Джон Уильямс - Лишенные веры
Туда мы и отправились, только «Орхидея» оказалась закрыта. Мак позвонил, и голос из переговорного устройства сообщил, что у них закрыто, и он знать не знает ни о каких парнях. В итоге нам посоветовали вернуться к открытию.
Мы решили, что это правильно, и, вместо того чтобы терять время на дорогу домой, пошли шататься по Уэст-Энду. Посетили Национальную портретную галерею. Ну, хорошо, осмотрели фасад Национальной портретной галереи, сидя на ступенях Сент-Мартин-ин-зе-Филдс и потягивая пиво, пока не начался дождь. Тогда мы направились в святую землю Израилеву на Шефстбери-Авеню, где ничего не имели против снабжения полуденных пьяниц жидкой пищей, ну, вы понимаете, о чем я. В результате, если прибавить к этому еще пару пинт в открывшемся в пять тридцать пабе, к «Орхидее» мы прибыли, уже будучи сильно навеселе.
– Господи, откуда только взялись эти недоумки? – первое, что произнес Мак, войдя внутрь и столкнувшись с толпой молодежи в костюмах и платьях, с живописными прическами и кричащими галстуками.
– Из рекламы, – ответил я, но тут к нам приблизился надменный тип и попросил следовать за ним к столику.
– Все хорошо, друг, мы будем в баре, – сообщил ему Мак, быстро приземляясь на хромированный стул у стойки. Надменный тип даже не успел возразить. Пока Мак пытался завладеть вниманием бармена, я огляделся, чтобы проникнуться духом заведения. В воздухе витала «Love is a Stranger» в исполнении «The Eurythmics»[60], и я окончательно смутился.
Кто были все эти люди? Очевидно, некоторые занимались рекламой и дизайном, а ведь такой народец всегда точно знает, на что похоже сухое «мартини» и где надо покупать рубашки. А с другими я определенно мог сталкиваться в Кэмдене. Парни и девчонки, неуклюжие в своих дешевых нарядах – поношенные мохеровые костюмы, ретро-платья эпохи пятидесятых, модельные галстуки из «Марвелетт», замшевые туфли с заостренными носами из «Робота» или «Джонсона» на Кингз-Роуд. Я более или менее знал, что они здесь делают, знал, что скука, перемешанная с проклятым однообразием пост-панковских лет, выдернула их из брючно-пиджачной армии и перенесла в фантастический мир, где все парни похожи на Монтгомери Клифта, а девчонки – на Джин Себерг, и где Грейс Джонс[61] поет свою «Nightclubbing» каждую ночь в одно и то же время.
Все это я понимал, однако оставался еще один вопрос: кто, черт побери, все остальные? Все эти банкиры и секретарши, законники и бухгалтеры? Кто впустил их сюда, и неужели они не понимают, что в умной машинке из проклятого коктейль-бара есть своя тонкая ирония? Они что, не читали Ролана Барта? Они не знают, что это такая шутка – оформлять звукозаписи в виде парфюмерных бутылочек и давать группам названия вроде «The British Electrical Foundation»? Неужели они не въехали?
– Конечно, они не въехали, – произнес Макс, тем самым сильно смутив меня. Я осознал, что думал вслух. – Конечно, они не поняли, что это шутка. И знаешь почему?
– Нет.
– Потому что это не смешно.
– Ты не прав, – возразил я. – Это как продолжение того, что делал Малькольм Макларен[62]. Это ситуационизм, он выставляет напоказ капиталистическое нутро. Он…
– Точно, – весьма угрюмо перебил Мак. – Панк-рок. Вот что забьет последний гвоздь в гроб капитализма! Слушай, давай найдем нужного мужика и свалим из этого сортира с парикмахерской «музыкой».
Я постарался собраться с мыслями и пошел к надменному официанту.
– Я бы хотел увидеть менеджера.
– Что-то не так, сэр?
– Нет, речь идет о парочке моих друзей. Думаю, они здесь работали.
– Да? Их имена?
– Ну… вы тут недавно не делали ремонт?
– Что? Нет. Что-нибудь еще?
– Да, – храбро ответил я. – Я сказал, что хочу видеть менеджера.
– Что ж, уже увидели.
На этом все и закончилось. Глухой тупик. Мы с Маком ушли, выпили еще и поняли, что никаких новых светлых идей нам не дождаться. На следующий день я вернулся на работу. Через несколько недель пару раз зашел в «Орхидею». Ничего.
Прошло три месяца. По-прежнему ничего. Полиция, судя по всему, отчаялась раскрыть убийство Невилла. Росс по-прежнему скрывался от общественности. Мак продолжал появляться и исчезать, а я продолжал работать. Пока в один прекрасный день мне не позвонили.
