Эльчин Гасанов - Черная черта
Проработав в органах 9 лет, я уволился, буквально оттуда убежал, даже сбежал.
Но я себя успокаивал: все хорошо, все нормально, спокойно, это было не мое, это не мой хлеб, все еще впереди, я жду свой шанс.
Потом я стал писать книги, статьи, всякие очерки. Меня приняли в
Союз писателей, взяли на работу в информационное агентство, я стал получать по тем меркам хорошую зарплату, сотрудничал с некоторыми газетами, получал гонорары, размещал на Интернет сайтах свои произведения, был ''свободным художником'', делал то, что хотел.
''Ни этого ли ты хотел?''
Тем не менее, я заново принялся ждать своего часа, глубоко был уверен, что это все не сама программа. Просто на просто вступление, в моей жизни введение уж слишком затягивается, это все черновик, а я хочу беловик, сам акт, саму песню.
В агентстве я проработал долго, очень долго. Продолжал сотрудничать с газетами, журналами, меня уже знали, мне платили, я стал более – менее известным в некоторых кругах.
Но это меня не устраивало, я ни этого хотел, желал. Спинным мозгом чувствовал впереди запах успеха, я ожидал его. Поэтому, тратить энергию на мелочи не хотел.
Годы проходили, я становился уже известным, меня читали, обсуждали, покупали мои произведения и так далее и так далее.
Параллельно я участвовал в различных проектах, хотел выиграть тендер, чтоб поехать в США, Венгрию с целью проводить научные исследования.
И вот, это произошло! Я прошел по экзамену, сдал ''Тойфл'', и меня направили в Штаты.
Ну все, вон оно, мое счастье!
АМЕРИКА! Ну наконец то! Я долго ждал тебя Нью-Йорк!
Я был наполнен счастьем, как покрышка воздухом, боялся лопнуть, берег себя.
И вот собрался в путь, за океан. Шутка ли, переплыть океан?
Тщательно собирал свои чемоданы, упаковывал вещи и двинулся в дорогу. Прибыл, какое прибыл, прилетел в аэропорт на своих крыльях, и транзитом через Стамбул в Нью-Йорк.
Летел 15 часов, надоело, я измочален, сколько можно летать?
И вот мы в Америке. Небоскребы, статуя свободы как бы хочет прикурить с неба. С открытым ртом глядел на это все я.
Прошли таможню, оформили документы, и поехали гулять по городу.
Не прошло и трех часов, как меня нагло ограбили два негра.
Они нахрапом на меня наехали, взяли за шиворот, впихнули меня в грязный коричневый подъезд одного старого коричневого домика, и как назло рядом никого, все повымирали.
Один меня ударил в живот, я склонился в бок, другой обшмонал меня, потом еще третий негр подоспел, и стал ножом вертеть перед моими глазами. Пару раз все же он кольнул меня в бок, я почувствовал у печени горячую жидкость, это была моя кровь.
Негры убежали, сквозанули с моими деньгами. Искать ветра в поле или в Штатах я уже не хотел.
Но я не падал духом, ведь я этого хотел. Вот оно – мое счастье! Я этого желал, вот она – Америка! Другого счастья впереди уже не будет. Я себя готовил, даже лелеял именно для США, и вот дожил. Меня ножом пырнули, обокрали, ободрали до последней ниточки. Хорошо еще, что не изнасиловали.
Счастье, ты меня слышишь, точно слышишь? Так вот, раскрой уши, я повторять не буду.
ИДИ ТЫ В ЖОПУ, СЧАСТЬЕ! Я ''его''!'
– Прекрасно, отлично! А тебя как зовут? – спросил Чарли.
– Йот.
– А фамилия?
– Троянов.
– Йот Троянов? Прекрасно.
– Говори, Йот Троянов. Только искренне.
И Йот Троянов начал рассказывать.
'Это был то ли 1976 год. Стояли солнечные дни, я жил тогда в пятом микрорайоне Баку. Все было так, как в детстве советской эпохи.
Кругом русские, евреи, армяне, многонациональность, везде повсюду цветет сирень, пахнут олеандры, сам аромат был иной, не то что сегодня.
Мне было чуть больше 10 лет, гонял мяч во дворе, шарили по деревьям, стреляли из рогаток по воробьям, и проч.
Мне врезалась в память одна маленькая сцена: я спускался с крыш гаражей, спрыгнул вниз, а там две большие белые шахматные фигуры: конь и ферзь.
Буквально через три дня уже около школы я увидел другие фигуры, ладью и пешку.
Я отвлекся малость, но эти фигуры для шахмат имели мне кажется какое – то значение, не суть.
И вот в де дни запомнился мне один бомж. Прошло достаточное время, но как бы меня не тошнило, я часто думаю об этом бомже.
Как ни странно, но бомжи в СССР тоже были, не взирая на благодатную вроде бы атмосферу вокруг.
