Меченная - Чоинг Ани
Я чувствую покалывание в затылке, оборачиваюсь: папа молча смотрит на меня. Я успела заметить, как почтительно он относится к молодой монахине. А теперь он с некоторой тревогой переводит взгляд с нее на меня и обратно. Словно хочет сказать что-то, но сдерживает себя. Он всегда знал: я ему не принадлежу, и сколько бы он меня ни бил, это ничего не могло изменить. И сейчас он искренне рад за меня. Попасть в монастырь — большая удача.
Молодая монахиня быстро проводит нас через несколько комнат, и мы наконец попадаем в кухню, где горит большой костер. Вокруг него суетится еще одна монахиня, улыбчивая и довольно тучная. Она готовит суп. Аппетитный аромат щекочет мой нос, и я внезапно понимаю, что проголодалась. Ведь сегодня утром мой переволновавшийся желудок отказался принять даже завтрак.
— Вы побудьте здесь с Ани Тара, — говорит Ани Гьянатара, — а я сообщу учителю о том, что вы приехали.
Нас угощают ароматным, обжигающе горячим чаем. Мы стоим посреди кухни и чувствуем себя немного неловко. Отец переступает с ноги на ногу и постоянно обводит взглядом комнату — ему явно не по себе. А мне хорошо. Ани Гьянатара возвращается спустя десять минут. Не заходя в кухню, она делает нам знак, чтобы мы следовали за ней. Мы поднимаемся по бетонной лестнице, а я все время смотрю на нижний край платья нашей провожатой: подол, словно шелковая щетка, скользит прямо передо мной со ступеньки на ступеньку. Меня одновременно переполняют нетерпение и страх. Мы входим в просторную комнату, украшенную красно-золотыми колоннами; пол покрыт толстым разноцветным ковром. Из окна открывается потрясающий вид на долину. Несколько цветов, небрежно поставленных в вазу, настенные часы, простая кровать в левом углу — вот и вся обстановка. Просто и гармонично. Учитель сидит в глубине комнаты и медитирует в позе лотоса, раскрытые ладони, обращенные вверх, спокойно лежат на коленях. Мы подходим к нему с тремя поклонами, как того требует традиция. Мне кажется, что я наконец-то попала в тихую гавань, словно я всегда была частью этого места и лишь по какой-то нелепой ошибке столько лет жила вдали отсюда. Отец протягивает учителю маленькую бронзовую статую, которую он отлил специально для него. Тулку Ургьен Ринпоче благодарно улыбается ему и поворачивается ко мне. Учитель молчит, но по его глазам я вижу, как он рад тому, что я теперь дома. Я дома. Я действительно дома. И мне это не снится. Меня уже давно здесь ждали.
Пришло время для новой церемонии. Я должна войти в свой новый дом и отказаться от прошлого мира. Учитель снова наклоняется ко мне и срезает тонкую прядь. Я склоняю голову и замечаю, как мои черные волосы плавно опускаются на ковер и практически сливаются с его узорами.
— Отныне тебя зовут Ани Чоинг Дролма.
«Ани» по-тибетски значит «сестра». Я чувствую невероятное облегчение, словно за все эти годы ожидание и неуверенность успели окаменеть в моей душе и этот тяжкий груз мешал мне дышать полной грудью. И вдруг он исчез. Я дышу. Я вновь живу. У меня такое чувство, что я могу взлететь. Я настолько взволнована, что практически не замечаю, как проходит остаток церемонии. Слишком много эмоций. Другая монахиня (позже я узнала, что ее зовут Ани Анга) приносит мне платье — мои первые монашеские одежды, отрез бордового хлопка. После того как Тулку Ургьен Ринпоче благословляет одежды, меня уводят вниз, а папа с дядей остаются в комнате учителя. Теперь нужно обрить мне голову.
