Вильям Козлов - Чёрные ангелы в белых одеждах
— Куда? — усмехнулся он, — Кому мы нужны там, за границей? И как это можно уехать из своей страны, где ты родился, где могилы твоих предков?
— Где могилы твоих предков — ты не знаешь, — жестко произнесла Маша. — Дедушку расстреляли, бабушка покончила с собой и неизвестно, где их закопали.
— Такое страшное время было, Маша, — угрюмо ответил Вадим Андреевич — Это страшное время началось с семнадцатого года, мои родители могли еще уехать из России, но они этого не сделали: и мать, и отец честно служили советской власти, но она их уничтожила. Наверное, и я смог бы убежать за рубеж, но мне такое и в голову не приходило. А сейчас в стране начались большие перемены и бежать отсюда — это было бы предательством. Как и в семнадцатом — история часто повторяется, — снова объединенные сионистами антирусские силы у нас и за рубежом стремятся унизить, закабалить коренной народ, натравить русских друг на друга, вызвать ненависть к ним у других народов. Не все еще это понимают, вот я и пытаюсь в своей газете рассказать людям правду.
— Какую правду?
— Не русские совершили революцию, точнее, захватили власть в России, а кучка политических авантюристов, предавших и обманувших народ. Никто еще поименно не назвал их, а я вот хочу это сделать…
— Может, поэтому в странах социализма разрушают памятники Ленину?
— Я думаю, и у нас их скоро будут убирать с площадей и улиц, — сказал Вадим Андреевич, — Полагаю, что и наш город снова будет носить имя святого Петра. Ленин не любил Петербург и столицей сделал Москву.
— Помнишь, когда меня затащили в «Волгу» и куда-то повезли, потом ты меня спросил: испугалась ли я? — перевела разговор на другое дочь, — Мне не было страшно. Эти, в огромных кепках, не показались мне бандитами, они были хорошо одеты и говорили мне приятные вещи. Я не верю, что они могли бы со мной дурно поступить.
— О чем ты говоришь, Маша?! — вырвалось у Вадима Андреевича. — Это грязные насильники, и если уж они решились на похищение, то целой и невредимой ты от них бы никогда не вырвалась, если вообще бы они тебя живой отпустили! Ты что, не смотришь «600 секунд»? Там каждый день показывают жертв насилия. А сколько девочек и мальчиков пропало без вести?
— А мой бы портрет показали по телевизору?
— Это уже чисто девчоночий вопрос! Ей интересно, показали бы ее карточку на экране телевизора, а то, что родители сошли бы с ума от горя, ей как-то невдомек. Послушай меня, — доверительно начал Вадим Андреевич, — Ты красивая девочка, на тебя уже обращают внимание мужчины, юноши и это, естественно, льстит твоему самолюбию, но не забывай, в каком мире ты живешь! Это раньше были рыцари и джентльмены, готовые за честь женщины умереть. За страшные годы советской власти многие люди ожесточились, огрубели, утратили человеческий облик; пока власть была сильна, сохранялся хоть какой-то порядок, пусть даже на страхе перед возмездием, но теперь власть ослабела, на страну надвигается хаос, перестройку некоторые люди восприняли как вседозволенность, сразу полезла вверх кривая преступности. Прикрываясь лозунгами о гуманизме и правах человека, на самом деле так называемые демократы способствуют росту преступности в стране, насилию, возникновению теневой экономики и организованной мафии… Значит, кому-то выгодно, чтобы в стране был хаос, развал, царила преступность.
— Но кому? — спросила дочь.
— Людям, ненавидящим русских, их еще называют русофобами. Вот они, захватив в свои руки все средства массовой информации, повсеместно раздувают эту ненависть к русским, а многие люди привыкли верить печатному слову. Есть же русская пословица: если тебя сто раз обзовут свиньей, ты захрюкаешь.
— Но зачем им это надо?
— Потому, что русские — это самая многочисленная нация в стране, а значит — и самая сильная, и если она будет сплочена и тоже заявит о своих правах и праве на лучшую долю в СССР, то, по мнению русофобов, им придется худо, а этого ни в коем случае нельзя допустить. Вдруг их погонят из газет-журналов, издательств? Ведь РСФСР — самая богатая республика, и если она больше никому не будет так щедро, как сейчас, раздавать свои богатства, то станет сильной, независимой, самостоятельной, а этого больше всего и боятся враги русского парода, захватившие власть. Они привыкли к тому, что русские нищие, бесправные, терпеливые, все отдают другим, а сами, как говорится, перебиваются с хлеба на квас… Русофобам хочется, чтобы такое положение оставалось и дальше. Всем нациям в СССР позволено проявлять свое национальное самосознание — это приветствуется, а стоит русским заикнуться о своих правах и национальном самосознании — вся печать и телевидение обвинят их в национализме, шовинизме! Я об этом уже десятки раз говорил.
