Юрий Любопытнов - Мурманский сундук
Они вернулись в пещеру и стали ожидать парламентёра недалеко от входа. Сюда был единственный путь и мимо парламентёр не мог пройти, если б захотел идти дальше.
Действительно, парламентёр показался через несколько минут, запыхавшийся от подъёма в гору, с красным от усилий лицом. Он был в перемазанных землей светло-зелёных штанах, в кроссовках, с непокрытой, коротко стриженой головой. Поверх тонкого свитера была надета лёгкая спортивная куртка китайского производства с белой полосой на спине и груди. Увидев вход в пещеру, он остановился и замер, прислушиваясь, поворачивая голову то в одну, то в другую стороны. Но ничего не говорило, что в скалах прячутся люди.
— Эге-гей! — покричал он, озираясь и размахивая флагом. — Есть здесь кто живой!?
Ответом ему было гулкое неразборчивое эхо, утонувшее в пасти пещеры.
— Эге-гей! — опять прокричал парламентёр, потоптался на месте, но в пещеру войти не решился. Вход в неё был таинственно мрачен, из него веяло холодом и сыростью.
Сергей шевельнулся, то ли от неудобной позы, то ли хотел встать. Николай положил ему руку на плечо:
— Не дёргайся, может, ему приказано только выманить нас.
Ещё раз покричав и не дождавшись ответа, парламентёр, засунув палку с флагом подмышку, достал рацию.
— Алло, — прокричал он. — Это ты, бабай?! Не ты? Дай мне… — Парламентёр замялся, видно, рацию передавали другому. — Здесь никого. Да никого нету. Что я искать их буду. Может, здесь, может, нет. Не видно и не слышно, — громче прокричал он. — Возвращаться? Понял. Так и сделаю. Отбой!
Парламентер оглянулся, прислушался, положил рацию на землю и стал спускаться вниз. Его не было видно, но круглые камешки, стронутые с места, гулко скатывались вниз, замирая в отдалении.
Дуровцы вышли из убежища и остановились у рации, лежавшей на грязных камнях. Она не была выключена. В рации раздавался шум, треск, потом отчетливо прозвучал голос:
— Алло! Алло! Эй вы, сбежавшие, возьмите аппарат!
— Это нам, — шагнул к рации Николай. — Дай-ка я заброшу её подальше.
Афанасий движением руки остановил его.
— Подожди. Надо подумать, нет ли здесь подвоха. Они таким образом проверяют — здесь мы или нас нет.
Опять раздался голос:
— Алло, алло! Воронин, возьми рацию. Воронин, возьми рацию!
— Это меня. Откуда они знают мою фамилию?
— Ты что, про Фотографа забыл. Твой друг, Нил Петрович.
— Нашёл друга, — сплюнул Воронин.
— Воронин, есть важное сообщение, возьми рацию, — словно заигранная пластинка повторял одно и то же голос.
— Возьми, Коля, где наша не пропадала, — сказал Афанасий.
— Не бери! — советовал Сергей. — Они не знают, что мы здесь. На дурака берут.
В рации затрещало, потом стихло, и нудный голос сказал:
— Воронин, мы к тебе обращаемся! Мы знаем, что ты там вместе с остальными. Хватит играть в дурака. Мы взяли Ольгу в заложницы. Ты знаешь Ольгу? Должен знать. Это, которая вам жучок подсунула, а потом организовала побег. Если вам дорога её жизнь, возьми рацию. Сейчас Ольга будет разговаривать с вами…
Опять захрипело, затрещало, и послышался женский голос. Несомненно, он принадлежал Ольге.
— Ребята, не слушайте их! Не разговаривайте с ними! Это прохвосты. Ничего они со мной не сделают. Они трусы и подлецы. Бегите! Я… — Ей не дали закончить фразу, потому что послышался звук, напоминающий пощёчину. и ей зажали рот.
Тут не выдержал Николай. Он нагнулся, поднял рацию и вне себя от возмущения закричал:
— Что вы делаете? Отвечайте, гады! Что вы с ней сделали? — Его порыв был так стремителен, что и Афанасий, и Сергей опешили от неожиданности. — Ольга, отвечай, что они с тобой сделали?
— Ага, отозвался, — послышался довольный голос. Это был другой мужчина, а не тот, кто начинал разговор. — Мы знали, что вы там. Так вот, Воронин, и все остальные, слушайте сюда. Мы знаем, что грамотка из иконы у вас. Даём час на раздумья. Если не отдадите грамотку, мы из Ольги… — Он запнулся: — Сам знаешь, ей будет плохо, понял, осёл?
— Ты чего это мелешь? — закричал Воронин. — Если с Ольгой…
— Заткнись ты! — Теперь всем троим стало ясно по интонации, словарному запасу, кто с ними говорил — это был Зашитый. — Через час ждём ответа, фрайер подлый.
Наступила тишина. Рацию выключили.
— Слышали, — обратился Николай к товарищам. — Вот подонки.
— Не то слово, — возмущённо проговорил Афанасий, сплёвывая под ноги. — Значит, они застукали её, говоря на их языке, как соучастницу побега.
— Она не соучаствовала, а помогла, — поправил Афанасия Николай. — Если бы не она, не сидели бы мы здесь. Значит, она созналась, что помогала нам…
— Может, они снова разыгрывают нас? — высказал предположение Сергей. — Я не верю Ольге…
— А то, что она нам ключи от катера дала, в это веришь? — спросил Николай.
Сергей отвернулся, нахмурившись.
— У Ольги неподдельный голос был, — проговорил Афанасий. — Он был испуганный и какой-то… не такой, не знаю, как выразить…
— А есть ли у них резон разыгрывать нас? — обратился с вопросом к товарищам Николай. — Что они из-за этого будут иметь?
— Открыть наше место пребывания, — ответил Сергей. — Теперь они нас обложат со всех сторон красными флажками и начнут мариновать. Еды у нас нет, питья тоже. Может, они на это рассчитывали. А Ольга артистка. Может, она новую роль разыграла.
— Тогда по кой чёрт ей надо было помогать нам в прошлый раз с побегом? Это что нам приснилось? — не сдавался Николай. — Я не хочу её обелять, но должна же быть какая-то справедливость…
— При помощи Ольги они хотят получить бумагу, сказал Афанасий. — Что тут думать.
— А почему они так уверены, что из-за Ольги мы отдадим бумагу? — сказал Сергей.
— Ты думаешь иначе? — посмотрел на него Николай.
— Да нет. Если они нас не разыгрывают, то играют на наших чувствах. Мы ж не такие головорезы, как они.
— Вот тут ты попал в точку. На этом они и построили свои действия. Давайте думать, мужики, у нас в запасе всего-навсего только час.
— Хозяин особняка блефует, — не хотел бросить своих сомнений Сергей. — Если Ольга женщина этого Зага… За что же он её так не любит?
— За нас, милый Серёга.
— Свою женщину на кон поставить…
— Но она помогла нам выскользнуть из его лап. Она нарушила его планы. Она предала его, в конце концов… Поэтому из этого два вывода: или блефуют все, тогда никому нельзя верить, или пергамент настолько важен, что этому Загу наплевать на свою женщину, как ты выразился. — Николай сказал это с волнением в голосе.