Этот бомж был грязным, двигался в лохмотьях, на нас он не смотрел, только изредка, когда кем – то (или мною) пущенный мяч пролетал мимо него.
Он оглядывался, садился на бордюре у дороги, доставал грязными руками из своей черной сумы нечто съедобное и начинал трапезу прямо на улице.
От него даже на расстоянии несло смрадом, мочой.
Окружив его, мы смотрели на него как на дикое животное.
А потом кто – то из пацанов не выдержав бросал в него камешек, или песок, бомж злился, но пока он вставал или оборачивался, нас уже не было там, уже рвали когти.
В принципе мы выросли перед его глазами, и он старел перед нами.
Очень долгие годы он бродил около нашего двора. Я помню, он не был седым, а потом, спустя пару лет заметил седину у него на висках, а на белых его волосах прыгали мошки.
Так прошло еще пару лет.
И вот тут случилось то, ради чего я все это рассказываю. Это был май месяц 1976 года. Все стоит перед глазами, как будто произошло вчера.
Мы с мальчишками часто шли на карьер купаться. Это в районе нынешнего автовокзала.
Карьер был полон зеленой воды, был глубоким. Иногда мы прыгали со скалы в воду. Со стороны выглядело красиво. Барахтались, плавали, шутили.
А рядом с этим ''пляжем'' шла стройка, не знаю точно, что строили там, но знаю, что строили какой то объект. И каждый раз пузатый лысый прораб на своей белой ''шестерке'' приезжал к стройке, осматривал ее, давал указание рабочим, платил им со своего кармана, считал деньги своими жирными, налитыми пивом пальцами, садился в машину и уезжал.
Иметь собственную машину на тот момент было редкостью, даже роскошью, поэтому, как только толстый прораб отходил от своей машины, мы подбегали к ней, рассматривали ее, обсуждали магнитофон через стекло и так далее. Заметив приближающегося прораба, мы тут же ретировались оттуда.
Короче говоря, мы уже привыкли видеть этого пузатого строительного чина рядом с карьером, местом нашего постоянного отдыха. Весь сезон купания, начиная с мая месяца, заканчивая сентябрем.
И вот в тот день, вновь искупавшись (нас было четверо), мы загорали под палящим майским солнцем у скалы и увидели того прораба.
Как обычно, он припарковал машину и пошел искать рабочих. Но их не было там в тот день.
Мы даже сами среди ребят обсуждали, мол, а где же рабочие? Прораб искал их тщетно, безрезультатно. Кто – то из нас даже хотел крикнуть ему, мол, рабочих нет здесь, зря ищите их тут! Но промолчали потому, что наше внимание привлек тот самый бомж. Появление его тут было неудивительным, бомжам везде свобода, для них шлагбаума нет.
Мы притаились, затаили дыхание, наблюдали со скалы, как бомж украдкой шел за прорабом. Короче говоря, раскрыв рты, смотрим живое интригующее кино.
Сначала бомж спрятался за вагончиком, потом за огромным тополем, прораб в это время рассматривал проделанную рабочими работу: вырытый котлован, сваи, рядом аккуратную кладку кубиков, чуть дальше лежали мешки с цементом и пр.
И вот тут сзади бомж налетел на прораба и ударил его красным кирпичом по голове. У меня чуть не остановилось сердце, мы слышали даже свои пульсы, настолько мы все замерли, окаменели, интенсивно моргали друг другу.
Прораб тут же упал ниц, а бомж добивал его, он также бил его тем же кирпичом по макушке. Я этого не видел, мы тут же стали одеваться, и убежали оттуда прочь. Причем одевались на ходу, бегом, кто что успел, и Алик (один из пацанов) успел увидеть, как бомж добивал прораба, он и рассказывал нам с одышкой, мол, прораб лежал уже в луже собственной крови, а бомж хладнокровно добивал его. Да, это кошмар! Мы онемели от ужаса, и поклялись никому об этом не рассказывать.
На следующий день вся округа рассказывала об убийстве. Классрук в школе сообщил нам всем: убили некоего прораба стройки, ударом по голове, тот потерял много крови, скончался на месте. Но что странно, заметил классрук, по словам следователей, машину его не тронули, и ключи от машины тоже оказались в кармане, и бумажник был на месте, а там 150 рублей, или около того.
Повторяю, прораб не был объектом ограбления, и ключи от машины и бумажник на месте, взяли только мелочь. Но зачем?
Мы с пацанами переглянулись. Очень странно. Нас окутал страх, а вдруг кто – то нас видел на карьере, и будут нас искать. Но пока было тихо.
Когда я шел домой, увидел того самого бомжа, он сидел опять же на бордюре, разложил перед собою газету, а на ней тонко разрезанная колбаса, хлеб, бутылка вина 'Агдам', папиросы 'Аврора', лимон. Он на меня не обращал ни малейшего внимания, просто ел и пил, смакуя и получая удовольствие. Я даже заметил, что он улыбается, поднял лицо к солнцу, поприветствовал его, и продолжал трапезу.