— Папа, мне все это трудно понять, — встала с дивана Маша. Она ростом почти с мать — Ты говоришь одно, а Софья Соломоновна наоборот толкует об угрозе антисемитизма, каких-то погромах, обвиняет в разжигании этого самого антисемитизма в стране журналы «Наш современник», «Молодую Гвардию», не советует вообще их читать. Лучшими журналами называет «Огонек», «Дружбу народов», «Знамя»… А твою газету, я тебе говорила, назвала черносотенной. Когда я ее спросила, а что такое «черная сотня», она сказала: читайте Бабеля, Гроссмана и Шолом Алейхема…
— Насчет Гроссмана ничего не скажу, а Бабель и Шолом Алейхем — хорошие еврейские писатели. Советую почитать.
— Я лучше почитаю «Бесов» Достоевского, — улыбнулась Маша, — Софья Соломоновна нам все уши прожужжала, какие замечательные писатели и поэты Трифонов, Бакланов, Рыбаков, Евтушенко, Вознесенский, Окуджава… А «Бесы» и «Дневник писателя» Достоевского не рекомендовала читать. Говорит, он тоже антисемит. У нее все, кто нехорошо отозвался о евреях — антисемиты.
— Кто же тебе сказал про «Бесов» и «Дневник»?
— У нас в классе есть мальчики, которые не верят Софье Соломоновне, читают нелюбимые ею книги, а твою газету называют самой честной и правдивой. И говорят, что она ненавидит русских, а в Израиль не уезжает, так как ей приказали здесь, у нас, оболванивать мальчиков и девочек, чтобы они тоже ненавидели антисемитов.
— Я рад, — улыбнулся Вадим Андреевич, — Значит, не зря мы ночи не спим, делая «Русскую газету».
— Папа, ты больше не встречай меня из школы, — сказала Маша. — Девочки смеются надо мной… Мы теперь ходим домой группой и среди нас есть два мальчика, которые уже год занимаются каратэ. Они даже носят в сумках эти… нунчаки.
— Разве что по пути… — пробормотал Вадим Андреевич. После того случая с такси, он каждый день сопровождал до дому Машу, а когда не мог — ее встречала Лина.
Дочь ушла в другую комнату, а он задумался: Маша умная, конечно, девочка, но этот грязный поток газетно-телевизионной стряпни на сексуальные темы, эти хрипяще-воющие под скрежет электроинструментов юнцы духовно растлевали юношей и девушек, еще не умевших разобраться, что, в конце концов, происходит в мире? От умалчивания и ханжества, без всякого перехода, на них вдруг обрушились порнография, секс, бездарная музыка, если только можно назвать музыкой все то, что с утра до вечера теперь транслируется по радио-телевидению.
Он встал из-за стола, подошел к окну: раскинувшийся перед ним сквер был мокрым и унылым, черные костлявые ветви лип и тополей тянулись к хмурому серому небу, на желтой стене напротив — темные подтеки. Небольшие квадратные окна походили на амбразуры. На железном карнизе хвостами друг к другу нахохлились два голубя. У парадной стояла белая с красным «Скорая помощь», задняя двустворчатая дверца распахнута, в кабине молодой шофер в кепке читал книжку. За кем-то приехали. Скоро должна прийти Лина, она сразу после обеда ушла в магазин. Раз долго нет, значит, стоит за мясом или сосисками.
Мысли снова вернулись к дочери: странно, что она ни разу не говорила, кем хочет стать? Дима — и тот не раз заявлял, что, когда вырастет, будет инженером, очень хочет работать с компьютерами. Часами играет в кинотеатре «Ленинград» на огромных автоматах. Он и сейчас уже не пройдет мимо любой радиодетали, у него свой инструмент, часто просит, чтобы отец сходил с ним на Литейный в магазин «Инструменты» и купил ему плоскогубцы, набор отверток или тиски. Маша много, хотя и бессистемно, читает, книг в доме вдосталь, в обеих комнатах книжные полки заполнены томами почти до потолка. Знал он, что дочь с седьмого класса пишет стихи, но прочитала их родителям всего один раз на Новый год. Стихи, конечно, наивные, подражательные. Тут что-то от Цветаевой и Ахматовой — Маша говорила, что это любимые поэты Софьи Соломоновны, — но есть и свое, собственное. Помнится, тогда Вадим Андреевич посоветовал ей почитать Есенина, Блока, современного Рубцова, не говоря уж о Пушкине и Лермонтове. Он любил этих поэтов.
Впрочем, почему он должен выяснять, кем хочет быть его дочь? Пусть она будет хорошей женой кому-нибудь и заботливой матерью. Разве раньше, когда люди до революции жили патриархально, задумывались родители, кем должны стать их дочери? Заботились о приданом, о хорошем женихе, который составил бы ей счастье. Это только в наш жестокий век родители мучительно решают, какую профессию выбрать для дочери! Маша справедливо заметила, что противоестественно видеть на строительстве шоссейных дорог и на железной дороге молодых и немолодых женщин, одетых в грубые оранжевые безрукавки, с ломами и лопатами в мозолистых руках. Разве это женский труд?
