Адам Джонсон - Сын повелителя сирот
– О, это было много лет назад, – напомнил отец.
– Полагаю, ты прав, – ответила мама. – Я просто хочу сказать, что мы любили персики, и вот в один прекрасный день оказалось, что их нам уже больше не получить.
– В таком случае позвольте мне, – сказал я им. – Откройте рты.
Они, как дети, открыли рты. Отец в предвкушении сладкого зажмурил свои мутные глаза.
Я помешал персики в банке, а затем подцепил один кусочек, собрав ложкой стекавший с края банки сироп. Затем я потянулся и положил кусочек персика в рот маме.
– М-м-м, – протянула она.
Следующий кусочек я дал отцу.
– Это, сынок, – сказал он, – был персик.
Родители молча наслаждались этим моментом. Только радио продолжало орать.
Потом в один голос они поблагодарили: «Спасибо Вам, Великий Руководитель, Ким Чен Ир».
– Да, – поддержал я их, – его и надо благодарить.
Я снова помешал ложкой в банке, охотясь за следующим кусочком.
– У меня появился новый друг, – сказал я отцу.
– Друг на работе? – спросил он.
– Да, друг, на работе, – подтвердил я. – Мы с ним сблизились. Он помог мне поверить, что меня ждет любовь. Этот человек любит по-настоящему. Я изучил его дело достаточно хорошо и понял, что секрет любви заключается в жертве. Он пожертвовал собой ради любимой женщины.
– Он отдал за нее жизнь? – уточнил отец.
– На самом деле он забрал ее жизнь, – объяснил я ему, кладя еще один кусочек персика ему в рот.
– Мы рады за тебя, сын. Как говорит Великий Руководитель, Любовь заставляет мир вертеться. И поэтому не мешкай. Пойди и найди свою настоящую любовь. А о нас не беспокойся. С нами все будет в порядке. Мы сами можем о себе позаботиться, – дрожащим голосом произнесла мама.
Я положил кусочек персика ей в рот, и она от неожиданности закашлялась.
– Наверное, время от времени, – сказал я, – вы наблюдали за тем, как я пишу что-то в журнале. На самом деле это не журнал, это личная биография. Вы знаете, этим я зарабатываю на жизнь, пишу биографии людей. Мы храним их в одном месте, я назвал бы его секретной библиотекой. Человек, с которым я работаю, назовем его Сержем, утверждает, что моя проблема заключается в том, что биографии никто никогда не читает. А мой новый друг сказал мне, что те люди, которые пожелали бы прочесть его биографию, уже умерли.
Я снова достал кусочки персика из густого сиропа.
– Люди, – догадался отец, – то есть та женщина, которую твой друг любит.
– Ну, да, – ответил я.
– Женщина, которую твой друг убил, – уточнила мама.
– И ее детей, – добавил я. – Это трагическая сторона истории, не спорю.
А ведь это могло бы стать хорошим заголовком к его биографии – «Командир Га. Трагедия». Или как бишь его зовут…
Персики были наполовину съедены. Я вновь перемешал их в банке, выбирая новый кусочек.
– Оставь немного и себе, сынок, – сказал отец.
– Да, хватит уже, – поддакнула мама. – Я так давно не пробовала сладкого, что мой желудок не вынесет этого.
– Это особенная банка персиков, – возразил я, покачав головой. – Я берег ее для себя, но если выбирать легкие пути, не решить всех проблем в жизни.
Губы у матери задрожали. Она прикрыла их рукой.
– Но вернемся к моей проблеме, – продолжал я. – К моей биографии и трудностям ее написания. Комплекс составителя биографий, которым я страдал, – теперь мне это совершенно ясно – возник у меня оттого, что никто, чувствовал я в глубине души, не захочет выслушать мою историю. Наконец, моего друга осенило: его татуировка не принадлежала обществу, – она была сугубо личной. И хотя люди могли видеть ее, на самом деле она была сделана только для него одного. И, когда он потерял ее, у него действительно больше ничего не осталось.
– Как же человек может потерять татуировку? – удивился отец.
– К несчастью, это проще, чем вы думаете, – ответил я родителям. – Однако же это открыло мне, что я составлял биографии не для потомков и не для Великого Руководителя и не для лучших наших граждан. Нет, люди, которым нужно услышать мою историю, это люди, которых я люблю, это люди, сидящие прямо передо мной, которые стали думать обо мне, как о чужом, и боялись меня, уже не зная, каким я был на самом деле.
– Но твой друг убил людей, которых любил, ведь так?
