Игорь Губерман - Путеводитель по стране сионских мудрецов
Сегодня Тель-Авив с прилегающими к нему городами-спутниками, такими как Рамат-Ган, Гиватаим, Яффо, Холон, Бат-Ям, Кирьят-Оно, слились в один мегаполис, являющийся самым большим городом Израиля. В нем есть все, что положено большому столичному городу: роскошные магазины, дорогущие рестораны, небоскребы, приморский бульвар с шикарными отелями; есть промышленные зоны, есть район (около старой автобусной станции), где живут иностранные рабочие и где негров, филиппинцев, колумбийцев, таиландцев и украинцев много больше, чем израильтян; есть театры, музеи (среди тех, о которых мы еще не упоминали, настоятельно рекомендуем посетить музей Диаспоры, расположенный в кампусе Тель-Авивского университета), концертные залы, стадионы, клубы, дискотеки.
Тель-Авив самодостаточный город, и с большой долей справедливости можно сказать, что его населяют не израильтяне, а тель-авивцы — особая нация и особый народ. Это город, в котором жизнь не затихает ни на минуту, и в котором в два-три часа ночи есть районы, где вам ни за что не удастся припарковать автомобиль и найти свободное место, чтобы пропустить стаканчик-другой. Это город, который меняется с такой скоростью, что, если ты не бывал там пару лет, тебе трудно будет его узнать. Но это и город, в котором скрываются реликты того самого, «маленького Тель-Авива», которые и посейчас пробуждают в деловых, легкомысленных, живущих сегодняшним днем жителях Тель-Авива столь несвойственные им на первый взгляд ностальгические сентименты. Это белые переулки района Неве-Цедек и смешные кренделя Магидовича, это переполненные рабочим людом, пропахшие запахом клея, опилок и краски улицы района Флорентин. В этом районе и сейчас можно найти пивные, где хозяин, старый польский еврей, поставит на стол самодельную квашеную капусту, фаршированную рыбу, малосольные огурцы, селедку собственного посола. И обтянутые морщинистой кожей ревматические пальцы донесут, не расплескав (ну разве что чуть-чуть), до синих губ стакан неизменной водки «Люксусова», и пивная пена будет растекаться лужицей по клетчатой клеенке под неторопливые разговоры таких же старых, как сам хозяин, клиентов. Их молодость прошла в кафе, за столиками которых рождалась новая литература, а страсти кипели так, будто настаивались на вине и водке в сопровождении кровавых бифштексов, а не под «хивьюну» — жареную картошку с газированной водой ценой в один грош.
Тель-Авив меняется на глазах и будет меняться, такова уж его природа. Постепенно исчезнут наши любимые пивные в квартале Флорентин, изменятся лавки на рынке Кармель, на месте одних домов появятся другие, и только одно останется неизменным - море. Здесь, вдыхая все тот же соленый воздух, слыша все то же никогда не меняющееся шуршание волн, мы хотим признаться в любви к этому суматошному, безалаберному городу и в легкой тоске по тому маленькому, трогательному, задиристому, радостному Тель-Авиву, на чьих улицах подымали белую пыль быстрые ноги мальчишки, вся жизнь которого была тогда впереди, - нашего доброго приятеля Габи Цифрони.
Глава 33
Делить людей можно по-разному: на поклонников Толстого и поклонников Достоевского, на вегетарианцев и мясоедов, на тех, кто любит футбол, и тех, кто его не выносит, на тех, кто млеет от Кобзона, и тех, кого от него тошнит.
*
Покой сегодня лишь на кладбищах,
там тихо, праведно и пусто,
а те, кто жив, – на шумных пастбищах
толкутся суетно и густо.
А также на тех, кто кладбища не любит и побаивается, и тех, кто испытывает к ним определенное влечение, для чего даже существует специальный термин — тафофилия.
Для нас кладбище является не только местом, наводящим на пустые мысли философического свойства, но в первую очередь — обителью истории, культуры и памяти, всего того, без чего жизнь человека теряет всякий смысл.
Есть кладбища, глубоко волнующие нашу душу. Это могут быть кладбища знаменитые, населенные всем известными обитателями, такие как Новодевичье в Москве и Литераторские мостки в Петербурге, Пер-Лашез и Монмартрское кладбище в Париже, Сан-Микеле в Венеции, генуэзское кладбище или еврейское кладбище в Праге. Это могут быть кладбища, связанные с нашей собственной жизнью: Востряковское в Москве, Преображенское в Петербурге и Гиват-Шауль в Иерусалиме. Это могут быть кладбища, мало известные широкой публике, такие как лютеранское кладбище в Ницце, где похоронен Герцен и где не раз мы распивали бутылку его любимого шампанского, или русское кладбище на окраине этого прелестного города, заросшее репейниками и сорняками, — энциклопедия русского дворянства. И наконец, это могут быть кладбища, без всякой на то очевидной причины притягивающие к себе — как, например, в Изборске или кладбище отцов-основателей на склоне горы в Рош-Пине.
Израиль представляет собой достойный объект для тафофила: в Иерусалиме — кладбище на Масличной горе, захоронения мамелюков Саладина в парке Независимости, могила Артура Рубинштейна в лесу под Иерусалимом, первое кладбище на улице Трумпельдор и Тель-Авиве, где похоронены все who is who этого города, некрополь Бейт-Шеарим, о котором мы упоминали ранее, и много других достойных посещения мест, типа могилы Вейцмана (знаменитого ученого и первого президента государства Израиль) в Реховоте или могилы Бен-Гуриона в киббуце Сде-Бокер в Негеве. Однако следует отметить, что одним из наиболее впечатляющих и интересных кладбищ Израиля является кладбище киббуца Кинерет недалеко от берега одноименного озера.
Центральной фигурой этого давно уже туристического объекта является умершая в 1931 году сорока лет от роду уроженка России, классик израильской литературы поэтесса Рахель, в трогательных стихах воспевшая сей водный резервуар, переводившая на иврит Ахматову, Пушкина, Есенина, в определенном смысле femme fatale, любовниками которой были славнейшие люди той эпохи. На могиле (трогательная деталь) в специальном ящичке лежит книга ее стихов: берите и читайте.
Здесь, среди вечнозеленых деревьев, в листве которых мелькают пташки, покоятся: автор самых любимых в Израиле песен Номи Шемер, наставник Карла Маркса и знаменитый немецкий сионист Моше Гесс и прочие незаурядные люди, посвятившие свою жизнь созданию страны, а сегодня известные молодому поколению исключительно по названиям улиц: Борухов, Каценельсон, Сиркин…
И именно здесь, на этом кладбище, похоронен человек, без которого не возник бы самый знаменитый в мире институт израильской жизни — киббуц. Давид Аарон Гордон родился в городе Троянове в России в 1856 году. Был управляющим имения барона Гинзбурга, но затем, всей душой впитав учение графа Толстого, приехал в 1904 году в Палестину и развил заветное учение в то, что получило название религии труда. Именно они — идеалы святости физического труда, близости к земле, общего дела, равенства и воплощения личности через коллектив — легли в основу идеологии киббуцного движения. До последнего своего дня Гордон не просто оставался верен своим идеалам, он поступал в соответствии с ними. Он умер в первом израильском киббуце Дгания в 1922 году.
