Умберто Эко - Пражское кладбище
Доменико Марджотта, автор книжки «Заметки одного из тридцати трех: Адриано Лемми, Верховный Глава Франкмасонов», отправил Диане это свое сочинение и письмо, что-де присоединяется к ее бунту. Подпись выглядела так: Секретарь ложи «Савонарола» (Флоренция), Достопочтенный член ложи «Джордано Бруно» (Пальми), Верховный Великий Генеральный инспектор (тридцать третьей ступени Древнего и Принятого Шотландского обряда), Суверенный Князь мифа Мемфиса и Мизраима (девяносто пятой ступени), Инспектор ложи «Мизраим» в Калабрии и Сицилии, Почетный Член Национального Великого Востока Гаити, Активный Член Высшего Федерального совета Неаполя, Генеральный инспектор масонских лож трех Калабрий, Великий Пожизненный Магистр Масонского Восточного Ордена Мизраима или Египта в Париже (девяностой ступени), Комендант Ордена Кавалеров-Защитников Мирового Масонства, Почетный Пожизненный Член Высокого и Генерального Совета Итальянской федерации в Палермо, Постоянный Инспектор и Главный Делегат Великого Директорского Центра в Неаполе и действительный член Нового Реформированного Палладиума. Похоже было на то, что он большой человек у масонов, однако все кончалось новостью, что он недавно расторг с масонами все отношения. Дрюмон говорил, что этот Марджотта вернулся в католицизм, потому что верховное и секретное управление сектой досталось не ему, хоть он того заслуживал, а некоему Адриано Лемми.
И про эту-то темную личность Марджотта рассказывал все: как Лемми начал карьеру с воровства — в Марселе подделал векселя неаполитанской компании «Фальконе и Ко» и украл мешок жемчуга и триста золотых франков у жены своего друга-врача, пока она ему готовила чай на кухне, как потом сидел в тюрьме, а затем оказался в Константинополе, где нанялся к старому травщику-еврею и объявил, что готов отречься от крещения и принять обрезание. Евреи ему во всем пособничали, и он смог сделать уже описанную выше карьеру в масонских ложах.
Ну и вот, кончал свой рассказ Марджотта, «так проклятое Иудино семя, из которого произросли все несчастья человечества, использует все свое немалое влияние, дабы захватить высшее и всеохватное командование, поставив на самый верх масонства одного из своих, да еще и самого преступного среди прочих».
Церковный мир приветствовал все эти обвинения: в книгу Марджотты, которую он опубликовал в девяносто пятом году («Палладизм. Культ Сатаны-Люцифера в масонских треугольниках»), были включены письма в поддержку автора от епископов Гренобля, Монтобана, Экса, Лиможа, Манда, Тарантеза, Памье, Орана, Аннеси, а также от Лудовико Пьяви — патриарха Иерусалимского.
Беда, однако, что разоблачения Марджотты бросали тень на добрую половину итальянской политической верхушки, а в особенности на личность Криспи. Криспи некогда был правой рукой Гарибальди, а ныне — первым министром Итальянского королевства. Покуда речь шла об антимасонских публикациях, где пережевывались фантасмагорические рассказы о страшных ритуалах, можно было жить и не опасаться. А вот когда дело дошло до тонких связей масонства и высокой политики, появился риск наступить на мозоль кому-нибудь могущественному и мстительному.
Таксиль по идее это знал, но он чересчур увлекся войной с Марджоттой, и вот выходит в свет за подписью Дианы книга почти в четыреста страниц, «Один из тридцати трех: Криспи». Она представляет собою сборный салат из общеизвестных фактов, таких как скандал вокруг Римского Банка, в который Криспи был втянут, вперемешку с отчетами о договоренностях, которые Криспи заключил с демоном Хаборимом, и с рассказом об участии Криспи в камлании палладистов, когда все та же София Вальдер объявила, что она беременна дочерью, которой, в свою очередь, на роду написано родить Антихриста.
— Оперетка какая-то, — выходил из себя Дрюмон. — Ну кто может считать это политической борьбой!
Дианина книга, однако, была благосклонно воспринята Ватиканом — и Дрюмон от бешенства не находил себе места. А надо знать, что Ватикан имел зуб на Криспи. Криспи установил на римской площади Цветов памятник Джордано Бруно, жертве их поповской нетерпимости, и тот самый день Лев Тринадцатый весь провел в искупительном молебствии у ног статуи святого Петра. Можно представить себе, до чего понтифик обрадовался, прочитав о Криспи все эти компрометирующие сведения. Папский секретарь монсеньор Сарди по поручению Его Святейшества отправил Диане не только традиционное апостольское благословение, но и живейшую благодарность с пожеланием, чтобы та крепила силы в своем достохвальном уличении «зловредной секты». Что секта зловредная, было очевидно, ибо демон Хаборим описывался с тремя головами, одна из них человечья с волосами как пламя, вторая котовья и третья змеиная. Хотя, конечно, Диана особо оговаривала, точности ради, что лично она не видела Хаборима в вышеописанном виде и что ей он всегда являлся в облике благообразного старца: серебряная борода, струистые власы.
— Как можно не заботиться о минимальном правдоподобии! — неистовствовал Дрюмон. — Вызнала, видите ли, тайную тайных итальянской политики! И кто? Американка, недавно переселившаяся во Францию! Естественно, публика не думает об этой и подобных мелочах, книга Дианы продается, но уж Его Святейшество! Его-то Святейшество мог бы не ставить себя в такое положение! Будто он верит любому пустозвонству. Надо же охранять церковь от ее собственных слабостей, господа!
Первые сомнения в самом факте существования Дианы прозвучали как раз-таки со страниц «Либр Пароль». Раздались голоса и других католических изданий: «Авенир», «Юнивер». Обнаружились, однако, и такие католики, которые в лепешку готовы были разбиться, только бы доказать существование Дианы. В «Розье де Мари» появилось свидетельство председателя Союза адвокатов Сен-Пьера, Лотье, он клялся, что видел Диану в обществе Таксиля, Батая и того самого рисовальщика, который выполнил ее портрет. Правда, не в самый недавний период, а тогда, когда Диана еще была палладисткой. Тем не менее лицо ее, надо полагать, уже сияло неотвратимой духовной решимостью вернуться в лоно католицизма, потому что автор характеризовал ее следующими словами: «Она юна, ей двадцать девять лет, она грациозна, скромна. Рост ее выше среднего. Лицо открытое, честное и прямое. Взгляд сияет умом и выдает также решительность и привычку повелевать. Одевается элегантно и со вкусом, без подчеркнутости и того изобилия украшений, которыми так потешно грешит большинство богатых иностранок… Глаза у Дианы редкого цвета, порою морской синевы, порой цвета чистого золота». Девушке предложили шартрез, она отказалась из ненависти ко всему церковному. Пила она только коньяк.
