Изъятие - Кайзер-Мюльэкер Райнхард

Когда Гемма, регулярно ходившая к воскресной мессе (интересно, почему она от этой привычки не отказалась? как-никак у них пропадало два часа работы), садилась на велосипед, Флор тоже быстренько сматывал удочки. В таких случаях он обязательно давал мне какое-нибудь поручение, даже если я в это время был занят чем-то другим, — якобы чтобы я не заскучал и не заленился, пока его нет. У меня с самого начала возникли догадки, а очень скоро я был абсолютно уверен, в чем состоял смысл его поручений. Его целью было скрыть от меня, что он встречается с Инес, или помешать мне отправиться следом за ним. Поначалу это обстоятельство еще усиливало мое уничижение, причем я радовался, что унижен пуще прежнего, но теперь я его почти простил. Разве не было это единственной отдушиной в его монотонном, суровом и убогом существовании? И все-таки, когда он возвращался, было не похоже, что на душе у него полегчало; скорее он выглядел еще более хмурым, чем до того.

— Все уладил? — спрашивал я его иногда.

— Гм.

Вид у него становился какой-то потерянный — словно до сих пор он знал, зачем с ней встречается, а теперь уже не знает или, по крайней мере, больше в том не уверен. Или, мелькнуло однажды у меня в голове, словно она занимает его больше, чем это укладывается в его сознании.

Однажды в воскресенье я решил за ним проследить. К счастью, ветер дул так, что расслышать моих шагов он не мог, и все же задача оказалась непростой, потому что первая часть пути пролегала по опустевшим зимним полям, и лишь разрозненные деревья служили мне прикрытием. Как только он вошел в лес, я больше не прятался и припустил рысцой, чтобы не потерять его из виду. Немного не доходя до леса, я сбавил темп и опять стал ступать тихо. Дорога вела прямо; скорее это была тропа, по которой мало ходили, вся она была усыпана хвоей. Через несколько сотен метров тропа поворачивала, а чуть дальше ее пересекала дорога; на обочине стояла машина Инес. Еще дальше виднелась низкая деревянная хижина, крытая толем. Так как никого не было видно, сомнений не оставалось: они внутри. Пригнувшись, я сошел с тропинки и, дав крюка через лес, подкрался к хижине. Подобрав с земли серый пустотелый кирпич, я положил его под окошком, расположенным выше моего роста. Потом встал на этот кирпич и заглянул внутрь. Я увидел их обоих. Они стояли друг против друга. Флор выставил ногу вперед и скрестил руки на груди. Инес стояла, слегка наклонившись к нему, ее руки свисали вдоль тела. Мне показалось, ее колотит дрожь; он выглядел спокойным. Возможно, между ними сию минуту вышел спор, похоже, даже с рукоприкладством. Да, определенно, они разругались. Потому что Инес, в бешенстве, в каком я ее ни разу не видал, вдруг вскинула подбородок и крикнула:

— А чего ты вообще сюда таскаешься? Она тебя больше не подпускает?

Флор ничего ей не ответил.

В одно мгновение, до того неожиданно, что я вздрогнул, она ринулась на него и впилась зубами в шею. Он вскрикнул и, выругавшись, оттолкнул Инес. Потом схватил ее за руки и долго не отпускал. Я не понимал, что происходит. Они уставились друг другу в глаза. Вдруг Флор опустил руку, чтобы расстегнуть ремень. Вернее, он пытался его расстегнуть, но ничего не получалось. Теперь его тоже трясло. Она оттолкнула его руку, открыла пряжку его ремня, расстегнула пуговицу и, наконец, молнию. Он стянул с нее брюки — что-то вроде плотных колготок или леггинсов, — подхватил Инес, приподнял ее, а она обвила его ногами, на одной из которых еще болтались брючина и трусики. Он прислонился к стене, словно лишился сил. Их движения стали медленней, ритмичней, однако оставались по-животному грубыми. Когда они опустились на пол, я сошел с шаткого кирпича и укрылся в лесу. Прошло минут десять, прежде чем они вышли из хижины, сначала она, затем он; уходя, он запер дверь на замок, а ключ положил под камень. Они направились к машине, и она, даже не взглянув на него, села и уехала, а он повернулся, поправил воротник и поспешил назад тем же путем, каким пришел. Я немного выждал, потом вышел из лесу, достал ключ, зашел в хижину. Внутри было холодно, так холодно, что даже окна не заиндевели. Здесь теперь тоже воняло свиным навозом. Лоскутный коврик, лежавший на потертых досках пола, сбился, я машинально его расправил. Потом вышел и опять закрыл хижину — на сколько оборотов она была заперта? — а ключ положил обратно в тайник.

