Тургрим Эгген - Hermanas
Это была Миранда. Ситуация была настолько нереальной, что в первые пять-шесть секунд я пытался вспомнить, в какой телевизионной программе ее видел.
Разве Миранда жила не в Чикаго? Я искал ее, но не смог найти под известным мне именем.
Когда до меня дошло, что эта особая телепрограмма называлась «Рауль Эскалера — это твоя жизнь!», Миранда уже открыла машину, припаркованную у тротуара, и села в нее. Я бросился к стеклянной двери, разбрызгав кукурузный сироп, и успел увидеть, как машина — «шевроле-каприз», универсал — тронулась с места и проехала на зеленый свет перекресток 9-й авеню и 57-й улицы. Возвращаясь к вероятности: я находился там, где никогда раньше не бывал и куда не планировал возвращаться. Я выбежал поздно и не успел разглядеть номерной знак ее автомобиля.
Но я умный. Или я глуп не настолько, чтобы это заметили другие. Первое, о чем я подумал, увидев, как машина Миранды несется по перекрестку, так это о том, что у ньюйоркцев нет машин. Доставшееся ей парковочное место — перед окном закусочной, где я завтракал, — не так просто найти. Следовательно, она живет не на Манхэттене, не в Бронксе и не в Бруклине.
Нью-Джерси.
«Шеви-каприз», универсал — это Нью-Джерси.
Я сделал несколько телефонных звонков — я больше не боялся телефонов — и задал несколько вопросов. Через два часа у меня был номер телефона. Миранда Эррера-Новак жила недалеко от Нью-Брансуика в Нью-Джерси. Новак. Об этом я забыл.
— Хэлло? — ответили мне по-английски.
— Миранда, это я, — ответил я по-испански.
— Я кладу трубку, creep[104], — сказала она.
— Ты не узнаешь, кто это?
На другом конце замолчали. Надолго. Я бередил старые раны.
— Рауль?!
— Рауль.
— Ты где?
— Я здесь. На Манхэттене, — ответил я.
— О боже. Что ты там делаешь?
— Я здесь живу.
— Где именно на Манхэттене?
— Высоко, — сказал я. — Нет, даже еще выше. А что, это имеет значение?
Теперь я слышал ее дыхание. Я немного подождал, а потом спросил:
— Я могу приехать повидать тебя?
— Да. О, да, — ответила Миранда. — Приезжай.
— У меня нет машины, — сказал я. — Объясни, как добраться на поезде.
— От станции пешком идти совсем недалеко…
Нью-Брансуик, Нью-Джерси. Туда надо ехать на электричке с вокзала Пенн-стейшн. Нью-Брансуик, Нью-Джерси — это то место, которое могут выбрать американской столицей пиццы. Нью-Брансуик, Нью-Джерси — это то место, где живет господин Люк Новак со своей сравнительно молодой женой, собакой, двумя машинами и без детей.
Идти от станции пешком было далеко. Но мне была нужна такая прогулка. Все дома, мимо которых я шел, были безнадежно пропорциональными, как почти все готовые дома в США. Они сконструированы для узких участков, и фасад, выходящий на улицу, очень мал. И когда такой дом стоит отдельно — как это часто можно увидеть в Нью-Брансуике, — он становится похожим на книгу, которую забыли убрать на полку. Я подолгу стоял, разглядывая самые уродливые из них. Я не видел этих домов. Я смотрел сквозь них и видел Ведадо.
Дом Миранды располагался за высоким забором. Звонок издавал звук, который напоминал джингл. Но он почти утонул в грохоте биения моего сердца.
Ворота раскрылись, и я увидел единственную женщину, которую когда-либо любил. Подумала ли она о том же в этот момент?
Мы изучали друг друга. Миранда стала старше. Но иначе, чем Хуана. Миранда стала… ну, более сухой, только так я могу это определить. Ей было тридцать пять. Выражение ее лица стало более жестким. Проще говоря, она стала взрослой. Взрослее, чем я.
— Рауль, я почти не узнаю тебя, — сказала Миранда.
— А ты все такая же, — соврал я.
Миранда больше не была похожа на кубинку. Она сделала стрижку, а у ее синего платья были толстые подплечники. Она нарядилась. Нарядилась, как жительница пригорода: много косметики и лака для волос.
— Куда подевались твои волосы? — спросила Миранда.
— Я растолстел. Здесь слишком хорошая еда.
— Не сильно. Но ты поседел.
— Я сбрил усы. Усы никому не нравились.
Кроме Хуаны, подумал я.
— Рада, что не увидела усов, — сказала Миранда.
Мы попытались поцеловать друг друга в щечку. Это был странный маневр, когда два человека целуют воздух около лиц друг друга: нос дотрагивался до уха, что-то вроде этого.
