Стивен Миллхаузер - Король среди ветвей
Куда они направляются? Наверх, минуя женские покои, в личную спальню Королевы? Через замковый двор, к королевиному саду и башне? Сквозь потерн, ведущий в ветроград?
А что если Король проснется?
* * *Так больше продолжаться не может. Король яро цепляется за верность Тристана, но сомнения, но подозрения изводят его, и он пристально вглядывается в лицо племянника, изобретая меж тем все новые средства накликать беду. Сегодня Королева и Тристан отправились охотиться с Королем и его баронами. Я тоже был с ними. Король, приметив, что Королева устает, привел ее в один из своих превосходно обустроенных охотничьих домиков, где и велел ей оставаться с Тристаном, покамест сам он не вернется в сумерках, чтобы забрать их. Королева протестовала; Король настаивал. Едва поскакали мы прочь; как Король осадил коня и попросил, чтобы я подождал его — ему необходимо вернуться и кое о чем спросить Королеву. Я ждал в великой тревоге, то спешиваясь, то снова садясь на коня. Вскоре среди деревьев показался скачущий Король, вид у него был недовольный.
— Как чувствует себя Королева? — окликнул я его.
— В конце концов, — крикнул он в ответ, — я решил не беспокоить ее.
Он с силой пришпорил коня и поскакал к охотникам.
Король ночью пришел ко мне. Я сел в кровати, готовый идти с ним, но он попросил меня лечь, ибо хотел всего только поговорить. Он забрался на кровать и лег в темноте рядом со мной.
— Как в давние времена, Томас, — сказал он, и я вспомнил юного Принца, который приходил ночами в мой покой, чтобы полежать со мной рядом и потолковать от души.
— Ночью, — начал Король, — никто ничего не скажет.
— Мне ведомо какие толки ходят при дворе, — сказал он.
— И все же, — продолжал он, — то, что они желают быть вместе, совершенно правильно. Кто посмеет отказать им в этом? Говори, Томас.
— Никто, господин мой.
— Я хочу, чтобы Тристан любил ее.
— Тогда все в порядке.
— В каком уж там порядке. Слухи — затрагивающие мою честь — честь моего двора…
— Вы сами склоняете их уединяться.
— Когда она с Тристаном, она со мной.
— Значит она всегда с вами.
— Тристан… Тристан никогда не покроет меня позором. Он умер бы ради меня. Томас! Говори от всего сердца.
Я колебался лишь малую долю мгновения. «Тристан умер бы за вас». И это было правдой: Тристан защищал бы Короля до самой своей смерти.
Я слышал как тяжело дышит во мраке Король, и думал о Тристане, о Королеве, как они шли по плодовому саду, — с прижатыми к телу руками, шагая так медленно, что почти и не продвигались.
Король сжал мою руку руку. «Спасибо, Томас». Через миг он заснул рядом со мной, я же лежал во тьме, бесонный.
Сколько же еще? Два дня прошло с ночи, в которую Король пришел ко мне, а подозрения его сейчас сильны как никогда. Нынче утром он объявил, что охотиться не поедет, потом вдруг передумал и ускакал яростной рысью, а в полдень вернулся. Королеву с ее камеристками он нашел в женских покоях. Тристан находился в кречатне, обучал сидеть у себя на запястье молодого сокола.
Днем раньше, — Король охотился, — я послал записку Брангейне. Мы встретились в королевском саду, в тени стены. Я открыл перед Брангейной плетеную калитку, провел ее к дерновой скамье у фонтана леопардов. Робкое, недоверчивое выражение покинуло ее, теперь она была насторожена, выжидательна, напряженно спокойна. Руки лежали на лоне, но не перекрещивались, — одна сжимала запястье другой. Нужды в вежливых околичностях у меня не было. Я сказал ей о слухах, о подозрениях Короля и попросил предупредить ее госпожу — пусть та будет поосторожнее, пусть избегает поступков, способных возбудить пересуды.
Брангейна выслушала меня в задумчивости — я представил, как она крутит так и эдак каждое мое слово, точно они были плодами и Брангейна проверяла, нет ли на них выщербин и изъянов, — потом резко поворотилась ко мне:
— Королева в опасности?
— В опасности репутация Королевы.
— И Король прислал вас, чтобы сказать это?
— Я сам себя прислал.
Она посидела, подумала, затем:
— Королева ничего не боится.
Страстность, с которой она произнесла эти слова, поразила меня. Таким тоном можно было бы сообщить: все кончено.
— Речь не о смелости Королевы, — отозвался я.
Я рассчитывал услышать ответ, но Брангейна лишь смотрела на меня, ожидая продолжения.
— Скорее — о ее чести.
— Честь исходит изнутри, — объявила она и пристукнула кулачком по грудной кости.
