Павел Санаев - Хроники Раздолбая
«Зомбированный псих! — обозленно подумал Раздолбай. — Пусть остается в своих иллюзиях».
Он понимал, что Миша пытался его поддержать, но ему удобнее было считать друга эгоистом, видящим в чужой беде решение своей дилеммы, чем возвращаться к вере, которую за перенесенную боль хотелось топтать. Еще он понимал, что в течение суток поссорился с двумя лучшими друзьями, но в сравнении с боем в центре города это казалось мелочью.
Раздолбай готовил себя к тому, что завтра вскроется трагедия, после которой привычная жизнь изменится навсегда, и боялся возненавидеть родной с детства красный флаг так сильно, что даже фильмы про войну станут вызывать отвращение.
Утром он первым делом бросился к телевизору и сразу попал на новости. Уже по голосу репортера было понятно, что страшной трагедии не произошло, а через несколько секунд просмотра Раздолбая захлестнуло ликование — войска выводили из города, в ночном столкновении на Садовом кольце погибли всего три человека. После ожидания тысячных жертв, узнать о трех погибших было облегчением. Раздолбай устыдился этого чувства и стал убеждать себя, что трое погибших — это не «всего», а тоже ужасно, но не мог прогнать мысль, что гигантские железные шары должны были сокрушить в своем столкновении гораздо больше, и забрать данью только троих было с их стороны чудом милосердия.
Показывали кадры ночного боя. Один бронетранспортер ворочался в западне из троллейбусов, словно пойманный носорог, другой — уползал в туннель, подожженный бутылкой с бензином. Люди скандировали: «Убийцы!» — слышались выстрелы. Крупно показали лужи крови на асфальте, цветы и зажженные свечи. Увидев кровь, Раздолбай ощутил неприятное любопытство, подобное тому, с которым он рассматривал разбитые в авариях машины. Покореженные сиденья с бурыми пятнами виделись ему порогом, через который неизвестные люди перешагнули в другой мир, и казалось, если приглядеться к ним пристальнее, то можно разгадать неведомую тайну.
Ночные события комментировали очевидцы. По их словам, танки двинулись на штурм, но путь им перегородили троллейбусами. Одной машине закрыли брезентом обзор, другую подожгли, и ценой гибели трех смельчаков атака была отбита. Раздолбай удивлялся нерешительности штурмующих, которые повернули вспять, потеряв две машины из нескольких десятков, но радовался, что эта нерешительность спасла много жизней.
Казалось, бытие возвращается в привычное русло, но чем дальше Раздолбай смотрел новости, тем яснее он понимал, что привычного русла больше нет. В эфире произносились немыслимые вещи! Репортеры смело вешали на бывших правителей ярлыки, которыми раньше клеймили только империалистов, — «преступная клика», «предательская верхушка», «узурпаторы». Вечером в программе «Время» тот же диктор, который два дня назад говорил про злобное глумление над институтами государства, с тем же выражением лица вещал теперь про единодушное осуждение антигосударственного переворота и заверял, что авантюристы понесут ответственность. Комендантский час отменили и маньяка в квадратных очках больше не показывали, зато много показывали Ельцина. Теперь он выступал в огромном светлом зале под овации и выглядел не как самозванец с мятой бумажкой, а как настоящий президент.
Телевизор излучал ощущение праздника, которому хотелось отдаться, но Раздолбай никак не мог поверить, что грозные гробовщики в серых костюмах оказались кем-то вроде Тараканищ из детской сказки.
— Тараканища и есть! — уверял дядя Володя. — Они сигаретами людей не могли обеспечить, с какой стати у них военный переворот получится?
— Тараканища — это вы точно подметили! — с облегчением смеялась мама. — А мы как зайчики в трамвайчике в обморок попадали, в щели забились.
Раздолбай смеялся вместе с мамой, чувствуя себя одним из глупых зверьков, что бежали от Тараканища в страхе, а по телевизору показывали все более немыслимые вещи. На следующий день главным новостным сюжетом был снос памятника Дзержинскому. Бронзовую фигуру человека, великую историческую роль которого Раздолбай изучал в школе, сдернули петлей за шею, подняли на стреле крана, как висельника, и уложили на платформу гигантским бронзовым трупом под свист и аплодисменты толпы.
Подземные шестеренки прочно зацепились по-новому, и махина жизни резво понеслась вперед на новой скорости. Раздолбай не представлял, куда она мчится, но радовался, что «хунта» проиграла, а значит «Взгляд», рок-музыка и «СПИД-Инфо» никуда не денутся. Только в глубине души оставалось легкое, как опавший лепесток, недоверие к минувшим событиям — слишком просто они разрешились. Гигантские железные шары мчались друг на друга, чтобы с грохотом столкнуться, и вдруг, за миг до чудовищного удара, превратились в два елочных шарика, которые тихонько стукнулись, и тот, что был закован в броню, с тихим звоном распался на несколько осколков, словно был уже давно разбит и потом склеен.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Первые несколько недель после августовских событий в воздухе было разлито ожидание новой жизни. Все ждали, что скоро, со дня на день или в следующем месяце, начнется что-то очень хорошее — то, о чем давно все мечтали, но не могли получить из-за разных уродливых препятствий, объединенных понятием «советская власть». Боясь пропустить начало этой новой жизни, даже равнодушный к политике Раздолбай стал часто включать новости. Он смотрел по телевизору, как радостные люди сбивают с фасадов таблички с буквами КПСС, и вспоминал старый анекдот, который начинался словами «кончилась советская власть». Раньше в этом месте полагалось смеяться, потому что бесконечность советской власти считалась всем очевидной, но теперь анекдот стал реальностью, и смешно было от мысли, что невообразимые в прошлом события совершаются с такой легкостью. Телевизионные репортеры ликовали так, словно закончилось многолетнее иго и пришлые завоеватели, вдоволь натоптав сапогами, убрались восвояси, поклявшись никогда больше не возвращаться. Радость лилась с экрана, и трудно было не заразиться ею. Радовались и ждали хорошего все — ведущие программы «Взгляд», новый президент Ельцин, артисты, музыканты, неформалы — все, кого по разным заслугам показывали по телевизору, радовались и ждали новой жизни, которая никак почему-то не начиналась. Полки в магазинах оставались пустыми, крупы и макароны все так же продавались по талонам, и за ними нужно было выстаивать огромные очереди, на грязных улицах по-прежнему валялся мусор, и, устав надеяться, что их мир вот-вот начнут делать таким же нарядным, как мир видеофильмов, Раздолбай потерял к новостям интерес.
