Слава Сергеев - Я ваш Тургенев
Он решил, что про Бразильскую империю это шутка, и сказал, что Россия находится не в Африке и не в Латинской Америке, а в Европе и что это не Пакистан, так как у нас нет ислама. И мы завелись еще на полчаса, горячо обсуждая все это, и его сосед даже вышел в какой-то момент, видимо, утомившись и удивляясь нашему нескончаемому спору, тем более странному в контексте проблем их газеты, которые не могли не затрагивать моего друга.
Глупо все это было, еще раз говорю и я, главное, понимал, что глупо, и что «не надо» и что он уже ничего другого не скажет, потому что (см. выше, once more) уже немолодой, потому что плохое настроение и, наверное, самочувствие, и привык уже за эти годы хорошо жить. Квартира в Москве - дом за городом, машина с шофером - тусовки, нормальные деньги, а пример с Х. хоть и «неопасный», но перед глазами. Жена была права: Счастливцев и Несчастливцев, вот кто мы такие, русская сладкая парочка, хоть кино снимай. Только я не пойму, кто из нас - кто.
Мы оделись и сошли вниз, и он по дороге, на лестнице поговорил с каким-то мужчиной средних лет в фамильярном духе, прямо как когда-то на «Маяковской». Но было видно, что этот якобы дружеский тон - ерунда и камуфляж и то ли мужик на него напрягается, то ли уже он на мужика, потому что я не почувствовал, как на «Маяковской», что в этой сцене он - начальство.
- Зачем вы ушли с предыдущего места? - спросил я его, когда мы вышли на улицу. - Возвращайтесь. Я видел, как по ТВ выступал их главный редактор и прямым текстом, не пожалев времени прямого эфира, сказал, что ему жаль, что вы ушли.
Он покачал головой:
- Нет. Возвращаться нельзя.
- Почему?
- Это как с женщиной. Если вы уходите, а потом возвращаетесь, это значит, что у вас что-то не получилось. К вам так и будут относиться. Не сразу, но будут.
И я подумал, что, наверное, его жена не может ему простить его романов на стороне, женщины обычно догадываются о таких вещах, и что он, дурак, от этого мучается, вместо того чтобы либо разойтись, либо (лучше) не чувствовать никакой вины. Со всеми бывает, сплошь и рядом - и его жене было бы легче. И что еще у этого поколения при всем их благородстве и уме есть какие-то странные заморочки, как красные флажки у волков, через которые они не могут переступить, даже если это очень нужно. И кому от этого легче?
Или они опять так пижонят или выпендриваются, непонятно… Я вспомнил, как он сказал когда-то про жену: это мой крест.
- Но вас же никто не заставляет его нести? - удивился тогда я. - Дети выросли, и у них своя жизнь, а ей тоже, похоже, с вами несладко.
- Вам этого не понять, - сказал он, - вы же не христианин…
На улице он предложил меня немного подвезти, и зачем-то, как и в прошлый раз, я согласился, хотя собирался ехать совсем в другую сторону. Может быть, надеялся что-то досказать, договорить, в тот раз мне было как-то особенно грустно на него смотреть. Я сказал ему, что нам не очень по пути, но он сказал, что это ничего, он сделает крюк.
Наверное, я чувствовал какую-то дурацкую вину перед ним, потому что когда мы выходили на улицу и он снова сказал свое обычное «что же вы так редко заходите?», я же вам раза три писал по e-mail, заходите. И пообщались бы нормально (он спешил на какую-то литературную тусовку, что-то «журнально-премиальное»), и про ваши дела поговорили бы… Мне стало совестно: правда, писал, правда, редко к нему захожу.
Но в машине опять произошел какой-то странный разговор, причем я понимал, что лучше не заводить его, но меня как будто кто-то под руку толкал. Все нервы… Он мне сказал: хотите со мной в ЦДЛ? Я думаю, для вас будет полезно. Вас же этот журнал не печатает пока?
Я поблагодарил, но сказал, что мне хватает тех журналов, где меня печатают, и что мой редактор, которого он знает, уже как-то раз звал меня на подобное мероприятие, но я не пошел. Он спросил почему.
- Не люблю тусовок, - сказал я, понимая, что косвенно задеваю его. (А он, выходит, любит. Почему я не сказал ему, как когда-то, что я просто занят сегодня?)
- Тогда не жалуйтесь, что вас не замечают, - усмехнулся он. - Хотите, чтобы замечали, - тусуйтесь.
- Это неправильно, - сказал я. - Литература в результате страдает. Надо смотреть не на персону («знаю» или «не знаю»), а на тексты…
Он тогда стал долго и раздраженно говорить, что я несу какую-то инфантильную чепуху, что существуют так называемые правила игры и что «надо находиться в реальности», а если не находиться, то тогда не ждать, чтобы тебя оттуда (из этой «реальности», видимо) заметили.