— Покажешь мне, как ты живешь? — спросил я.
— Да, конечно.
Прямо за воротами стоял ее «шевроле-каприз», рядом с ним было ровно столько места, чтобы можно было припарковать машину Новака и открыть общие ворота. Бассейн. Настоящая американская мечта.
Дом был не таким большим. И не таким ухоженным, как мне показалось на первый взгляд.
Было начало октября. На лужайке стали появляться желтые сломанные травинки. Перед бассейном стояли пластиковые стулья, посеревшие и слегка облезшие. Бассейн был заполнен наполовину, в воде плавали опавшие листья и водоросли. В него не хотелось нырнуть.
— Первое, что мы сделаем, это прочистим бассейн, выкачаем воду и заново забетонируем, — сказала Миранда. Она уже начала экскурсию. — Вот здесь, видишь, мы строим нормальную уличную кухню с грилем. Гриль можно будет готовить как на газу, так и на дровах.
— Только посмотрите! — сказал я и указал на бетономешалку, стоявшую около стены дома. Я засмеялся: — Ты помнишь бетономешалку?
— А что смешного в бетономешалке? — спросила Миранда.
— Дом в Тринидаде. Дом Лары. Бетономешалка… и свинья? Ты помнишь?
— Конечно, я помню Тринидад. Хочешь чашечку кофе?
— Да, спасибо, — сказал я.
— Посиди здесь.
Она скрылась за стеклянной дверью в кухню, а я уселся на один из пластиковых стульев и уставился на зеленоватую воду бассейна. Многое в этом доме и в ней самой, как мне показалось, взывало: «Спаси меня!»
Тривиально. Куда подевались те неистовые чувства, что я копил год за годом в ожидании этого мгновения? Конечно… они там. На полу в темном подвале, пахнущем мочой. Это ведь там осталась моя любовь?
Миранда вышла на улицу с подносом, на котором стояли крошечные чашечки кофе.
— Это ямайский кофе, — сказала она. — Лучший кофе из тех, что можно купить в этих краях. Я положила тебе немного сахара.
— Спасибо, Миранда.
Я сидел и мешал кофе. Попробовал и помешал еще. Вмешал в него слова.
— Ты нашла свою мать?
Миранда удовлетворенно улыбнулась.
— Я пыталась. Здесь, в США, я не нашла ее следов. Но это не означает, что ее нет в живых, если ты понимаешь, о чем я. Она могла переехать в Европу. В 1955 году было возможно почти все.
Ну конечно, подумал я. «Лола Перес — румба-сенсация из Гаваны». Теперь на Монмартре. Теперь в Буэнос-Айресе. Теперь забыта. Или все-таки скончалась в родах на Кубе?
— А что вы собираетесь сделать в доме? — спросил я.
— Я оборудую себе офис. Удобно, когда есть место, где можно сидеть и рисовать. Ты знаешь, что я так и не стала дипломированным архитектором? У меня нет денег для того, чтобы продолжить учебу в США. Но я работала чертежником. Тогда и познакомилась с Новаком.
Одно письмо за шесть лет.
— Новак — это то же самое, что Люк? — предположил я.
— Ты произносишь это так, словно имя рифмуется со словом «говнюк», — заметила она. — Ты не можешь представить меня рядом с другим мужчиной. Даже спустя столько лет.
— Нет, лучше не представлять. У вас и дети есть?
— Нет, Рауль. У меня только один ребенок. Как она поживает?
— Ирис очень красива, Миранда. Ирис — это то, о чем ты и я могли только мечтать. Но на Кубе сейчас непросто. Скоро они начнут голодать, а может, уже начали. Я посылаю им деньги так часто, как только могу. Тебе тоже стоит это делать.
Где-то поблизости залаяла собака. На участке.
— Мы сейчас ломаем стену между гостиной и кухней на первом этаже. Там будет открытое пространство, — сказала Миранда.
— Кстати об Ирис?
— Ты со своим двойным… да, двойным смыслом. Открытое пространство. Да, так же как и в случае с Ирис. Ты попробуешь перевезти ее сюда или мне этим заняться?
— А что говорит Новак?
Снова залаяла собака. Совсем как свинья в Тринидаде.
— Заткнись, Триш! — закричала Миранда.
Появилась Триш. Белая, мохнатая, большая, ненавидящая людей. Наверное, немного похожа на Новака, гадал я. Эта собака принадлежала не Миранде. Триш была недовольна — мной?
Где-то зазвонил телефон. Миранда чертыхнулась:
— Черт, только не сейчас…
Она ушла в глубь террасы, нашла беспроводной телефон и начала разговаривать по-английски.
Триш лаяла. Что случилось с этой сучкой?
Миранда в телефон:
— Почему я должна все делать?
Кофе был хорош. С Ямайки. Ближе не подобраться.
