Ярослав Кузьминов - Раздвоение
Он стал судорожно прикидывать варианты переезда в течение сегодняшнего дня с дальнейшей сдачей квартиры внаем. Слова Алены заставили его очнуться от задумчивости: «Я вижу такой случай! Там столько боли! Я приближаюсь к нему, вы должны меня спасти!» — она опять задрала голову и улыбалась, закрыв глаза. Петр Николаевич уронил голову на ладонь и стал массировать виски. Тяжело вздохнув, он сказал: «Вернитесь в настоящее время и откройте глаза по щелчку пальцами… В дальнейшем вы не будете закрывать глаза и вспоминать что-то без моего приказа. Вам это понятно?» Вместо ответа она издала протяжный крик и прошептала в конце: «Татьяна… они знают. Надо бежать!» — она вскочила, но он остановил ее и толчком отправил обратно в кресло. «Слушайтесь меня! Смотрите на меня! Слушайтесь меня! Когда я щелкну пальцами, вы примите решение о том, что во всем слушаетесь меня, вам это понятно?» — «Да…», — ответила она, глядя на него завороженно. Он щелкнул пальцами и произнес медленно: «Закройте глаза. Когда я скажу «отменяю», все будет зачеркнуто и отменено и не будет иметь на вас никакого действия. Вам это понятно?.. Теперь вернитесь в самый ранний случай, где есть Татьяна. А сделаете вы это очень просто: когда я посчитаю до трех и щелкну пальцами, вы вернетесь в этот случай. Раз, два, три… Вы нашли этот случай?.. Хорошо… Описывайте все, что вы видите и слышите».
«У нас с Татьяной соседние участки. Я сажаю яблоню. Подбегают девочки. Говорят, что у нас пришли отбирать землю. Татьяна кричит, мы бежим…»
В соответствии с методой парагмологии, Петру Николаевичу следовало уже трижды спросить: «Какие вы испытываете эмоции в этот момент?» — и переключить ее на самый яркий эмоциональный момент всего случая. Ему, однако, было интересно, что же произошло тогда, и он пренебрег процедурой. Он довольно часто пренебрегал ей, чтобы удовлетворить свое любопытство. По правде сказать, он делал так в большинстве случаев.
Алена продолжала: «Там приехало два джипа. Наши мужики разговаривают с ними. Мы стоим и слушаем, мне страшно. Получается, что Эдик собрал у нас деньги, а землю оформил на фирму, так чтобы нам не досталось. Татьяна кричит: «Где Эдуард Мегре?» Они молчат, не отвечают моей Татьяне! Она говорит мне: «Вот почему Эдика так давно не видно»… Вот почему Эдика не видно, не видно, не…» — Алена замолкла на полуслове. «Есть ли что-то еще существенное в этом случае?» — «Нет, они уехали, а на потом через день приехала милиция, мы с Татьяной испугались. Убежали. Я поехала к себе в Бутово, но меня не пустили в дом. Там жили незнакомые. Мерзкие! Я спросила, где Андрюша, а они спросили, кто я такая, я сказала, что я жена, а они сказали, у него больше нет жены, — Алена заговорила навзрыд. — Я спросила, где его найти, а они захлопнули дверь». Петр Николаевич почувствовал, что она вот-вот откроет глаза, нужно было вернуть антураж тьюнинга: «И все внимание на ваши эмоции в этот момент, когда перед вами захлопнули дверь», — сказав это, он понял, что переборщил. Алена зарыдала.
«Хорошо, отмените решение об отчаянии и найдите следующий случай, где есть Татьяна». Для солидности он пощелкал пальцами. Только что он нарушил все правила тьюнинга, которые только мог. Он остановил ее на моменте с плохими эмоциями, не дождался ответа, какие это эмоции, навязал ей утверждение, что это отчаяние, и потребовал эпизод с Татьяной, хотя все шло к прохождению эпизодов с мужем. «Я знала, где она. У нее домик, деревянный, под Москвой, почти как в экопоселке!», — она нервно засмеялась. «Хорошо, — сказал Петр Николаевич. — Что произошло дальше? Вспомните самый приятный эпизод с Татьяной!» — «О! Самый приятный! — оживилась Алена. — Я сняла ее пенсию по своему паспорту! А потом я спрятала деньги в пакетике в бочке! Только тщщщ… никому не говорите! А потом, потом я подумала, зачем мне Татьяна? Правда? Правда, ну скажите мне! — она открыла глаза и подалась вперед. — И я подумала, ведь Татьяну никто не знает, родственников у нее нет, друзей нет, и домик у нее хороший, для двоих тесный, а для одной в самый раз, и по паспорту я за нее сойду, пенсию получать. Зачем делиться с ней пенсией? Правда, ну правда, скажите мне?!» — она залезла в штаны и выудила паспорт, открыла перед лицом Петра Николаевича. «Так что я Таня, Таня… — мечтательно пропела она, вскочила с кресла и закружилась по комнате. — И у меня теперь все есть, все есть!», — пропела она тем же манером. Петра Николаевича передернуло от мысли, что он находится в одной комнате с убийцей. «Черт, надо же так попасть!» — подумал он. Ситуация получалась патовая. Если он донесет на нее, к нему самому возникнет ряд вопросов и всплывет его поддельная лицензия на частную психологическую практику. А еще смерти нескольких раковых пациентов, к которым он выезжал на дом, и с родственников которых сцеживал последние деньги. А может быть и хуже. Возникнет вопрос, почему он не донес раньше и не является ли он сожителем Алены и не он ли внушением склонил ее к убийству и лишил рассудка. Если же он не станет доносить, а ее все-таки изловят, она запросто может показать на него.