Помолчав, он сказал тогда хорошую фразу, которую я запомнил: напечатали - и хорошо, и до свидания, вот этим вам и надо руководствоваться.
Я с ним сейчас согласен на все сто. Но тогда мы немного поспорили, причем довольно громко, так что даже шофер пару раз вздохнул и посмотрел на меня в зеркальце: типа, что же ты портишь человеку настроение из-за какой-то ерунды? (По-моему, это был уже другой шофер, но я не уверен.)
На Пятницкой мы застряли в пробке, и я занервничал: в полдевятого меня ждали на Цветном бульваре.
- Знаете что, - сказал он, поглядев на часы, - давайте так. Мы сейчас поедем в ЦДЛ, я не могу опаздывать, а потом, если вы точно не хотите туда идти, я попрошу Валерия Ивановича вас подбросить. По Садовому это рядом. Хорошо?
Валерий Иванович промолчал, а я, подумав, согласился. В метро нырять не хотелось.
Что самое забавное, мы продолжали спорить и спорили, даже выйдя из машины чуть заранее, и, споря, дошли по заснеженной Никитской до ЦДЛ и остановились у дверей. Прямо Бакунин и Герцен какие-то. Вероятно, проклинающий нас Валерий Иванович, как в каком-то советском фильме, тихо следовал за нами чуть позади.
Слава богу, пока мы стояли в пробке в замоскворецких переулках, основные гости «мероприятия» уже прошли, но каких-то два относительно молодых писателя(глядя на них, сразу было видно, что это молодые писатели, идущие на литературную тусовку, - знаете, такие характерно-напряженные лица бывают только у дебютантов) все-таки прошли торопливо мимо и довольно иронически на нас посмотрели.
И надо же было случиться, что именно в этот момент он вспомнил зав. отделом культуры своей газеты, которая, когда он ее попросил, напечатала пару моих заметок (я так и не оставил свою идею журналистского фрилансера), а потом (когда я попробовал послать ей что-то уже без его звонка), разумеется, продинамила, правда, говоря при этом обычную туфту - что ей все очень нравится и что она сейчас, вот-вот, на той неделе, или через неделю - через две, обязательно и т. д., прямо как тот седой хрен десять лет назад на «Маяковской». И в результате заметки устарели, я никуда их не отдал и вроде как потерял какие-то возможные деньги. Обычная история, короче.
И вот он вдруг вспомнил эту заведующую культурой (которая к тому моменту из их газеты уже благополучно уволилась) и сказал, что это типичный случай для меня. Мне надо было прийти, познакомиться, как-то минимально наладить с ней отношения, он пошутил: даже трахнуть ее, что ли (девушка была относительно молодая и симпатичная), если уж я хотел регулярно работать у них. А не присылать тексты просто так, по «емеле», потому что существуют все те же «правила игры», которые понимают даже студенты, это альфа и омега, и что он не мог заставить ее меня напечатать, когда она даже ни разу меня не видела. И тут, повторяю, мимо идут эти два «молодых писателя». И один, кажется, услышал его слова про «не могу заставить печатать», и бросил на меня злобно-торжествующий взгляд, и чуть ли не улыбнулся.
Я подумал, что в его разговорах о «правилах игры» и всеобщем стремлении поучаствовать в этих литературных «вечерах» и вообще встроиться в какую-нибудь табель о рангах, которых сейчас существует множество, есть что-то неистребимо советское и очень странное. Времена-то на дворе совсем другие, кому нужны сейчас эти журнальные тетеньки, и их «вечера», и даже премии, которые они распределяют?
Вообще я вам скажу, я понимаю, как происходило то, что происходило в Союзе писателей СССР в прежние времена. Дело даже не в материальных благах («дать» - «не дать») и не в страхе перед начальством («попадет» или «нет»), а в таких вот взглядиках и чудесном отношении друг к другу, которое за этими взглядиками стоит… Ну скажите, что я сделал этому проходящему типу с модным поповским хвостиком и черной бородой-эспаньолкой, он же вроде меня видит первый раз в жизни? Тем более идет такой разговор. Жалко вроде коллегу? Но нет, наоборот, пустячок, а приятно. Интересно, а у других «творцов» - художников, музыкантов, актеров - тоже так?
Короче, мы расстались с нашим героем весьма недовольные друг другом, и я даже подошел к стоявшей неподалеку машине и сказал Валерию Ивановичу, изрядно его обрадовав, что не поеду, доберусь сам. Потом, некоторое время, предупредив «Цветной бульвар», проплутал по окрестным переулкам, готовя будущий тридцатиминутный диалог на тему «ситуация в стране и современном русском искусстве» с нашим героем и парой корреспондентов не то ВВС, не то французского телевидения. Кажется, французского телевидения я толком не рассмотрел.