Я призвал служанку Королевы не для того, чтобы обсуждать с нею тонкие материи чести. Она, должно быть, приметила на моем лице некую вспышку чувств, потому что спросила:
— А Король этим слухам верит? Вы сами верите им?
— Я не знаю, верит он им или нет. Ему не нравится само их существование.
— Как и Королеве, — откликнулась Брангейна, глядя на меня словно бы даже с торжеством.
— Если ты не упросишь ее быть осторожнее… не предупредишь ее…
— А от кого исходит предупреждение — от друга?
Я поразмыслил.
— От того, кто ей не враг.
Она вгляделась в мое лицо.
— Я поговорю с ней. Королева — делает то, что хочет.
Я встал, проводил ее до калитке.
— Королева — благодарит вас, — сказала она, помедлила с миг, словно желая сказать что-то еще, но вместо этого порывисто повернулась и вышла во двор.
Что меня встревожило в нашем разговоре, так это неожиданность нового образа Королевы. Королева ничего не боится? Королева делает то, что хочет? Королева вдруг обратилась в отважную женщину, презирающую авторитет, нетерпимую в отношении долга — в женщину, для которой есть Король просто докучная помеха, — в женщину, которая открывает своей служанке добытую с великим трудом и на тяжком опыте истину: «Честь исходит изнутри». Подумать только — Королева размышляет о чести. «Честь исходит изнутри». Что это может означать, кроме: честь исходит не из того, что я совершаю, но из того, что чувствую.
Это философия беспутного барона.
А честь Короля? Как быть с нею?
Трудно примирить эту Изольду — неистовую Изольду, внезапно возникшую из слов, произнесенных ее служанкой у фонтана леопардов, — с той, другой Изольдой, учтивой, ласковой, мягкой, что медленно подрастала в моем уме, будто грушевое дерево в обнесенном стеной саду.
Ничего я о Королеве не знаю.
Однако Королева безудержна! Безумна! Она рьяно ищет Тристана, пожирает его глазами, спешит, покидая Короля, чтобы поприветствовать своего дорогого Тристана. Или она в жару? В бреду? За королевским столом она смотрит лишь на Тристана, склоняется, заслоняя ото всех Короля, чтобы поймать взгляд Тристана. Она словно пытается бросить Королю вызов — пробудить его гнев. Не плоды ли все это моих посланных через Брангейну предупреждений?
Тристану не по себе. Король притворяется, что ничего не замечает, и вдруг поворачивается к Королеве, и та нетерпеливо прилаживает к его лицу свой взгляд, искавший за Королем — Тристана.
Нынче утром я видел, как Король кивнул в тени садовой стены Модору.
Сразу после полудня я шел по двору, и из узкого прохода между житницей и оградой королевина сада выступила Брангейна.
— Я говорила с ней, — просто сказала она.
— И посоветовала ей выставить Короля на посмешище?
— Она — ей не нравится, когда ее обвиняют.
— Никто ее не обвиняет.
— Она думает, что вы сговорились против нее с Королем.
— Великолепно! Ты тоже так думаешь?
— Я сказала ей, что думаю — что верю — вам можно доверять.
От этого всплеска благодарности я дрогнул, точно тростник на ветру. Почему меня должно заботить, что думают обо мне эти женщины? — меня, любящего моего Короля, готового с радостью отдать за него жизнь?
— Король несчастен, — вымолвил я, наконец.
Брангейна смотрела на меня, словно пробуждаясь от транса. «Мы все несчастны! — отозвалась она, почти крикнула. — Прощайте», — сказала она и ушла.
Сидя за столом и выводя при свете одинокой свечи эти слова, я слышу, через мвою приотворенную дверь и закрытую дверь королевской спальни, шум любви, внезапный вскрик Изольды, молчание. Второй уже раз за эту ночь. Из спальни Тристана только два звука: скрежет ножки стола и удар ставня, распахнутого, не то захлопнутого.
* * *Странные иногда являются мысли: убить любовников, пока они спят, уничтожить это ужасное моровое поветрие любви, от которого не приходится ожидать ничего, кроме погибели и отчаяния.
Все еще хуже, чем я опасался.
Сегодня утром Король собрал в главной зале баронов. Он объявил, что слухи, окружающие его жену и племянника, наносят ущерб чести двора и королевства; что, хотя никаких доказательств их предательства не существует, ему и всему двору ясно, что его жена и племянник питают друг к другу любовь, выходящую за пределы должного и уместного; что, хотя домогаться наказания их в его власти, он, по причине любви, какую питает к ним обоим, не станет им мстить, но требует лишь одного, — чтобы оба они оставили двор и подыскали иное место, в котором смогут вести жизнь, в коей им отказано здесь; что он пытался жить в содружестве троих — Короля и Изольды, Изольды и Тристана, Тристана и Короля, — но далее жить так не может, ибо видит, что они, содружество двоих, обратились против него; он же, любя обоих желает им только добра.