Вновь одна из монахинь проводит меня в маленький сад. Под ногами у меня расстилается долина Катманду, клубящиеся серые облака поблескивают, словно озеро, покрытое рябью. Моросит дождик. Я сижу на стуле, вокруг меня — четыре монахини. Ани Анга руководит процессом, она держит в руках большие ножницы. Остальные монахини молча смотрят на меня. А потом вдруг начинают говорить о каком-то концерте, задают мне множество вопросов, не прекращая при этом заниматься делом. Одна намыливает мне лоб при помощи кисточки для бритья, отчего у меня вся голова покрывается пеной; вторая начинает стричь волосы — они у меня едва скрывают уши. Третья бреет мне голову — сначала надо лбом, постепенно переходя к затылку. И вот тут я впервые ощущаю, как капли дождя падают на мою голую макушку. Кап, кап, кап… Капли совсем маленькие, но, когда они разбиваются о мою свежевыбритую макушку, мне кажется, что я слышу легкий звон. И мне это очень нравится. Меня переполняет гордость, поэтому я сижу с закрытыми глазами — вдруг монахини решат, что я слишком сильно радуюсь? Четвертая монахиня протирает мне голову полотенцем, снимая остатки пены. Всего за пять минут я стала настоящей монахиней! Как необычно ощущать прикосновение свежего ветра к голове — словно мой мозг сливается с природой. Я ощущаю небывалую легкость, впервые в жизни меня ничто не сковывает и не удерживает. Я свободна.
Затем меня раздевают, словно куклу. Чувствую себя так, будто я уже на небесах. Все еще лучше, чем я себе воображала. Прежде мне крайне редко доводилось ощущать себя ребенком, которого заботливо направляют и поддерживают. Ани Анга быстро укутывает меня в широкую ткань, плавные отточенные движения монахини выдают многолетний опыт. Потом она аккуратно расправляет складки сзади, после чего я немного напоминаю себе подарок в праздничной упаковке. Затем быстро проверяет, все ли в порядке с подолом, — и вот я уже полностью одета, хотя даже не успела понять, как это произошло.
— Ну же, идем, надо представить учителю нашу новую сестру, новую Ани!
С того момента как я покинула комнату на последнем этаже, прошло, наверное, минут тридцать, а я уже иду обратно. Но для меня за эти полчаса успела завершиться одна жизнь и началась новая. Возрождение. Как гусеница становится бабочкой, так и я сбросила с себя остатки старого кокона и обрела крылья. Девочка, представшая перед учителем, отцом и дядей через тридцать минут, это уже не Помо. Папа понял это, едва я переступила порог комнаты. Он смотрит на меня, широко раскрыв глаза, и постепенно удивление в его взгляде сменяется уважением. Я иду к учителю, а все, кто при этом находится в комнате, внимательно изучают мой новый облик. И мне это нравится, ведь я вступаю в новую жизнь.
Глаза учителя полны любви и радости за меня.
— Добро пожаловать, Ани Чоинг! — говорит он и поворачивается к моему отцу. — Уверяю вас, мы позаботимся о вашей дочери, с ней все будет хорошо. Не волнуйтесь за нее…
Отец воспринимает это как вежливый намек, что пора уезжать. Близится ночь. Папа встает, отряхивает костюм, хотя в этом нет никакой необходимости. Все уже сказано.
— Помо… То есть Чоинг… Ну, я пойду.
— Хорошо. До свидания.
И он уходит в сопровождении Ани Анга. А что еще я могла сказать? В глубине души я искренне радуюсь тому, что он ушел. Я смотрю на его широкую спину; отец выше дяди на целых две головы. Хотя сейчас он идет ссутулившись и опустив голову, поэтому кажется удивительно маленьким.
А меня уже увлекает за собой Ани Тара.
— Пойдем, я покажу тебе твою комнату. Мы с тобой соседки.
Приготовленная для меня комната совсем маленькая. Она расположена как раз над кухней, куда нас провели, когда мы приехали; фактически это своего рода средний этаж, куда ведет лестница, состоящая из нескольких ступенек. Я сразу влюбляюсь в свою комнатку. Она как раз подходит мне по размерам; дверь едва ли больше окна. А самое лучшее то, что она находится прямо в сердце монастыря, рядом с дровяным сараем и печной трубой, у которой монахини сплетничают, готовя еду. Так что я не буду одинокой — и это очень хорошо.
Остаток дня пролетает незаметно: мы ужинаем, болтаем, а потом кухня вдруг пустеет. Каждый уходит в свою комнату. Перед тем как пойти к себе, Ани Тара помогает мне донести сумку и желает спокойной ночи. Она обещает еще заглянуть ко мне, помочь разобраться с вещами, и я терпеливо жду ее. Но она, видимо, заснула и так и не пришла. И вот я сижу и не решаюсь разложить свой небогатый багаж: несколько учебников, фотографии великих духовных наставников, заботливо уложенную одежду красного, оранжевого и коричневого цвета — родители купили ее в супермаркете Боднатха незадолго до моего отъезда, взяв меня с собой в магазин.
