Времеубежище - Господинов Георги
Расскажи мне, кто я такой.
Агент чувствует себя человеком, способным манипулировать. Благодаря профессии он всегда обладал такой властью, но гораздо меньшей, чем сейчас. Он властен придумать жизнь человеку, который уже почти ничего не помнит. Ему можно подсунуть полностью выдуманные воспоминания. Да, но все-таки нужно учитывать опорные точки памяти, которые еще оставались у господина Н. К тому же никогда не знаешь, когда всплывет какая-нибудь утерянная деталь, и тогда забытые лица или фразы придут обратно по шаткому мосту из нейронов. Однако, по крайней мере пока, у господина А. (так мы его назовем) нет таких намерений. Ему просто тоже хочется вернуться в теплую пещеру прошлого.
— Однажды, — рассказывает он господину Н., — вы уселись за мой столик. В кафе «Под плющом», недалеко от вашего дома, на той же улице. Я всегда там сидел и смотрел, кто входит в ваш подъезд и кто оттуда выходит. И в один прекрасный день после обеда вы вышли из дома и направились к кафе. Войдя внутрь, вы осмотрелись по сторонам и уселись за мой столик. Там имелись свободные столики, кафе было полупустым, но вы подсели ко мне, даже не спросив. Я перепугался, подумал, что вы меня раскрыли. Сидел и ждал, что вы скажете, обдумывал всякие варианты. Заказал водки, тогда все пили водку. Даже водку с кока-колой. Кока-кола раньше продавалась в таких красивых стеклянных бутылках. Да… Пил я свою водку и ждал, когда вы выложите карты. Но вы молчали. Прошли мучительные полчаса. Время от времени вы бросали на меня взгляд. Я чувствовал себя полностью разоблаченным. До сих пор задаю себе вопрос: вы знали, что я за вами слежу? Обычно люди ощущают это. Знали?
— Я не помню, — беспомощно пожимает плечами господин Н.
Господин Н. всегда ожидал этих встреч с большим нетерпением. Мне казалось, что он живет только для того, чтобы услышать всю историю о себе. Я люблю подсаживаться к нему. Иногда мы обмениваемся парой фраз, а потом молчим. Я не знаю, что происходит в его голове, но, кажется, он помнит гораздо больше, чем показывает. Может быть, тоже играет в какую-то свою игру, изображая из себя забывчивую жертву, которая разрешает рассказчику манипулировать собой, демонстрируя полную амнезию. Таким образом он усыпляет его бдительность, вынуждая рассказывать все подробно, раскрывая детали, о чем раньше и не мыслил.
— Расскажите мне, — говорит господин Н., — какие рубашки я носил, какую обувь, смеялся или мрачно молчал, как ходил по улице — глядя себе под ноги или по сторонам, сутулился или нет… Я был счастлив? — наконец задает он неожиданный вопрос, которым ввергает агента в ступор.
Агент может подробно описать рубашки, пиджак, плащ, рассказать о сигаретах, пиве и водке, которые заказывал себе объект наблюдения, но… Нет человека, который сумел бы ответить на последний вопрос, если он не касается его самого. Даже жены и любовники постепенно забывают об этом. И только тайный агент знает подробности. Попробуем понять ситуацию, в которой он находится. Агент должен наблюдать и описывать то, что видит. А видит он очень мало. Ну что такого может произойти за день с мужчиной лет пятидесяти в те времена?
Вот господин Н. выходит, идет по тротуару. Останавливается. Достает из кармана коробок спичек. Закуривает сигарету, прикрывая ее руками от ветра. Какие сигареты он курит? «Стюардессу», какие же еще. Как он одет? В серую рубашку, рукава закатаны. Брюки, туфли… Ого! Туфли итальянские, остроносые, дорогие… Это надо отметить. Кроме того, голова прикрыта борсалино. Не так уж много людей носят борсалино. И это отметить… Если кому-то придет в голову издать тысячи страниц, написанных в пятидесятые, шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые годы разными агентами, наверное, получится увесистый болгарский роман о том периоде. Точно такой же убогий и бездарный, как и сам период.
