Дина Рубина - Русская канарейка. Голос
— Послушай, Тру-ля-ля… Мой дорогой Тру-ля-ля… Если я о чем-то предпочитаю молчать, то это ради твоего же спокойствия. — Язык у него уже заплетался, и было совершенно непонятно, каким образом он собирается вести дела. Надо полагать, продажи на сегодня закончились. — Но я не буду молчать! — Он грозно поднял голос.
— Тихо! — шикнул Леон. — Вспомни, как из-за тебя нас обоих выкинули из бистро.
— Молчать мне не требуется, — послушным шепотом повторил Кнопка Лю. — Потому что все это уже — достояние истории. Господи… Видел бы ты, что творилось году этак в семьдесят седьмом в каком-нибудь тренировочном лагере под Сидоном! Кто только их не проходил, эти палестинские центры подготовки! Я туда угодил… ну, скажем, по молодости. Азарт, коммунизм, «калашников» — ты не представляешь, как я с ним сросся! Иногда просыпаюсь от какого-нибудь ужасного сна, вскакиваю и готов палить во все стороны… а на мне одни старые кальсоны. Да что тебе рассказывать. Ты только игрушечные пистолеты в руках и держал, а? Короче, в этих лагерях я встречал таких головорезов из таких организаций… очень крепких в те времена, пока им не накостыляли. Были у меня приятели из итальянских «Красных бригад», из немецкой «Баадер-Майнхофф», была тройка-другая иранцев из «Революционной гвардии»… Ну и всякой твари по паре… Потом, в восемьдесят втором, израильтяне погнали их из Ливана, но это — пото-ом… А тогда — ух, было весело! Ты, конечно, ни черта не слыхал про это времечко, да тебе и неинтересно, серебряный голосок: плюнь и растьери! В те годы ребята из ООП гуляли на всю катушку: захват самолетов с заложниками, взрывы пассажирских самолетов — короче, сплошной праздник! Летишь на каникулы к бабушке, и вдруг бабах! — и бабушка внука уже не увидит. И кого только по миру не убивали, и чья только кровь не лилась… Нет! — Он бормотал, обращаясь уже не столько к Леону, сколько к себе самому, к своей кошмарной неискупленной молодости. — Нет, я старый человек, я больной человек в штопаных кальсонах, меня интересует севрский фарфор и вот изящный мешочек для сбора прелестной дамской м-м-м… мочи.
То есть, с горечью подумал Леон, по-прежнему снисходительно улыбаясь старому бандиту, произошло самое страшное: Лю нахрюкался, как последняя свинья, и ты ничего не сделал, чтобы это предотвратить. Можно платить и топать отсюда. А его затолкать в фургон, чтобы проспался, черный дурень! Впрочем, встречу не назовешь совсем уж неудачной.
— Смотри, не блевани, — заметил он, внимательно приглядываясь к Лю. — Советую тебе хоть что-нибудь съесть.
И выждав минуты три, пока эфиоп вяло ковырнет вилкой и отправит в рот содержимое ракушки, спросил наудачу:
— И где же болтался тот парень, который такого страху на тебя сейчас нагнал? Среди «Красных бригад»? Или среди ребят ООП?
— Он не болтался! — возразил Лю. — Он был инструктор. Знаешь такое слово: ин-струк-тор? Полагаю, относился к одной из подсоветских разведок… Возможно, к Штази. Ты говоришь — британец! Кой там черт — британец! Немец — он немец и есть, с головы до ног немец. Я околачивался там два сезона, перебивался в охране. Я там, мой милый, такие сцены видел — мне до конца жизни хватит на все страшные сны. Я однажды видел, как они допрашивали женщину, она была черкеской, но работала на израильтян. Красавица! Княжна! У нее была зубоврачебная клиника в Бейруте, на чем-то там она прокололась… И не дай тебе бог…
— И с кем же он по-русски говорил? С русским инструктором? — перебил Леон, уже не заботясь ни об интонации, ни о своем образе Тру-ля-ля на картонном облаке в золоченой колеснице; заботясь лишь о том, чтобы вытянуть из старого эфиопа все, что тот в состоянии проблеять.
— Да не-ет, в том-то и дело. Тот был иранец. Они друг перед дружкой хлестались в русском мате — кто больше знает. Дружок его, иранец, Бахрам… Да-да, и не только дружок. Этот был женат на его сестре.
— Вот болван ты, Лю! Что ж ты зенки залил! Кто женат? На чьей сестре?
Кнопка Лю вдруг выговорил четко и рассудительно:
— Казах. На сестре иранца Бахрама… Они были свояки, родня, и оба учились в Москве… И ты прав, больше пить не надо.
— Казах? Заговариваешься, старина. Он же был, говоришь ты, немец? При чем же тут казахи?
— П-понятия не имею… Его так Бахрам называл. А как его звали по-человечески… не-не помню!
— Пойдем, отконвоирую тебя до фургона, — сказал Леон, вкладывая купюры в книжку поданного официантом счета. Пристально осмотрел пьяненького Лю, как рачительный хозяин, прикидывая, можно ли вытянуть из него еще хотя б одно дельное слово, и пустил последний шар в лузу: — Но сейчас он уже очень пожилой человек, почтенный бизнесмен. Все в прошлом. Штази разогнали. А он торгует коврами.
Лю, который уже приподнялся со стула, рухнул на него опять. Почему-то эта реплика Леона произвела на него гомерическое впечатление. Он ржал и плакал от смеха, просто лег грудью на стол. Пытался вытащить салфетку из салфетницы, чтобы утереть слезы, и не попадал пальцами в прорезь. Леон вытащил целую пачку и сам утер ему физиономию.
— Ковры… ковры… — не унимался эфиоп. — Штази разогнали? Таких людей не разгоняют! Такие люди, как он, и вдруг — ковры?! T’es con ou quoi?[40] Коврами торгует Леопольд, чистая, щедрая душа, знаток и мудрец. Но Казах? Который на моих глазах лично пытал женщину, выворачивая ей руки в суставах? Ну да, пожалуй… эта его фирма для того и украшена коврами, чтобы… Да знаешь ли ты, что в некоторых странах «калашников» дешевле курицы?!. — Он забормотал, пытаясь налить себе в кружку еще две-три капли вина из пустой бутылки: — Система запирания затвора, сборка механизмов — гениальное изобретение… А мой любимый РПГ? Нет, ты в этом ни черта не сечешь, моя певчая птаха, тебе и понимать не нужно… Просто в нашем мире есть кое-что, чем раньше я очень даже промышлял по глупой молодости лет. А сейчас — нет. Сейчас только — вот он, мой добрый и нежный…
Достал и прижал к щеке мешок для сбора мочи — странно, что помнил о нем и не выпускал из рук. Что значит — профессия, уважительно подумал Леон.
— В смысле — бах-бах? — спросил он, целясь в антиквара указательным пальцем.
— Не только бах-бах… — тот подмигнул и головой покачал. — Тебе это знать не стоит, мон шер Тру-ля-ля! Не только бах-бах, а еще то, что поднимает на воздух целые кварталы… если постараться вложить в игрушку бо-о-ольшую погремушку… А уж если такую погремушку где-то сильно захотят, а кое-кто сможет достать для нее начинку… Да ты хоть представляешь, кто сейчас его свояк Бахрам? «Бахрамчик» — он его называл, Казах то есть. Да, Бахрамчик. Большой человек.
