Диана Чемберлен - Папина дочка, или Исповедь хорошего отца
— Это бред!
— А почему не попробовать?
— Нет, спасибо. Мне пора. Мне надо прочитать целую главу по истории, а тебе — сделать эти задания.
— Как будто я собирался их делать! — засмеялся он.
— До завтра.
Я повесила трубку и приготовилась лечь, думая, какая я дура, проболтала с ним целый час. Но когда я легла, сердце снова начало колотиться о ребра, и появилось чувство, что я не могу вздохнуть. Прежде чем я осознала, что делаю, я взяла трубку. Он ответил так быстро, что я поняла: он ожидал этого звонка.
Я стала с нетерпением ждать встречи с ним в школе. Не с Шерри, не с другими моими старыми друзьями. Я теряла их и приобретала Тревиса. Он не сходился с другими ребятами. И дело было не только в его внешности, хотя, честно говоря, я стала находить его привлекательным. У него были красивые серые глаза под невероятно длинными ресницами. Когда он улыбался, что бывало нечасто, он как-то наклонял голову набок, отчего мне всегда хотелось улыбнуться в ответ. Он был слишком потрясен смертью отца, чтобы стремиться войти в коллектив. Он много говорил мне об отце, и я стала завидовать, что он успел так хорошо его узнать, а мне не суждено было узнать мою мать. Его отец был, по-видимому, исключительной личностью. Я любила своего отца, и мы были с ним близки, но отец Тревиса был по-настоящему лучшим другом своему сыну. Очень, очень хороший отец.
Мы говорили по телефону чаще, чем переписывались, так что я скоро поняла, что компьютер, которым он пользовался вместе с матерью, все время ломался, а у них не было денег купить новый. У нас дома было три компьютера на нас двоих с папой. Домашние задания Тревис иногда готовил в школьной библиотеке, а он всегда их готовил, хотя и делал вид, что учеба его не интересует. Иногда отец подвозил меня к его дому, и мы занимались вместе, а потом мы с Тревисом медленно прогуливались до пляжа, и он все время говорил о приливах, течениях и морских животных — обо всем, что он узнал от своего отца. Моему отцу Тревис, казалось, нравился, и он называл его «этот симпатичный парень с пляжа». Отец был счастлив, что я отстала от своих прежних друзей, что вообще-то было в порядке вещей. У меня больше не было с ними ничего общего, и все они хотели отгородиться от Тревиса, которого считали неудачником. Лето Тревис с матерью провели у его тетки в Мэриленде, и вернулся он очень изменившимся. У меня был шок, когда я увидела его в первый день в школе. Я его прямо-таки не узнала. Он очень вырос. Такой стремительный рост был, наверно, болезненным для него. Он стал выше меня, а там, где были кожа да кости, появились упругие мускулы. Ему уже нужно было бриться! Никто теперь не находил в нем сходства с девчонкой. Шерри и мои бывшие подруги вешались на него, но он не забыл, как они обращались с ним раньше. И не забыл одну-единственную девочку, которая всегда воспринимала его всерьез, — меня.
Я тоже изменилась за лето. Я поняла увлечение моих подруг парнями и увидела Тревиса в совершенно ином свете. Наши дружеские отношения легко возобновились, но за ними зрело что-то новое и волнующее, и мы оба это знали. Мы по-прежнему почти каждую ночь говорили по телефону, но беседы наши стали другими, полными неожиданных поворотов.
— Я познакомился с девушкой в Мэриленде, — сказал он однажды, вскоре после того, как начались занятия.
Я постаралась разыграть равнодушие, хотя на самом деле испытывала нелепую ревность.
— Какая она?
— Приятная. Хорошенькая. Сексуальная.
Не думаю, что я когда-либо раньше слышала от него слово «сексуальная», и нервы у меня как будто обожгло. Я умирала при мысли, что он целовал ее. Касался ее тела.
— Ты это делал? — спросила я его.
— Почти. Но нет.
Я испытала облегчение.
— Ты по-прежнему… я хочу сказать, ты хочешь…
Он снова рассмеялся, и на этот раз я знала, что надо мной.
— Ну же, договаривай, — сказал он.
Я закрыла глаза, сердце у меня билось так, что его удары пронизывали мое тело.
— Ты собираешься с ней встречаться? — спросила я. — Ведь Мэриленд не на другом конце страны.
— Нет. Это было бы несправедливо по отношению к ней.
— Почему?
— Потому что все время, пока я был с ней, я хотел быть с тобой.
Я поверить не могла. Я так жаждала услышать от него эти слова!
— Я люблю тебя, — сказала я. Я открыла глаза и уставилась в темный потолок, закусив губу. Ожидая.
— С каких пор? — спросил он. Это был не тот ответ, какого я ждала. Но я хорошо помнила, с каких пор.
— С той ночи, когда мы впервые говорили по телефону. Помнишь? Когда ты говорил со мной, чтобы не давать мне думать о моем сердце, а тебе о твоем…
— Я тоже тебя люблю, — перебил он меня, и внезапно все изменилось.
В ту осень я часто пропускала школу, потому что была слаба и все время болела. Отец всегда очень боялся, когда я уходила из дома на эту «фабрику микробов», как он называл школу. У Тревиса была машина, маленькая старенькая «Хонда» его матери, он забирал книги и после уроков привозил их ко мне. Отцу это не нравилось. Сначала я думала, его беспокоило то, что книги и бумаги попадали ко мне с «фабрики микробов», но потом поняла, что ему не нравилось мое общение с Тревисом. Папа не видел в этом проблемы, пока Тревис был безобидным маленьким ребенком. Теперь он выглядел взрослым мужчиной, и папе он уже не нравился. Когда Тревис пригласил меня в кино, папа не позволил пойти. Мы с ним сидели в нашей «берлоге». Я делала задание по математике, он за компьютером отвечал на письма. Отказывая мне в разрешении, он даже не поднял голову.
— Папа, — сказала я, — мы ведь просто друзья. Здесь нет ничего особенного.
Он снял очки и положил их на стол. Когда он так делал, за этим обычно следовал долгий разговор о том, что мне можно и чего нельзя делать. Так продолжалось годами.
— Детка, — сказал он, — скоро у тебя будет новое сердце, и ты сможешь жить полной, активной жизнью, но до тех пор для тебя главное — сохранять здоровье и не напрягаться.
— Поход в кино с лучшим другом не повредит моему сердцу, — возразила я.
Я редко перечила ему. Отец и доктор приучили меня не спорить. Они научили меня избегать конфликтов и всякого напряжения ради моего больного сердца. Я должна была дышать медленно и повторять про себя слова «мир» и «покой», пока не проходило желание поспорить и побороться. Но за некоторые вещи стоило бороться, и это была одна из них.
— Ты, может быть, и считаешь его своим лучшим другом, — сказал папа, — но я знаю, о чем думают юноши, и он о тебе думает совсем по-другому.
— Нет, не по-другому.
Ложь прозвучала естественно. Я не собиралась позволять ему все мне испортить.
