Владимир Сорокин - 23000
– Хювяа хуомента![4] – бодро произнес блондин и улыбнулся.
– Топрое утро, – не очень бодро ответил низенький остроносый таможенник с редкими усиками.
Блондин протянул ему паспорт, тот быстро нашел печать с отметкой о пересечении границы, вернул паспорт, повернулся и засеменил к белому зданию таможни. Блондин размашисто двинулся рядом, полицейские остались возле поезда.
– Судя по запаху гари, у вас тоже засушливое лето? – заговорил блондин на отличном финском.
– Да. Но это горят ваши торфяники, – неохотно ответил таможенник.
Они вошли в здание, поднялись на второй этаж. Сопровождающий открыл дверь в небольшой кабинет. Блондин вошел, таможенник закрыл за ним дверь, оставшись в коридоре. За столом сидел полноватый и лысоватый капитан таможенной службы, пил кофе и перебирал бумаги.
– Здравствуйте, господин Лаппонен.
– Николай! Здравствуй, – капитан улыбнулся, подавая пухлую крепкую руку. – Что-то давно мы с тобой не виделись!
– Два последних поезда были днем. Принимал господин Тырса, – блондин пожал протянутую руку.
– Да, да, да… – капитан с улыбкой смотрел на блондина. – Ты всегда бодрый, подтянутый. Приятно смотреть.
– Спасибо, – блондин щелкнул замком кейса, открыл, протянул папку с документами.
Лаппонен взял их, надел узкие очки в тонкой золотой оправе, пролистал:
– Как всегда, восемнадцать?
– Восемнадцать.
Блондин вынул из кейса маленький ледяной молот, длиной с мизинец, с кусочком горного хрусталя вместо льда и положил на документы.
– Это что такое? – поднял брови Лаппонен.
– Фирме «ЛЁД» в этом году исполняется десять лет.
– А-а-а! – Лаппонен взял сувенир. – А я уж подумал – ты мне взятку хочешь дать!
Они рассмеялись.
– Десять лет! – Лаппонен вертел крошечный молот. – Время несется, как Шумахер. А мы стоим на месте. И таращимся. Ладно, пошли глянем…
Он встал, взял папку:
– Теперь каждый вагон досматривают. И я обязан присутствовать. Такие времена, сам знаешь.
– Знаю.
– Закон есть закон.
– Закон делает нас людьми, – произнес блондин.
Лаппонен посерьезнел, вздохнул:
– Хорошо ты сказал, Николай. Если бы все русские это понимали.
Они подошли к поезду. Началась процедура таможенного досмотра. В каждом вагоне-рефрижераторе лежал лед, напиленный одинаковыми метровыми кубами. Последний вагон был заполнен лишь на одну треть.
– В Сибири не хватило льда? – усмехнулся Лаппонен, ставя печать на накладную.
– Не успели с погрузкой, – блондин забрал документы, убрал в кейс.
Лаппонен протянул руку:
– Счастливого пути, Николай.
– Счастливо оставаться, господин Лаппонен, – пожал ее блондин.
Таможенники пошли к зданию, блондин – к голове поезда. Дойдя, поднялся на тепловоз по лестнице, закрыл за собой дверь. Впереди поезда загорелся зеленый свет, состав тронулся и пополз. Блондин открыл дверь салона. Отделанный в стиле хай-тек, с сиренево-серой мягкой мебелью, прозрачной барной стойкой и четырьмя маленькими спальными купе, салон был деликатно подсвечен мягким голубоватым светом. В кресле дремал второй машинист, за стойкой позвякивала посудой рослая блондинка-проводница.
– Все, – блондин сел в кресло, положил кейс на стеклянную полку.
– Как долго теперь, – потянулся, просыпаясь, рыжеволосый машинист.
– Новые времена у мясных, – блондин снял пиджак, повесил на вешалку, зевнул. – Мир, дай мне…
– Серого чая, – подхватила проводница, косясь темно-синими глазами.
– Точно. И добавь к этому четыре сливы.
Проводница исполнила, принесла на подносе, подала:
– Ты совсем не спал, Лаву.
– Сон со мной, – ответил он и надкусил сливу.
Проводница села рядом с ним, положила ему голову на колени и сразу заснула.
Лаву съел сливы, выпил сероватый настой. И закрыл глаза. Второй машинист последовал его примеру.
Поезд набрал скорость и пошел по лесистой местности.
Через 48 минут он затормозил, свернул с главной магистрали и медленно пополз через густой еловый лес. Вскоре впереди в лесу обозначился пологий холм и большие серебристые ворота с голубой надписью «ЛЁД». Поезд подошел к воротам и дал сигнал. Ворота стали раздвигаться.
Спящие в салоне проснулись.
– Слава Свету, – произнес Лаву.
Проводница и второй машинист сжали его руки.
Состав проехал ворота. Сразу за ними начинался тоннель, уходящий под землю. Въехали в темный тоннель. Но ненадолго: впереди прорезался свет, по обе стороны стали наплывать узкие платформы, матово засияли голубым и белым гладкие стены.
И поезд остановился.
Сразу же к нему подошла многочисленная охрана в голубой униформе и подъехали на автопогрузчиках рабочие в белых комбинезонах и касках. Лаву, с кейсом в руке, первым сошел на платформу и, не обращая ни на кого внимания, быстрым шагом направился к стеклянному лифту в середине платформы. На ходу вынул электронный ключ, приложил к трехгранной выемке. Двери лифта бесшумно раздвинулись, Лаву вошел. Двери закрылись, лифт тронулся наверх. И быстро остановился. Лаву вышел и оказался у массивной стальной двери с видеокамерами и трехгранной выемкой для электронного ключа. Он приложил ключ. Двери разошлись, открывая большой светлый, голубовато-зеленый и совершенно пустой зал с огромной мозаичной эмблемой фирмы «ЛЁД» во весь пол: два скрещенных ледяных молота под алым, пылающим огнем сердцем. На сердце стоял седовласый худощавый старик в белом, с белой, аккуратно подстриженной бородой. Желтовато-синие глаза внимательно смотрели на Лаву. Лаву поставил кейс на мраморный пол:
– Шуа!
– Лаву!
Они подошли друг к другу и обнялись. Старик был гораздо мудрее сердцем. Поэтому, зная, какой далекий путь проделал Лаву, он сдержал свое сердце, позволив ему лишь короткую и мягкую вспышку – братское приветствие.
Лаву облегченно замер в объятьях старика: сердце Шуа всегда дарило неземной покой.
Старик первым разжал объятия, морщинистой, но твердой рукой коснулся лица Лаву и произнес по-английски, с американским выговором:
– Свет с нами.
– Свет в твоем сердце, брат Шуа, – очнулся Лаву.
Старик в упор вглядывался в красивое молодое лицо Лаву, словно видел его впервые. Он сохранил способность радоваться встрече с каждым братом, как в первый раз, словно открывая заново родное сердце. Это давало старику огромную силу. Шуа видел сердцем дальше и глубже многих братьев Света.
– Ты устал после дороги, – продолжал Шуа, беря Лаву за руку. – Пойдем.
Лаву шагнул, но обернулся, глянул на оставленный на полу голубой кейс. Он стоял прямо на одном из огромных ледяных молотов мозаики, совпадая цветом со льдом и почти полностью исчезая из-за такого совпадения.
