Александр Житинский - Лестница. Плывун: Петербургские повести.
— Это уже другая река. Это моя река.
— Нет. Это означало бы возвращение в исходную точку. Круг.
— Папатя, это у тебя сейчас круг! Там, на Петроградской. Как ты этого не понимаешь!
— Но я сам его надеюсь разорвать. Спасибо, Любаша. Я оценил твою готовность жертвовать.
— Ой, не говори глупостей!
Второе предложение было абсолютно неожиданным. Внезапно, через несколько дней после увольнения Софьи Михайловны и демарша Залмана, оба они вновь предстали перед Пирошниковым, демонстративно скучающим у столика под плакатом.
Пирошников съежился. Почему-то он предположил дурное — повестку в суд или требование денег, хотя он уже обещал Софье, когда она забирала свою сменную обувь и калькулятор, что выплатит ей все положенное.
Но дело оказалось в другом.
Поздоровавшись, Залман подошел к плакату и повернул его надписью к стене. Пирошникову пришлось встать со стула, потому что выглядело все весьма церемонно.
— Владимир Николаевич, я прошу прощения за свою эмоциональную выходку, — сказал старик. — И хотел бы вам объявить, что сделал Софье Михайловне предложение вступить со мною в законный брак.
— Вы просите благословения? — улыбаясь, спросил Пирошников.
Залман сделал паузу, как бы показывая неуместность шуток на такую важную тему.
— Нет, мы хотим пригласить вас на церемонию бракосочетания.
Софья Михайловна протянула Пирошникову пригласительный билет.
— На два лица, — сказала она.
Пирошников оценил этот жест.
— Благодарю, — кивнул он.
— И еще, Владимир Николаевич, у меня однокомнатная квартира в Купчине, вы знаете, — продолжала Софья. — Мы с Семеном Израилевичем решили жить здесь. Две комнаты все-таки… Да и архивы недалеко, где он работает. Я могла бы сдать вам свою квартиру за совершенно символическую плату. Собственно, за оплату коммунальных услуг… Не век же вам жить под лестницей.
— Спасибо… Но мы тоже решили жить здесь, — сказал он.
— Ну как знаете.
И пожилая пара удалилась, прихватив плакат.
Таким образом, мосты были сожжены. Интересно, что Серафима не предлагала никаких вариантов переселения, поскольку пребывание Пирошникова в доме расценивала как миссию. А от миссии не уклоняются.
Однако обстановка усложнялась. С одной стороны, был закончен ремонт и каморка обзавелась простенькой кухней и туалетом, в котором, кроме унитаза, присутствовала душевая кабина. Жить стало комфортнее, хотя по-прежнему невысокая книжная стена не могла скрыть происходящего в той половине каморки, которая была на виду. Вторая, спальная половина под лестничным пролетом, была тесна, там можно было стоять во весь рост лишь в туалете и душе, расположенных у внешней стены, а в самой спальне приходилось сгибаться в три погибели.
С другой стороны, лишилась работы Серафима.
Филиал банка был последним учреждением в доме, которое еще держалось на старом месте. Хотя было понятно, что это не может продолжаться долго. Один за другим закрывали счета фирмы и физические лица, не желавшие посещать банк с наклонным полом и видеть в вестибюле бизнес-центра ползающих по полу таджиков с кафельными плитками. Поэтому в один прекрасный день управляющий Гусарский подписал приказ о переезде. В тот же день он вызвал к себе Серафиму и предложил ей написать заявление по собственному желанию.
— А если я не напишу? — спросила она.
— Напишете. Это в ваших интересах, — отечески улыбаясь, отвечал он.
— Не понимаю.
— Поймете позже. Я все объясню Владимиру Николаевичу.
— Но вы, кажется, увольняете меня, а не его?
— Не увольняю, а прошу уйти. Но связано это с ним.
— Ну тогда объясните это ему. Я сделаю так, как он скажет.
— Договорились.
В тот же вечер Гусарский явился под лестницу, предварительно договорившись с Пирошниковым по телефону. Весь его вид и принесенные дары свидетельствовали о том, что он хочет придать разговору формат дружеского застолья. Он принес букет цветов Серафиме, торт и две бутылки хорошего марочного вина.
Подготовилась к визиту и Серафима, приготовив легкие закуски.
Как и положено в таких случаях, разговор поначалу касался незначащих мелочей: ремонтных работ, замужества Софьи Михайловны и поведения бывшего котенка Николаича, который за это время успел стать молодым котом и рвался на подвиги.
Подвиги заключались в периодических набегах на минус третий этаж, где у домочадцев жили несколько кошек. Но это было опасно, учитывая междуэтажные отношения.
— У меня есть хороший ветеринар, — сказал Гусарский.
— Пусть погуляет, — махнул рукой Пирошников.
Однако постепенно перешли к главному.
Стороны констатировали, что история дома вступает в новую фазу. С эвакуацией банка в доме оставались начальник охраны Геннадий, два вахтера и постовые у дверей каждого офисного этажа, которых пока еще не уволили, хотя делать им было нечего. Где-то на пятом этаже находилась бухгалтерия с двумя женщинами — главным бухгалтером и кассиром. Вот и все.
— Позвольте, а население подвалов! Домочадцы! — воскликнула Серафима, слушавшая разговор.
— Их куда-нибудь уберут, — сказал Гусарский.
— Это не так просто, — заметил Пирошников, вспомнив старика Залмана с его плакатами.
— Пока о них не будем. Они нам не мешают, — продолжал Гусарский.
Собственно, он предложил бизнес-план, в котором Пирошников был предпринимателем-исполнителем, а банк «Прогресс» — инвестором.
— Что же я буду предпринимать? — иронически вопросил Пирошников.
— То же, что и раньше. Читать стихи и двигать дом.
Замысел был грандиозный и совсем не такой фантастический, каким он мог бы показаться. Вот как он выглядел, по словам Гусарского.
После очистки дома банк вкладывает средства в перестройку второго этажа, где он находился, в культурно-зрелищное учреждение с большим залом на пятьсот мест и сопутствующими помещениями — фойе, гардеробом, артистическими, костюмерными. Называться это будет, положим, «Ток-шок Владимира Пирошникова»…
— Почему так? — спросил Владимир.
— «Ток» — это от «ток-шоу», а «шок», потому что зрители будут испытывать шок.
У Гусарского все было продумано.
Короче говоря, он хотел пустить на конвейер вечера типа «силлабо-тонических практик», естественно, продумав режиссуру, используя всевозможные световые эффекты и музыку. И конечно, в конце представления зал должно тряхнуть, не без этого.