10. ДЖЕФФ БЕРЕТ ОТПУСК
В отличие от большинства аэропортов, в Афинах зона прибытия оборудована гораздо лучше, чем зона вылета. Там есть бар для диспетчеров, где после полуночи болтается местная молодежь, наблюдая за разгрузкой и погрузкой. Поэтому, пока мои попутчики пытались выяснить, как же среди ночи попасть в город, я устроился за стойкой, заказал «амстель» и нашел номер Роуз.
Роуз некоторое время проработала в нашем магазине. Это было нововведением: обычно женщины не любят музыкальные магазины, теоретически потому, что ничего не знают о ранних работах Грэма Парсонса и не понимают, чем забавны «Principal Edwards Magic Theatre» или «Dr Strangely Strange»[63]. Роуз, однако, была родом из Калифорнии, поэтому она разбиралась в R&B, гитарах и прочих штуках.
Тем не менее четырех месяцев шуток о Van Der Graaf Genertator ей хватило с лихвой, и она решила перейти на следующую стадию своего «вокруг мира за десятилетку или около того» турне.
Было четыре часа утра, но Роуз сказала мне, что работает посменно, и я набрал ее рабочий телефон.
– «Плака Ньюс».
– Роуз.
– Да?
– Мадам, вас беспокоят по поводу доставки альбомов «Greenslade»[64].
Она рассмеялась, что было очень мило с ее стороны. Я сообщил ей о своем местонахождении, а она ответила, что освободится в шесть, и почему бы мне не подъехать. Можно пойти на мясной рынок, а потом завалиться к ней.
Я прикончил пиво и вышел на улицу, чтобы найти автобус. Полчаса спустя, размышляя над загадкой, зачем вдоль главной дороги из аэропорта в центр Афин выстроились магазины электроприборов, причем каждый размером с футбольное поле, я сошел в Синтагме, перед изящным зданием парламента с шоколадными солдатами, и отправился по Стадио искать полученный от Роуз адрес.
«Плака Дейли Ньюз» оказалась англоязычной газетой, больше нацеленной на военнослужащих США и невозвращенцев, чем на туристов. Шеф, сказала мне Роуз, был похож на Лу Гранта после передоза ЛСД и любил вставлять в середину новостей длинные цитаты из Аллена Гинзберга[65]. Работа Роуз заключалась в том, чтобы выписать за ночь как можно больше этих самых цитат.
Я немного подождал в приемной, пока Роуз не закончила. Она хорошо выглядела, но почти не загорела. Роуз вообще была самой бледной из всех, кого я встречал, с угольно-черными кудрями и веснушками, что вместе с определенной массивностью объясняло, почему она провела свое калифорнийское детство в спальне у проигрывателя, а не на пляже, помогая Жанам и Динам извлекать доски для серфинга из кустов. Она уложила газеты, и мы направились к мясному рынку.
Это справедливо для большинства городов: если в шесть часов утра вы хотите выпить, то вам прямая дорога на мясной рынок. Там мы уселись и, вдыхая аромат крови, потягивали «хайнекен», а Роуз рассказывала мне о газете и об островах – какие стоит посетить, а на каких слишком много воодушевленных англичан. Еще она рассказала о своей соседке по квартире, в прошлом королеве красоты с острова Гуам, а теперь барменши, влюбленной в ливанского торговца оружием. Потом Роуз спросила, что произошло в Лондоне.
– Что ж, – ответил я. – Ты слышала о Невилле?
– Да, – сказала она. – Да, – и состроила печальную гримасу, столь свойственную людям, когда они получают известие о смерти человека, которого едва знали. – Мерзавца поймали? Ведь это случилось… когда? Полгода назад?
– Нет. То есть не поймали. Никто не… Роуз, я думаю, это моя вина.
И я рассказал ей всю историю целиком. Про шантаж, про фарс на Хампстед-Хиз, про исчезновение Фрэнк и Росса, про угрозы Этериджа.
– Это должен был быть я, они охотились за мной. Она рассмеялась.
– Точно! Ты страшно похож на Невилла! То есть вы одинакового роста, и цвет волос у вас почти одинаковый, а если Нев был еще и без очков, они вполне могли перепутать. Почти одинаковые, верно! Разве что цвет кожи немного разный, но, наверное, они были очень заняты и не заметили, что зарезали черного. Это ведь все объясняет, как ты думаешь?
Я с несчастным видом смотрел в землю, и она смягчилась.
– Послушай, Джефф, он был твоим другом. Произошла ужасная, отвратительная вещь, но ты не виноват. Тот парень, Этеридж, не стал бы убивать тебя или твоего приятеля из-за какого-то мелкого недоразумения. Давай, будь реалистом!
И мне полегчало. Настолько, что мы выпили еще пива, а потом поймали такси и отправились к Роуз, в Панграти, подальше от «Хилтона», в один из тех бесчисленных афинских закоулков, куда ни один турист и близко не подойдет. Я уснул на матрасе в свободной комнате, а когда проснулся, за окном уже почти стемнело.
