Криста Вольф - Образы детства
Лейтенант Петр распорядился наладить телефонную связь между фрамовским хутором и деревней. В большой комнате стоял теперь полевой телефон, напрямую связанный с комендатурой. Дважды комендант разгонял мародеров, примчавшись верхом из Барднкова и паля в воздух, но схватить никого не сумел. На третий раз телефон отказал; линию перерезали. Ночью Нелли поняла, что не стоит воображать, будто в полной мере изведала какое-либо чувство, это равно касается и страха, и радости, и отчаяния, и того, что она в немногих украдкой сочиняемых стихах называла тогда счастьем. — По твоей просьбе молодая госпожа Фрам показала тебе крохотную чердачную каморку, где Нелли и остальные двенадцать обитательниц дома сидели той ночью, когда кто-то рылся в шкафу, придвинутом к тонюсенькой двери, тяжело топал за стеной и чертыхался на чужом языке. Теперь этой каморкой не пользуются, раскладушку — и ту куда-то убрали. Кругом светло, прозаично, чисто. В душе у тебя ничто не шевельнулось.
Однажды утром — утром после той ночи — из одежды у Нелли только и осталось, что пижама да пальто. Она стояла возле фрамовского дома, накинув на плечи одеяло, и смотрела, как восходит солнце. Ей было несказанно хорошо. (Так хорошо бывает лишь в экстремальных ситуациях.) Выражения типа «быть бы живу» ей даже в голову не приходили. Позже она поняла, что при этом подразумевается.
Скажем прямо: через несколько дней, ощутив легкий укол разочарования, она получила часть своих вещей обратно. Шарлотту Йордан вызвали в районный город, в советскую комендатуру. Там ее отвели в помещение, похожее на товарный склад, только товары в нем хранились отнюдь не новые. Шарлотта рассказывала. что ей было до ужаса неловко смотреть, как другие женщины набросились на эти вещи. Она бы с радостью ушла, сию же минуту. Но вдруг увидела в углу свой старый обтерханный чемодан. Из кучи одежды она вытащила Неллин тренировочный костюм, утрата которого, кстати, была бы невосполнимой, и парочку одеял. Молодой солдат у двери знаками показывал: мол, берите больше, — но Шарлотта отрицательно мотнула головой: нет. В коридоре выстроились шеренгой люди в советской военной форме. Офицер-переводчик — вежливый, но суховато-сдержанный, по словам Шарлотты, так или иначе, человек образованный — предложил женщинам присмотреться к этим людям: нет ли среди них участников ночных налетов.
Шарлотта безошибочно опознала долговязого брюнета в высокой меховой шапке, который стоял на пороге ее комнаты, когда она гаркнула: «Тиф!» Но, как ни странно, теперь она промолчала. Взгляд у него был очень уж отчаянный. Жалко его стало.
Дядя Альфонс Радде схватился за голову. Это тебя в пору пожалеть, сказал он свояченице.
Ссорились они теперь по всякому поводу и без повода.
Интересно. Лутц не забыл оскорбление, которое Альфонс Радде однажды — еще до фрамовского хутора — бросил в лицо «усишкиной» бабуле? Лутц понятия не имеет, к чему ты клонишь. Ну как же, он обозвал бабушку «полячихой». Из-за чего — ты запамятовала. «Полячиха». Смертельное оскорбление — и Нелли тотчас взяла «усишкину» бабулю под защиту. (Я не позволю тебе обижать бабушку! В таком вот духе. Вполне вероятно, что ответом было: Ты? Да ты сперва сопли утри!) Наслаждение — наконец-то ненавидеть в открытую.
Это воспоминание выплыло перед самым Костшином, после того как Ленка объявила, что поляки ей очень симпатичны. Чем же это? — спросили вы с Лутцем (X. в эту жару целиком сосредоточился на вождении). Они живее, сказала Ленка, Импульсивнее. И, по-моему, не используют порядок, чистоту, дисциплину как оружие друг против друга. Не то что мы.
Мы?
Да. Они наверняка не стараются уморить друг друга трудовой отдачей.
Не знаю, сказал Лутц племяннице, какой смысл ты вкладываешь в это «уморить». Но если они намерены повысить свой жизненный уровень, им поневоле придется признать важность трудовой отдачи. Правда, я лично в это не верю.
А во что ты вообще веришь? — спросила Ленка. (Тогда она, по-видимому, очень интересовалась тем, кто во что верит.)
Ничего себе тема для разговора в почти сорокаградусную жару!
Да ладно тебе, выкладывай.
Я, сказал Лутц, верю, например, вот во что: учитывая определенные физические законы и поведение определенных материалов при заданных нагрузках, можно сконструировать машину, принцип действия которой будет вполне предсказуем.
Так я и думала, сказала Ленка.
X. в подобных опросах никогда не участвовал. Поэтому Ленка пристала к тебе. Сперва обычные увертки: да что это ей в голову взбрело и прочее в таком же духе. — Кончайте тянуть резину, сказала она.
Ты совсем засмущала мать, сказал X. Краткая ремарка на полях.
Это почему же?
Потому что разные поколения вкладывают в понятие веры разный смысл.