Дополнение о невозможном эпосе
17
Во всех древних эпических произведениях у героя всегда есть сильный противник, с которым нужно сражаться: Небесный Бык для Гильгамеша; Грендель и его мать для Беовульфа, а позже и дракон, нанесший ему, уже состарившемуся, смертельную рану; все чудовища, быки и прочая живность в «Метаморфозах» Овидия. Вы, конечно, вспомните и циклопа в «Одиссее» Гомера… Все эти чудовища исчезли из современных произведений вместе с героями. Если нет чудовищ, то и герои не нужны.
Чудовище, однако, существует, одно чудовище, которое поджидает всех. Вы, конечно, скажете: смерть. Да, смерть — его сестра, но истинное чудовище — старость. И битва с ней — это подлинная (заранее проигранная!) битва. Без блеска, без фейерверков, без использования меча со спрятанным в нем зубом святого Петра, без волшебной брони и неожиданных помощников, без надежды, что певцы будут слагать о тебе песни, без ритуалов…
Эпическая битва, не описанная в эпических произведениях…
Длительные одинокие маневры, скорее окопная война, когда приходится залегать, прикрываться, продвигаться перебежками, выжидать на поле боя «между часами и кроватью» — так назвал один из своих предсмертных автопортретов старик Мунк. Между часами и кроватью… Кому придет в голову воспеть такую смерть и такую старость?..
Господин Н. (продолжение)
18
Господин А. хорошо помнит, как трудно ему было придумывать разную чушь, которую приходилось писать в донесениях. Так что в известной степени он пережил муки творчества. Надо сказать, что агент ожидал от своей профессии чего-то большего, того, что знал из фильмов и книг. Таинственных посетителей, бешеных гонок, объектов наблюдения, которые выскакивают из окна посреди ночи, преследований…
Ему нужна фабула, хотя он не знает этого слова. А фабулы нет. Жизнь — не кинематограф. Ничего интересного: утром выходишь из дома, вечером возвращаешься. Даже близкие друзья объекта наблюдения перестали посещать его, так как боятся неприятностей. Исключение составляет любовница, которая навещает его по четвергам. Все это, разумеется, задокументировано. Но не бог весть какое приключение. У кого сейчас нет любовницы или любовника!
— Иногда я не знал, что писать, — признается господин А., — ничего интересного не происходило.
Господину Н. неудобно, что господину А. приходилось испытывать муки творчества из-за того, что жизнь подопечного была настолько скучной, что он не знал, что записать. Господину Н. следовало совершить что-то из ряда вон выходящее — например, застрелиться в присутствии агента. Это сразу бы позволило тому заполнить по крайней мере две странички. С другой стороны, господин Н. интересуется (или я так думаю, потому что сам интересуюсь) банальным ежедневием, жизнью во всех ее подробностях. Именно это он хочет вспомнить. Он намеренно стер из памяти любую исключительность, если этим словом можно описать арест, допросы в подвале на улице Московской, дом 5, издевательства, общую камеру в Пазарджинской тюрьме, где стояла невыносимая вонь, запрет на свидания и переписку. Все это безвозвратно вычеркнуто из памяти. Но в то же время, очевидно, исчезло и все нормальное, то, из чего мы сделаны. Подробное описание повседневной жизни господина Н. до тюрьмы изъяли при обыске, потом, правда, вернули, но господин Н. к нему больше не прикасался. Две черно-белые фотографии с детских лет, одна со времен службы в армии, небольшой альбом со свадебными снимками (после развода остался у него), фото, на котором он идет по бульвару: полы плаща развеваются, господин Н. смеется и машет рукой тому, кто фотографирует. И все. Фотографии женщины, приходившей к нему по четвергам, разумеется, нет.
В один прекрасный день господин А. приносит несколько писем. Это письма господина Н. той женщине.
— Как они к вам попали? — спрашивает Н.
Агент, не таясь, удивляется наивному вопросу. Господин Н. открывает конверты. Письма короткие, и он вынужден признать, что ничего из них не помнит. С любопытством читает, будто не сам их писал. И, чего греха таить, письма ему нравятся. Хороший слог — он нашел точные слова, в меру романтичные, без излишеств.