– К несчастью, это так, – согласился я. – И за это нет ему прощения, впрочем, он никогда о нем и не просил. Но разрешите мне поведать свою собственную биографию. Я родился в Пхеньяне, – начал я, – родители мои были рабочими на фабрике. Они были уже немолодыми, но оказались хорошими родителями. Пережив все чистки среди рабочих, им удалось избежать кляуз и перевоспитания.
– Но мы все это уже знаем, – возразил отец.
– Тс-с-с! – произнес я. – Вы же не можете разговаривать с книгой. Вы не можете переписать биографию, читая ее. Но вернемся к моей истории.
Они доедали персики, а я рассказывал им о своем вполне нормальном детстве, о том, как в школе играл на аккордеоне и флейте, пел в хоре высоким альтом в спектаклях под названием «Наши нормативы возвышают нас». Я выучил все речи Ким Ир Сена и получал самые высокие оценки по теории Чучхе. А потом я коснулся того, чего родители мои не знали.
– Однажды к нам в школу пришел человек из Партии, – сказал я. – Он устроил мальчишкам проверку на преданность в мастерской, куда нас заводили по-одному. Проверка длилась каких-то пару минут, но она была довольно-таки сложной. Полагаю, в этом и заключалась вся соль той проверки. Я рад сообщить, что прошел ту проверку, и все мы ее прошли, но никто из нас никогда о ней не рассказывал.
Я почувствовал невероятное облегчение оттого, что, наконец, могу об этом рассказать, ведь такое ни за что нельзя доверять бумаге. Неожиданно я осознал, что хочу рассказать им все, почувствовав, что мы стали ближе друг другу, чем когда-либо. Я поведал им об унижениях, пережитых мною на военной службе, о связи с одной женщиной, о жестокой дедовщине, через которую мне пришлось пройти в качестве стажера отдела «Пуб Ёк».
– Я не хочу погружаться в детали проверки на преданность, но это изменило мой взгляд на вещи. За грудью в медалях может скрываться герой или тот, кто привык держать палец на курке и кому по службе не раз приходилось убивать. Я стал подозрительным мальчиком, поняв, что за внешностью всегда скрывается нечто большее, если копнуть поглубже. И, наверное, по этой причине я покатился вниз по карьерной лестнице. Траектория моего падения подтвердила то, что в природе не существует таких добропорядочных, самоотверженных граждан, какими, по утверждению нашего правительства, мы являемся. Я не жалуюсь, прошу заметить, а просто объясняю. Мне не пришлось хлебнуть и половины того, что выпало на долю других. Я не вырос в сиротском приюте, как Командир Га.
– Командир Га? – удивился мой отец. – Это и есть твой новый друг?
Я кивнул.
– Ответь мне, – попросил он. – Командир Га твой новый друг?
– Да, – признался я.
– Но Командиру Га нельзя доверять, – вмешалась в разговор мама. – Он трус и преступник.
– Да, – добавил отец. – И еще самозванец.
– Вы не знаете Командира Га, – возразил я. – Или вы читали мои бумаги?
– Нам не нужно читать бумаги, – заметил отец. – О нем мы узнаем от высших властей. Командир Га – враг народа.
– Не говоря уже о его скользком дружке товарище Буке, – добавила мать.
– Никогда больше не произноси этого имени, – предостерег ее отец.
– Но откуда вы все это знаете? – удивился я. – Расскажите мне об этих властях.
Они оба указали на репродуктор.
– Каждый день по нему передают историю, – объяснила мама, – о нем и Сан Мун.
– Да, – подтвердил отец. – Вчера передавали пятый эпизод. В нем Командир Га едет с Сан Мун в Оперный театр, но это ненастоящий Командир Га, понимаешь…
– Стоп, – сказал я, – Этого не может быть. Мне мало что удалось вписать в его биографию. У нее даже нет конца.
– Что ты такое говоришь, – возразила мама. – Радио не врет. Следующий эпизод передадут сегодня днем.
Я схватил стул и потащил его на кухню. Встал на него и дотянувшись до репродуктора, вырвал его из стены, но он продолжал пронзительно вещать. И только обрезав ножом идущий от него провод, я смог заставить его заткнуться.
– Что случилось? – недоумевала мама. – Что ты делаешь?
– А если американцы тайно нападут на нас? Как мы получим предупреждение? – надрывно закричал отец.
– Вам больше не нужно переживать по поводу тайных нападений, – заверил я их.
Мой отец двинулся, чтобы возразить, но изо рта у него ручьем потекла слюна. Он дотронулся до своего рта, потрогал губы, будто те онемели. У мамы задрожала одна рука и она стала придерживать ее другой. Токсины ботулизма стали расцветать внутри них. Время подозрений и споров прошло.