Ведь она явно помешалась на нем за эти годы. Оставалось надеяться, что Алена бредит, что она просто нашла паспорт некой Татьяны и все выдумала. Впрочем, Петр Николаевич и не разглядел, что там было написано в паспорте.
В ситуациях угрозы и просто дискомфорта Петр Николаевич принимал решения быстро. Не говоря более ничего, он подошел к Алене, крепко взял ее за оба локтя и потащил в прихожую. Она не сопротивлялась. Пищала только что-то «танец вместе». Он вытолкал ее на лестничную площадку, следом выбросил шубу и сапоги. Она попыталась вернуться. Атаковала, подобно корове: молча, наклонив голову и глядя исподлобья. Он упер ладонь ей в лоб и отпихнул ее.
Заперев дверь, он набрал 02 и пожаловался, что сумасшедшая бездомная пробралась в подъезд и нарушает общественный порядок. По просьбе диспетчера он назвал свое имя, отчество и фамилию, адрес проживания. Вместо стандартной фразы «патруль прибудет через столько-то минут», женщина-диспетчер, перейдя на мужской голос, сказала: «Держись, Петя, мы уже едем…» Дебильные у них шутки, подумал Петр Николаевич.
Алена не выла, не насиловала дверной звонок, не билась в дверь. Он глянул в глазок и увидел, что она, уже одетая в шубу и сапоги, мирно сидит на полу, улыбается и разглядывает паспорт.
Петр Николаевич пошел на кухню, включил чайник и стал высматривать в окно милицейскую машину. Боль в спине давала о себе знать: казалось, раскаленный упругий мячик пульсирует в глубине тела, под позвоночником.
Милиция не заставила себя ждать. Лихо припарковалась «семерка» с голубой полосой и мигалкой на крыше. Из задних дверей вышли два опера, закурили, потоптались вокруг машины, огляделись, зачем-то приложив ладони к козырькам, как будто загораживали глаза от солнца. Наконец, направились к двери подъезда. Петр перебежал в прихожую и стал смотреть в глазок. Алена безмятежно рассматривала паспорт. На секунду он ощутил жалость. Двое вышли из лифта: «Гражданочка, что здесь делаем?» — и сказавший это опер, тот что повыше, кивнул второму в сторону двери Петра Николаевича. Второй опер подошел и позвонил, Петр Николаевич открыл не сразу. Какое-то время он рассматривал лицо в глазок. Никогда еще на своей памяти он не видел такого постного, аморфного, непроницаемого лица. Тем временем, первый опер взял из рук Алена паспорт и прочитал: «Боровая Татьяна Сергеевна? Это вы? Ну-ка, посмотрите на меня… На меня смотреть, я сказал!» — рявкнул он, когда она отвернулась и закрыла лицо руками. Она послушно повернулась к нему, с деланной улыбкой. Петр Николаевич заметил, что у первого опера из-под фуражки торчали шерстяные уши шапки-ушанки. Его напарник снова позвонил дверь, при этом ни одна мышца на его лице не дернулась.
Петр Николаевич открыл дверь. «Вы милицию вызывали?» — вздохнул опер тоскливо, голос его был немного писклявый. — «Да». — «На эту гражданку вы жаловались?» — «Так точно! — отчеканил Петр Николаевич. — Топала, сидела под дверью, звонила в звонок». — «Вы ей открывали?» — «Открыл. Думал, может, соседку снизу залил или еще что. Она попробовала вломиться, я ее не пустил». — «Видели ее раньше?» — «Нет».
На протяжении всего разговора Алена смотрела на Петра Николаевича с надеждой, подняв руки к подбородку, как в молитве. «Ладно, — почесал затылок первый опер, более высокий, и вдруг спросил Алену: — Сколько вам лет?» — «Шестьдесят!» — мгновенно ответила она. Даже чуть быстрее, чем мгновенно. «Вы хорошо сохранились для своих лет… Вот что, мы ее задержим до выяснения, а вы протокольчик подмахните…». Его напарник с аморфным лицом достал папку, положил на нее незаполненный бланк, протянул Петру Николаевичу ручку: «Вот здесь, пожалуйста, ваше фамилию, инициалы и подпись… вот так, спасибо», — Петр Николаевич поразился его вежливости и сладкоречивости. Тем временем, первый опер уже толкал Алену вниз по лестнице, она не кричала, но упиралась ногами. Второй опер уже повернулся, чтобы уходить, потом обернулся и добавил: «Берегите себя, нет ничего важнее душевного здоровья». Петр Николаевич вдруг понял, кого этот опер ему напоминает. — Весельчака-У из мультфильма «Тайна третьей планеты».
