Евгений Клюев - Андерманир штук
В глазах Ивана Ивановича данное положение дел могло свидетельствовать о двух вещах: либо об отмирании в институте необходимости в нем самом, либо об отмирании в государстве соответствующей функции. В том, что соответствующая функция не отомрет никогда, он был уверен на двести процентов. Тонкий вывод из этой грубой посылки бесстыдно напрашивался сам собой. Тут-то Иван Иванович и почувствовал себя «последним из могикан»: чувство это было тем страшнее, что он никак не мог вспомнить, кто такие «могикане».
Итак, чем же он располагал на сегодняшний день? На сегодняшний день он располагал, кажется, никому больше не понятной и не нужной должностью в некоем и без того загадочном учреждении и никем больше не уважаемым правом собственности на когда-то дававшее известные привилегии место жительства. Впрочем, привилегий давно не ощущалось: засекреченный район Москвы, похоже, окончательно слился с прочей Москвой – и ни о каком особом распределении сюда благ речи уже не шло. Но дело было не в этом, а в принципе!
На пару встреч, объявленных строго костюмированными инопланетянами, он нарочно не явился. Третья встреча, на которую его никто не пригласил, состоялась прямо у него дома: вернулся с работы, а в квартире – люди.
– Вы чего ж это свидания с нами саботируете, Иван Иванович? Совсем не контактируете нас…
Второе предложение Иван Иванович проглотил с трудом: винительного падежа пищевод никак не хотел принимать.
– А ордер на обыск у Вас имеется? – поспешил проявиться Иван Иванович Иванов.
– Вы еще про ордер на арест спросите! – рассмеялись в ответ. – Мы же не ветки Вам заламывать пришли, а поговорить… по-хорошему.
Между тем как хорошего этот разговор – особенно учитывая присутствие веток – не обещал.
– Вы, Иван Иванович, единственный недовольный во всем доме… таком большом доме. А наша главная цель – довольный клиент. Чего Вы хотите?
– Сказать? – ощерился Иван Иванович Иванов. – Я хочу остаться жить здесь… где я живу.
– Но не можете ведь Вы один в таком большом доме жить… по метражу не пройдет. А остальные уже почти выехали.
– Никто еще не выехал, – защитился Иван Иванович.
– Это потому, что манатки собирают: нажили много! Да и Вы кое-чего нажили – тоже немало, кстати… Разве в наших НИИ такие зарплаты высокие?
– А про НИИ-то Вам откуда известно? – непрофессионально реагировал Иван Иванович.
– Так у нас же списки всех жильцов, давным-давно составленные… Вы продвинутый человек, Иван Иванович, а такие вопросы задаете. Помните ведь, в каком районе прописаны! Тут кто попало не живет… не у всех будущее есть, но прошлое у всех одинаковое.
– И что же… оно, прошлое, в расчет не принимается? – заставил себя улыбнуться Иван Иванович.
– Еще как принимается, будьте спокойны, – объяснили ему. – Типа… с теми, у кого такое прошлое, теперь не церемонятся особенно. Хватит с них, пожили… вон, страну до чего довели своими гетто!
– И с меня хватит? – напрасно конкретизировал Иван Иванович.
– И с Вас хватит, – объяснили ему.
– Новые гетто строить будете, значит… – проявил историческую дальнозоркость «последний из могикан».
– Будем! – оптимистично пообещали инопланетяне.
– Только сначала со мной разобраться придется, – не сдался Иван Иванович. – Потому что я не даю согласия на мое выселение.
– Разберемся, – улыбнулись в ответ.
И, выйдя из квартиры, уже на улице, вздохнули: ну что ж… одним иван-ивановичем-ивановым больше, одним меньше.
А уже через две недели хоронили Ивана Ивановича Иванова: разрыв сердца случился.
Хороший был человек. Жалко, эпоним некрасивый имел – Крыса Шушара.
Мордвинов на похороны не пошел. И на девять дней тоже: с Иван Ивановичем он никогда особенно не дружил, а так… А так больно много событий за последнее время произошло. Последним, совсем свежим, было назначение им – по звонку, прилетевшему сверху, из ненавистных ему пространств – Коли Петрова на место Ивана Ивановича. Ну, не прямо уж так и на место – на новую должность, под названием «начальник службы кадровой политики»: что это за должность, Мордвинов не знал, но Коля Петров, похоже, знал прекрасно. Так выпестованное Мордвиновым сооружение и приобрело наконец божественные пропорции: теперь НИИЧР состоял ровно из пятидесяти пяти сотрудников, строго по числу параграфов программы, и никакие лишние полставки уже не искажали безупречности вверенного его попечению административного целого.
Правда, тихий Коля Петров, получив новую должность, настолько тут же и обнаглел, что у Мордвинова тотчас возникли сомнения на предмет того, действительно ли данное административное целое все еще вверено ему… а например, не Коле Петрову. Впрочем, идея эта казалась до такой степени абсурдной, что Мордвинов решил не особенно на сей счет задумываться. Будет еще время задуматься.
