Александра Маринина - Дорога
– А генерал наш как себя вел?
– Ты насчет Тамары интересуешься?
– Ну да. Ясно, что он по жене горевал, все-таки сколько они вместе прожили-то? С сорок третьего по семьдесят восьмой – это выходит тридцать пять лет, не кот начхал. А вот с Тамарой-то как?
– Никак. Он делал вид, что не замечает ее. Не разговаривал с ней, не обращался, а когда она к нему обращалась – не откликался. На похоронах это было как-то незаметно, там никто особо друг с другом не общался, а на поминках он уж постарался, чтобы никому ничего в глаза не бросалось. Ты знаешь, что он сделал, этот генерал? Ни в жисть не догадаешься! Он попросил Любу, чтобы та посадила Тамару на другом конце стола, тогда незаметно будет, что он с ней не разговаривает. В общем, ужас! Вот ведь характер, а? Такой день, такое горе, а он помнит, что выгнал Тамару из дому и что она теперь ему не дочь. Другой на его месте примирился бы, обнялся бы с дочерью, расцеловался, простил, а этот – нет. Кремень.
– А по-моему, просто самодур, – флегматично заметил Камень.
* * *– Надо ехать выбирать гроб, – монотонно твердила Люба, – и место на кладбище тоже нужно организовать. Я не представляю, как это – выбирать гроб для мамы. Я не смогу. Тамара, ты со мной поедешь?
Тамара ничего не отвечала, только плакала, уткнувшись в ладони.
– Вам ничего не нужно делать, – твердо сказал Родислав. – Место на кладбище организуют люди Николая Дмитриевича, они этим уже занимаются. Если вы дадите добро, они выберут гроб, обивку, венки – все, что полагается. Так принято, все же понимают, как вам трудно этим заниматься.
– Так нельзя! – Люба хваталась за голову. – Это же наша с Томой мама, как мы можем доверить такие хлопоты чужим людям? Мы должны сами, сами…
Но Родислав видел, что сами они ничего не смогут – настолько раздавлены были сестры внезапно свалившимся горем. Если бы Зинаида Васильевна была старой или долго и тяжело болела, у них было бы время морально подготовиться к тому, что в любой момент она может уйти, но ведь ей еще даже пятидесяти семи не исполнилось, и на здоровье она никогда не жаловалась, и к докторам не ходила, и таблетки пила только при головной или зубной боли, и при такой внезапной кончине Люба и Тамара оказались совершенно не готовы переживать утрату и не могли выйти из шока. Родислав вспоминал себя в первые дни после смерти отца: Евгений Христофорович давно страдал болезнью сердца, и все были готовы и к сердечным приступам, которые регулярно случались, и к трагическому концу, но все равно было очень больно и очень страшно, и произошедшее казалось невозможным, нереальным, и любое действие, направленное на подтверждение этого страшного, вызывало еще большую боль, будь то подготовка к похоронам или занавешивание зеркал темной тканью. Но он помнил и другое: те же действия хотя и вызывали боль, но какую-то другую, эти действия отвлекали, не давали полностью сосредоточиться на своем горе. Он только теперь, глядя на жену и ее сестру, понял, что есть разница между выбором гроба и места захоронения и всеми остальными печальными хлопотами. Эти «остальные» заботы хоть и скорбные, но действительно способны отвлечь человека и вывести из шока, а вот гроб и могила – это жестокие и неоспоримые символы окончательности и непоправимости, и для того, чтобы иметь с ними дело, нужны душевные силы, которых ни у Любы, ни у Тамары не было.
– Я сам этим займусь, – сказал Родислав. – Я маме не чужой человек, я любил ее, и она меня любила. Я выберу гроб, обивку, венки и место на кладбище. Вам не нужно об этом волноваться.
Но Люба все рвалась сделать это сама, и Родиславу стоило немалых усилий ее отговорить. В конце концов она сдалась, согласилась с правотой мужа и осталась дома.
– Я поеду с папой, – заявил Коля, – я тоже бабушку очень любил.
Он просто не хотел идти в школу, это было ясно, но в такой момент никто не стал его упрекать. Не до того.
– Лучше останься дома с мамой и тетей Томой, – сказал ему Родислав. – Ты же видишь, в каком они состоянии. Им нужно помочь, за ними нужно ухаживать.
– А как? – растерялся подросток. – Я не умею.
– Учись, в жизни еще не раз пригодится. Держи под рукой сердечные капли и успокоительные лекарства, давай им, если будут очень сильно плакать. Заваривай чай, зови их покушать или чайку попить, задавай вопросы, заставляй их все время что-нибудь делать, отвлекаться. Я помню, когда умер мой отец, твоя мама прибежала и стала донимать меня и бабушку Клару разными мелочами. Подбирала одежду для папы, искала ткань для зеркал, обзванивала знакомых и нас заставляла вместе с ней этим заниматься. Я сначала ужасно злился, мне казалось, что в такой момент нельзя думать о мелочах, а потом понял, что мама была права и это помогает. А ведь ей было всего семнадцать лет, она была чуть старше тебя. Так что ты остаешься с женщинами за главного, будешь им опорой и защитой, я на тебя надеюсь.
– Хорошо, пап, я постараюсь, – ответил мальчик.
– В шесть часов сходишь за Лелькой в садик, и смотри, чтобы она ничего не почувствовала, – предупредил Родислав. – Про то, что бабушка умерла, – ни слова. Мы потом ей как-нибудь аккуратно объясним. Знаешь что, пусть она лучше побудет у бабушки Клары, – решил он. – Я сейчас позвоню ей, предупрежу, чтобы она забрала Лелю из садика и увезла к себе, а ты оставайся с мамой и тетей Томой и ни на шаг от них не отходи. Выполняй любую просьбу, любой каприз, и сам инициативу проявляй, не давай им уходить с головой в рыдания, а то сердце сорвут. Попроси маму помочь тебе решить задачки по математике, она в этом сильна, а у тети Томы спроси что-нибудь по биологии, она когда-то очень биологией увлекалась. В общем, действуй, сын, я на тебя полагаюсь.
Родислав не был до конца уверен, что тринадцатилетний Коля осознает всю меру ответственности за двух ошеломленных внезапной утратой женщин, но, с другой стороны, ему и самому было тринадцать, когда он познакомился с Любой, и он очень хорошо помнил себя в этом возрасте. «Я был достаточно взрослым, чтобы понимать такие вещи, – думал он. – А нынешнее поколение подростков должно быть умнее и взрослее нас, у них же акселерация. Ничего, справится».
После известия о смерти жены у Николая Дмитриевича подскочило давление, да так сильно, что встал вопрос о немедленной госпитализации. Родислав был уверен, что тесть лежит пластом, и хорошо еще, если к похоронам оправится, но водитель служебной машины Головина, приехавший, чтобы отвезти Родислава в бюро ритуальных услуг, сказал, что генерал находится на службе и лично занимается кладбищем и вопросами транспорта. «Силен мужик, – подумал Родислав. – Старая закалка. В нынешнее время таких наищешься. Если бы с Любашей что-нибудь случилось, я бы, наверное, лег на диван лицом вниз и не вставал. А этот на службу пошел, да еще с таким давлением. Силен!»
