти всю свою взрослую жизнь? Этот таинственный тайский бизнесмен стал ключевой фигурой моего существования, но я узнал о нем впервые. Немыслимо!
Я воспользовался Интернетом и обнаружил пару зернистых снимков и ссылку на зарегистрированный на тайском языке сайт. Тим Ланг оказался высоким, худощавым мужчиной лет под шестьдесят. Отличался мягкой улыбкой. Ничто в его облике не намекало на принадлежность к преступному миру. Даже глаза не были посажены ни слишком близко, ни слишком широко. Не узнав ничего нового, я выключил компьютер, а вскоре в наш офис нагрянула полиция и забрала все компьютеры. Копы хотели установить мои знакомства, о которых я намеренно старался забыть: всех, с кем я работал, пусть совсем недолго и за сущие гроши, и товарищей по несчастью, оказавшихся одновременно со мной в доме для душевнобольных. Вытащили на свет даже проституток, и те добавили к истории скромную лепту. Каждый вышел на тропу войны, ведущую ко мне.
Мой проект с миллионерами признали интеллектуальным преступлением века. Я спекся! Стал символом всего, что ненавидели в стране: во мне теперь видели этакий денежный мешок, высасывающий у честных австралийцев трудовые деньги. Я стал официально подонком. Последним гадом. Подлецом из подлецов. И тому подобным. К моему удивлению, для меня нашлось расистское определение — еврей! И хотя с еврейской общиной у меня было не больше контактов, чем с амишами[46], газеты окрестили меня еврейским воротилой. И впервые правильно окрестили — братом только по матери Терри Дина. Таким образом, они отделяли мое преступление от тех, что совершил мой канонизированный братец. Никто не хотел, чтобы я замарал наследие Терри.
Жизнь моих запуганных сограждан наконец обрела смысл: оказалось, что они сами умеют пугать. Страна превратилась в водоворот ненависти — настолько мощной и всеобъемлющей, что у меня закрадывались сомнения, что соотечественники все еще способны целоваться и заниматься по ночам любовью. В этот момент я понял, в чем мое предназначение — служить объектом неприязни, — и одновременно осознал: в этой негативной энергетике что-то было. Я глубоко, всем нутром чувствовал волны презрения. И, честно говоря, недоумевал, как с таким народом удалось протащить отмену смертной казни. Мне было не в новинку наблюдать, как ненависть моих соотечественников концентрируется, словно смертоносные лучи, в одной точке. Пришел на память министр, чья жена заплатила за дизайнерские темные очки из средств налогоплательщиков, и это практически стало концом его карьеры. Плюс счет за телефон сына, и с министром было покончено. Или член парламента — женщина, которой пришлось оправдываться, что у нее и в мыслях не было бесплатно проходить на Королевское пасхальное представление. Двенадцать жалких долларов. Что же в таком случае грозит мне?
Зато мои оскорбленные в лучших чувствах политические противники едва скрывали восторг на лицах. Они обожали все, что позволяло им выражать возмущение от имени электората. Не потребовалось никаких усилий, чтобы закопать меня. Желающие сделать из меня жаркое были избавлены от необходимости раздувать скандал. Им оставалось строить потрясенные мины и, не мешкая, действовать, и тогда каждый мог рассчитывать, что именно в нем увидят того, кто попирает мою шею стопой. Выстроилась очередь желающих меня осудить, их голоса тонули веточной канаве, и каждый отпихивал с дороги других, стараясь присвоить себе славу виновника моей погибели.