И пошел, вернее сказать, поплелся назад. Флор не заметил, как я появился.

— Почему ты оставил работу? — спросил он. Он стоял у дверей гаража и закрашивал защитной лазурью только что подновленную их часть; воротник комбинезона все еще топорщился.

— Отлучался кое-что уладить, — сказал я.

Глаза его сощурились. В остальном он выглядел как обычно. Я заметил, до чего грязными были у него пальцы, и хотя эти вечно перепачканные руки уже вызывали во мне сострадание, теперь я ощутил приступ тихого отвращения.

— А ты-то сам? — спросил я, глядя на его руки. — Тоже все уладил?

Он не ответил.

— Каких только дел не справляют в лесу. Каждое воскресенье там есть чем заняться, — сказал я.

Это было сказано не всерьез, а чтобы его позлить. Я бросил думать обо всем этом и ожидал, чтобы он дал мне следующее распоряжение. По подъездной дороге катила Гемма, она так налегала на педали, что велосипед заметно вилял. Холодный северо-западный ветер, не унимавшийся вот уже несколько дней, утром еще усилился, и оттого шум автомагистрали (за последние годы он тоже усилился и теперь не смолкал ни на минуту) доносился особенно громко. Гемма скрылась за углом дома. Флор сделал последние мазки и тщательно закрыл ведерко с эмалью, маленьким молотком обстучав круглую крышку. Так, словно он угадал мои мысли или мой давешний взгляд был настолько красноречив, он повернул ладонь и стал рассматривать свои ногти. Затем извлек из кармана перочинный нож и, держа его в той же руке, в которой была зажата малярная кисть, почистил один ноготь и снова убрал нож.

— Знаешь, где стоит скипидар?

— Надо думать, в мастерской.

— Там, где краски. Вымой-ка вот эту кисть. Скипидар зря не трать, его нужно совсем немного.

В этот момент Гемма открыла дверь свинарника — она уже переоделась и натянула маску. Взгляд Флора был устремлен на нее, она стояла не шевелясь. Я взял кисть и хотел выйти.

— Погоди, — сказал Флор и, почти не глядя, достал из нагрудного кармана двухсотенную купюру, аккуратно сложенную вдвое. Он сплюнул. Затем потер бумажку между пальцев и протянул ее мне:

— Вот, возьми.

— Нет, — отвечал я, помотав головой. — Я же сказал, что работаю не из денег.

— Чего это вы?

Гемма направилась к нам. Флор сунул деньги мне в руку, так что мне пришлось их взять, иначе они бы упали на пол.

— Это чтобы ты держал язык за зубами.

Он произнес эти слова не громко, но и не шепотом, хоть Гемма уже была рядом.

— Чего вы тут возитесь? А, ворота.

Она увидела купюру в моих руках и посмотрела на Флора.

В ту минуту у меня возникло непривычное ощущение. Я вдруг почувствовал себя кем-то важным, определяющим и даже весьма значительным — так, будто дальнейший ход событий зависел теперь именно от меня.

— Во всяком случае, большое спасибо, — сказал я. — Пойду пока вымою кисточку.

Остаток дня прошел как обычно. Только вечером я почувствовал, что очень устал — сильнее, чем когда-либо, и хоть я собирался немного почитать, но через несколько минут отложил книгу, включил телевизор и стал смотреть какую-то викторину.

Среди ночи я проснулся.

— А обо мне кто заплачет? — произнес я вслух и сел на кровати. Я не сразу пришел в себя. Что мне такое снилось? Я пытался припомнить, но никак не получалось. Кот дремал рядом со мной, и я, осторожно, чтобы его не потревожить, опять опустил голову на подушку и скоро уснул.

Иногда мне являлась тетушка, она без всяких церемоний вдруг возникала передо мной средь бела дня, а иногда и по ночам. И будто я до сих пор оставался ребенком, такие посещения случались именно тогда, когда — в представлении тетушки — имелся повод призвать меня к порядку, спросить: «Ну, что ты опять натворил, пострел?» Точно так же, как бывало при жизни, она и в обличии духа на всякий вопрос требовала четкого ответа, у нее был непогрешимый нюх на любые увертки, неточности, на всякую ложь, — такие номера с ней не проходили. Я к подобным явлениям уже привык, но она так давно меня не навещала, что в первый момент я немного испугался, когда она вдруг выросла передо мной в ванной комнате и вопросила: