Наталия Терентьева - Чистая речка
– Как чувствует себя тот артист? – спросила я тетю Диляру, когда она пришла мерить всем в палате температуру и давление.
– Да нормально, вроде пришел в себя. После инфаркта некоторые еще бегают… А что?
– Не знаю…
Сама не знаю, отчего я думала об этом. Я успела посмотреть в Интернете все, что там было о нем. Правда, был когда-то всенародным любимцем. А я и не знаю ничего о нем. Может быть, просто я дикая? И все мы дикие в нашем детдоме… Надо спросить у Маши, слышала ли она такую фамилию и смотрела ли эти фильмы. Я даже посмотрела кусочек фильма. Чудно. Вроде русские, а вроде и нет. Другие совсем люди как будто бы. И голосами другими разговаривают, особенно женщины – высокими, пронзительными. Так же и поют.
После завтрака и обхода я решила пройтись по коридору туда-обратно. А точнее, найти палату, где лежал этот заслуженный дедушка. Зачем? Не знаю сама. Как будто что-то меня толкало. Я ходила и осторожно заглядывала во все двери, пока, наконец, не увидела палату, в которой была занята только одна койка. На ней лежал под капельницей пожилой человек. Мне показалось, что глаза у него открыты. Я в нерешительности остановилась на пороге, прикрыв за собой дверь. Старик повернул ко мне голову, внимательно посмотрел на меня и неожиданно воскликнул:
– Галя!
Я не знала, что сказать на это, и молчала, стоя у дверей.
– Галочка… – Мне показалось, что у него стали намокать глаза.
Я растерялась. Позвать кого-то? Он бредит? Может, ему плохо? Я хотела уйти.
– Галя! Подожди! Ты что, попрощаться пришла? – слабым, но совершенно нормальным голосом сказал старик. – Так я, смотри, живой еще…
Мне не показалось, что он говорил в бреду. В бреду как-то не так разговаривают. Не смотрят такими внимательными глазами, уж это точно.
– Подойди ко мне, пожалуйста…
Я боялась подойти. Это было глупо – старик, беспомощный, лежал с иголкой в левой руке, как два дня назад лежала я. Но все равно отчего-то мне было страшно.
– Я не Галя… – сказала я.
– Не Галя… – подтвердил старик. – Я знаю. Просто очень похожа. Мне сразу показалось. А ты кто?
– Я – Руся.
– Руся? – повторил старик. – Что, такое имя?
Я не стала пускаться в длинные объяснения, просто кивнула.
– Хорошо… А я лежу, то ли сплю, то ли где еще, но не здесь, не в палате, и вдруг открывается дверь, и входит моя Галя, и я думаю – ну все, приплыли… – Он засмеялся.
Мне опять стало страшно. Я его узнала, это, конечно, тот человек, фильм с которым я вчера ночью под одеялом смотрела – про отважных моряков. Тот, но только постаревший на сорок или пятьдесят лет. Почему он смеется? Он хорошо все понимает? И почему опять зовет меня Галей?
– Сколько тебе лет? – спросил старик.
– Четырнадцать, скоро будет пятнадцать.
– А Галочке было восемнадцать… Эх… Подойди, пожалуйста, поближе… Бывают же такие чудеса… А как зовут твою маму?
– У меня нет мамы, – ответила я, отступая поближе к двери. Зря я все-таки сюда зашла.
– Нет мамы… – Старик, мне показалось, с сочувствием взглянул на меня. – А бабушка есть?
– Нет, бабушка еще раньше умерла.
– Галя умерла… – тихо подтвердил старик. – Твою бабушку звали Галя?
– Да, – кивнула я, чувствуя, что сейчас происходит что-то очень странное. Не понимая, именно чувствуя.
– Сама скажи мне, она кем была, твоя бабушка Галя? Кем работала?
– Бабушка не работала, она была балериной, она танцевала.
– Нет, так не бывает… – Старик с трудом поднял вторую руку и вытер намокшие глаза. – И… и так иногда бывает, как видишь… Хорошо… Так нужно было… А какая была у бабушки фамилия? Нет, не говори… – Он помолчал, тяжело дыша.
– Вам плохо? – спросила я.
– Скажи, все-таки скажи, – повторил он. – Может быть, это мне только кажется, что ко мне пришла моя Галя.
– Что сказать? – спросила я, не зная, что мне делать. Может быть, позвать тетю Диляру? Старику плохо, или он просто разволновался?
– Как фамилия бабушки… Я всегда знал, что-нибудь в таком роде произойдет… Что однажды кто-то придет… из внуков… Ну, как?
Я молчала.
– Почему ты молчишь?
– Я не знаю, – наконец ответила я. – Я не знаю, как ее фамилия.
– А твоя?
– Моя фамилия Брусникина, как у папы.
– А ты можешь спросить у кого-нибудь?
– Нет, – покачала я головой. – Не у кого.
Памятник! Ведь на памятнике написана фамилия бабушки! – пронеслось у меня в голове. Я же только что видела ее, когда была на кладбище, и я всегда знала ее, только забыла…
Я смотрела на старика, он – на меня.
– Артемьева, – сказала я.
– Артемьева? – переспросил старик. – Нет, моя Галочка была Виноградова… – Он помолчал, пожевал губами, потер чуть подрагивающей рукой лоб. – Но тот молодой человек, за которого она вышла замуж, он ведь вроде был… Санька… а вот какой Санька? Какой-какой… Артемьев! Прыгал, прыгал вокруг нее, крутился… Попрыгун… Танцевал тогда еще Зигфрида… хорошо танцевал… А сам никудышный такой был… Не пара моей Галочке…
– Ты что здесь делаешь? – в палату вошла Наталья Васильевна, врач. – Кто тебе разрешил? Быстренько иди к себе, ты что! Разве можно человека беспокоить? Александр Игнатьевич, как вы себя чувствуете?
– Вот, кажется, внучку нашел… – улыбаясь, сказал старик. – Что-то мне как-то… Окошко не откроете?
– Внучку эту мы сейчас наругаем, что она вас беспокоит… И окошко откроем, только там мороз сегодня, так что ненадолго, подышать, воздух у нас свежий, хороший… – Наталья Васильевна обернулась ко мне. – Быстро иди ложись и больше сюда не ходи, поняла? Нельзя его беспокоить сейчас… Внучка…
Я вышла из палаты и встала у двери. Я поняла, что сейчас произошло. И не поняла. Это то, о чем мечтает каждый из нас, из детдомовских? И ни у кого не случается? Это правда… – мой дедушка? Или мне это все показалось? Может быть, после сотрясения мозга такое бывает? И я просто все придумала? У меня… дедушка… настоящий, кровный… – народный артист Советского Союза – как я прочитала сегодня ночью? Мамин отец?! Это тот «старик», от которого бабушка родила маму?! Нет, не может этого быть…
Я заглянула в палату. Наталья Васильевна стояла около старика Ростовцева, держа ладонь на лбу. Услышав скрип двери, она нервно обернулась и сердито сдвинула брови, одними губами сказав мне: «Уйди!»
Я пошла в свою палату, легла. У меня стучало сердце. Стучало и стучало, потом начало стучать в голове.
– Все хорошо? – в палату заглянула тетя Диляра. – Что-то ты на лицо сама не своя… Голова не кружится?
Она привезла капельницу, поставила мне иголку в руку. Я то ли уснула, то ли забылась. Когда проснулась, первым делом подумала: мне все это показалось, я все придумала или, правда, я час назад разговаривала со своим дедушкой? Бабушкиного мужа-балеруна я не видела, он умер не старым, еще до моего рождения. Но ведь должен у меня быть дедушка! Ведь правда, от кого-то бабушка маму родила… И все это было покрыто такой тайной… Я была слишком мала, чтобы говорить с мамой об этом. И… И что мне теперь делать? Может быть, это просто совпадение? Я же не знаю, была ли моя бабушка Виноградовой, это, наверно, ее девичья фамилия. Даже если мама и говорила мне об этом, я забыла…