56. КОНЕЧНАЯ ЦЕЛЬ
День не задался. Причем с ночи: заснуть Владлену Семеновичу по приходе с вахты не удалось ни после первого, ни после второго димедрола. Ни утром не удалось, после завтрака, ни ближе к обеду, когда он еще один димедрол от отчаяния хряпнул.
Все принялось вокруг плыть, а сон не шел.
И в глотку ничего не лезло. И аритмия началась. Панангину дома не оказалось, надо было – с мерцанием сердца-то – идти в аптеку, где вместо панангина ему предложили новый какой-то препарат, который тут же в аптеке и пришлось принять. Привыкшее к панангину сердце закапризничало и отомстило слабостью во всем теле, прекратившейся только к часу.
Потом на будильнике ужасно долго было два часа дня и чуть ли не еще дольше – полтретьего. В три позвонили из домоуправления и сообщили о задолженности по квартплате с прошлого года. Владлен Семенович, успокаивая брызгавшее в нем слюной чувство порядка, три раза перезвонил обидчикам, потом сам сходил в домоуправление со всеми своими квитанциями, минут тридцать разбирался там с какой-то нервной молоденькой дамочкой, в конце концов подтвердившей, что квитанции подлинные, и отправившей его домой – причем так, словно она наконец простила ему какой-нибудь страшный грех.
По дороге Владлен Семенович купил колбасы, которую решил пожарить себе на обед, но, придя домой весь взмокший, колбасы не обнаружил: видимо, так и забыл на прилавке. Не в силах возвращаться, он – в наказание себе – сварил чуть ли не ведро манной каши на воде и лопал ее с черным хлебом до возникновения рвотных позывов: каша сварилась комками, и он, к тому же, забыл ее посолить. После манной каши жизнь показалась хуже не придумаешь.
Около пяти ему наконец удалось уснуть, но, когда он проснулся, на часах было полшестого: время сегодня явно не торопилось. После того, как ему сдали ключ от института, он решил прилечь еще на полчасика, но проспал до пол-одиннадцатого и только к двенадцати раскачался заступить на пост.
На посту было тихо.
За последнее время НИИЧР опротивел Владлену Семеновичу настолько, что он начал даже подумывать о новом обмене квартиры – и, если бы не такое опасное время, когда верить никому было нельзя, давно бы уже начал искать варианты. У него не имелось даже пожеланий касательно какого-нибудь определенного района: годился любой, где поблизости не было института мозга. Потому что присутствие около Владлена Семеновича института мозга возбуждало в нем злобное отчаяние.
Живи Владлен Семенович в старые времена, он бы нашел, куда обратиться: до самых верхов бы добрался, а доискался правды. Но не было теперь тех верхов, а обращаться в нынешние верха Владлен Семенович считал ниже своего достоинства: не уважал Владлен Семенович нынешних верхов. Хоть и Бог у них теперь был, да совести как не имелось, так и нет. А тогда уж, если без совести, то лучше и без Бога – как прежде! Расколи Владлен Семенович лоб, доказывая полную небогоугодность данного злополучного заведения с четвертичным ли его рельефом, с человеческими ли ресурсами, – плевать всем вокруг на Владлен-Семеновичеву тревогу. Да и как ее, тревогу-то, объяснишь, когда мозгов не хватает… ох, Спасе в Силах, вразуми!
Теперь, неся ночную вахту, Владлен Семенович уже сигнализацию не отключал и по институту не шлялся – нахохлившись, как воробей, сидел он за столом, где Лотта Ввеймаре книжку свою читала, и думу думал. Папки ныне покойного Ивана Ивановича, которые он тогда еще все тщательно просмотрел, сильно напоминали Королёвские, из Марьиной Рощи, и не содержали ничего, кроме списков и комментариев. С той только разницей, что поименовывались в списках не жильцы, а «кондукторы» – те, кого, как Владлен Семенович наконец сам догадался, тут в НИИЧР изучали. А вот других догадок не имелось, ибо зачем их изучали и зачем все такое вообще изучать надо – об этом ему оставалось только гадать. Он и гадал – ночами напролет.
Понятно было одно: «кондукторы» располагали способностями, при одной мысли о которых у Владлена Семеновича все извилины распрямлялись. Кто предметы силою мысли двигать умел, кто письма в закрытых конвертах читал, кто человека загипнотизировать мог, кто наложением рук сглаз-порчу сымал, кто чужие мысли разгадывал, кто с мертвыми разговаривал… ужас. Нравились же Владлену Семеновичу только «странствующие в духе» – у него от самого названия этого под ложечкой сосало. И сдавалось ему, Владлену Семеновичу Потапову, будто он тоже, стыдно произнести, однажды в духе странствовал – на пути к станции метро «Калибровская», с которой, правда, ничего не прояснилось с тех пор, да и не надо: пал московский метрополитен имени В. И. Ленина. Так что эти «странствующие в духе» очень сильно сознание его занимали, только не было в Иван-Ивановичевых папках никаких фотографий, а представить себе «кондукторов» по именам Владлен Семенович не мог. Имелось же «странствующих в духе», судя по списку, не в пример меньше, чем прочих, – всего-то пять штучек: три мужика и две женщины. И еще несколько покойных, последним из них был некто Крутицкий.