Тебе вдруг подумалось, что Ленка, наверно, никогда не принимала слова «верующий», «верящий», «живущий с верой» - на свой счет. Подумалось о собственных в корне различных символах веры, разделенных промежутком в каких-то несколько лет. А что если испытания, выпавшие на долю твоих сверстников, больше не повторятся? Эта мысль принесла некоторое облегчение.
Например...— сказала ты и запнулась, потому что символ веры не следует начинать словом «например», — например, я верю, имеет смысл во всеуслышанье говорить о том, что считаешь правильным, правдивым.
В этом Ленка никогда не сомневалась. От такого ответа ей проку не было. А вот X., с недавних пор заведший привычку обрушиваться как раз на те вопросы, какие ты считала самыми для себя главными. X. сказал: Ты уж извини, но та правда, о которой ты толкуешь, без гласности вообще не существует. Так что я не вижу смысла...
По-твоему, я возвожу обыкновенную трусость в ранг сомнения?
Возможно, сказал он. Бережную заботливость, которую он до сих пор проявлял во время поездки, как рукой сняло.
Правда! - воскликнул Лутц. Господи боже мой, ну ты замахнулась. Не высоко ли?
Я сказала: «что считаешь правильным, правдивым», ответила ты раздраженно. Неужели я, по-твоему, такая дура, что стану требовать: «говорите правду», как дети. Мы имеем в виду правду как систему соотносительных понятий в общении между людьми.
Ну, пошло-поехало, сказала Ленка. Может, объясните мне, о чем речь?
Речь о том, сказала ты, все еще с обидой, что есть и другие правды, а не только «дважды два четыре». И я спрашиваю себя, почему эти правды так поздно доходят до человека и почему так трудно о них говорить.
Вот оно что, сказала Ленка. Но я спрашивала не об этом. Я просто интересовалась: верите ли вы, что человек способен в корне измениться?
Мать честная, сказал Лутц.
Вы заехали в Костшин поискать хоть какой-нибудь ресторан. В войну город был разрушен до основания и теперь отстроен заново. Вы угодили в унылый район новостроек: ровные ряды бетонных зданий на фоне скучного ландшафта. В единственном ресторане было жарко, людно и совершенно нечего есть, хотя уже подошло время обеда. Выпив соку, вы отправились дальше. Ответа на свой вопрос Ленка не получила, да она и не настаивала. Один из тех случаев, когда замешательство не давало тебе уяснить затронутую ею тему. Цепочка мыслей, промелькнувшая у тебя в мозгу, ничего бы ей не сказала: в корне измениться. Стать «новым человеком». Фильмы, где перед вами, точно автомат, действовал «новый человек». Неужели это он и есть? Новый человек — химера, гоняться за которой столь же безнадежно, сколь необходимо. Новый слой страхов поверх давнего: кажется, вам опять суждено поражение. Люди постарше пожимают плечами: Ох и чувствительное поколение эта молодежь, ох и тщедушное...
Ленка осталась наедине с сомнениями в собственной персоне.
Роль времени в распаде страха.
К. Л., твой московский друг, настоял, чтобы ты подробнейшим образом описала ему сигнализацию, установленную у Фрамов. Даже попросил сделать чертеж. Сразу видно: чтобы ее придумать, необходима была сосредоточенность и жадная вера в успех, а чтобы она работала, требовалась полнейшая слаженность человека и техники. Сначала деревенский столяр изготовил толстую опускную дверь, способную выдержать удары топора и ломиков, она герметически перекрывала сообщение между верхним и нижним этажом фрамовского дома. Затем был составлен график дежурств, согласно которому мужчины по очереди несли ночами наружную вахту, а женщины — вахту у телефона. Третий агрегат — оригинальное изобретение твоего брата Лутца, за что все обитатели дома без устали его нахваливали, — служил как бы заменой телефону, на случай порчи линии, и являл собой три пустых кислородных баллона, подвешенных во дворе среди ветвей старого, разлапистого каштана и с помощью веревок, к которым были прицеплены всякие железки, соединенных с чердачным окошком; когда за веревки ритмично дергали, поднимался оглушительный грохот.
К. Л. дотошно тебя расспрашивал, стремясь обнаружить в системе изъян, в конце концов сдался и одобрительно воскликнул; Молодец! После чего вы невольно расхохотались и долго не могли успокоиться. В дальнейшем, рассказывала ты ему, налеты проходили по следующей схеме: наружный часовой слышит, к примеру, ночью —чаще всего между часом и двумя, в кромешной тьме —приближение конской упряжки. Он громко свистит в свисток и тотчас прячется в укрытие. Женщина, дежурящая у телефона, распахивает дверь гостиной и, чтобы разбудить дом, во все горло кричит: Тревога! Потом она бросается обратно к телефону и уведомляет комендатуру. Обитатели Ковчега, ночевавшие внизу, быстро и без шума отправляются в потемках наверх, куда ежевечерне относят весь скарб. Нелли, отвечающая за то, чтобы все жильцы были наверху, прежде чем будет заперта опускная дверь, командует дяде Альфонсу и учителю Цабелю: Запирай! Дверь захлопывается, дважды поворачивается ключ в тяжелом железном замке, накладывается засов.
