Галина Лифщиц - Хозяйка музея
Поначалу спрашивали Наталку: не положила ли куда, не видела ли. Та круглила ясные честные очи, недоуменно разводила худенькими руками. Верили, как загипнотизированные. Но телефон, не особо-то и дорогая, но красивая игрушка, стал почему-то последней каплей. Сил обвинить девушку в воровстве у них так и не нашлось. Но силы отказаться от дальнейших услуг синеглазки появились огромные.
Однако вот что интересно: эта ситуация не послужила Мане уроком. Она вновь повелась на чей-то жалостливый рассказ о трудной судьбе одинокой соотечественницы, и вновь в их доме появилась бедная девушка с ужасающей биографией.
Об этапах своего недлинного, но крайне чернушного жизненного пути Ксана рассказывала за чашкой ароматного кофе с вкуснейшими бутербродами, которые всегда предлагала ей сердобольная Маня. Среди леденящих кровь эпизодов, выпавших на долю их новой обездоленной уборщицы, числились изнасилование в поезде солдатом, несколько нежелательных беременностей и ужасы избавления от них в условиях провинциальных бесплатных пыточных абортариев, поездка в Грецию с дальнейшей продажей девушки в сексуальное рабство проигравшимся вероломным партнером.
Ксана, плотно закусывая, не уставала перечислять страшные подробности отработки неимоверных долгов любимого ею человека. Размякшая от долгой благополучной жизни Маня ахала, холодела от рвущих сердце в клочки деталей. К очередному приходу новой домработницы она старалась прикупить что-то особенно вкусненькое, чтоб хоть как-то скрасить безобразные воспоминания маленькими радостями открывшейся перед бывшей рабыней новой жизни.
Маню, обычно такую наблюдательную и чуткую к малейшим нюансам, будто загипнотизировали: она не придавала значения тому, что все страдания мученицы осуществлялись сугубо на сексуальной почве. Да еще и в особо изощренных формах.
В целом Маня была довольна Ксаной: вещи из дома не пропадали, чистота блюлась на высочайшем уровне, в отношениях хозяйки и работницы царило полное доверие, взаимопонимание и сочувствие, пока Свен-младший, бывший тогда желтоклювым подростком, не объявил папе-маме о намерении жениться на Ксане по причине большой, глубокой и разнообразной любви, регулярно даримой ему в отсутствие родителей многоопытной любвеобильной работницей.
Старо как мир! Столько произведений мировой литературы 19 века отдало дань этой незамысловатой коллизии! Но глубокое знание огромного числа захватывающих литературных сюжетов не освобождает участников собственной драмы от нешуточных переживаний.
– Я ее люблю! – рыдал маленький Свен. – На всю жизнь!
– Я по любви! – рыдала великая страдалица Ксана, хватаясь за распущенные косы, словно собираясь бежать топиться в ближайшем парковом пруду.
Мария было дрогнула, вспомнив собственную авантюру с замужеством. И даже мелькнула в ее мозгу, одурманенном сочувствием к молодым, мысль: «А вдруг?.. А если это любовь?..»
Но Свен-старший поступил по-европейски холодно и жестко. Он натравил на несчастную беззаветно влюбленную эмиграционных ищеек, отлавливающих нелегалов, и невесту депортировали быстро, надежно и эффективно.
Подросток-Свен довольно быстро пришел в себя от всепоглощающего чувства и позже сам себе изумлялся, и даже картинно пугался: что случилось бы, если бы родители проявили мягкость! Страшно даже подумать! Примеры подобных браков «по непреодолимо сильному обоюдному чувству» уже обступали осажденную ушлыми новичками Европу со всех сторон.
Потом случилось нечто, воспринятое Марией как падение в пропасть.
Муж ее, бывший одним из самых известных мировых дизайнеров, пригласил к себе нескольких юных стажеров со всего света. Всего на месяц. Акцию эту затеял некий популярный глянцевый журнал, и ничего она особенного не обещала, кроме красочных фотографий мастера в окружении будущих мастеров, имевших счастье поучиться у него секретам профессии. Все эти «будущие» через месяц благополучно рассосались по местам своего постоянного обитания. Остался один.
Мальчик Андрюша из Ужгорода, тоненький, нежный, чуткий, готовый трепетно и безотказно учиться у прославленного художника всему, чему тот ни пожелает научить. Сначала Маня ничего не замечала: она была занята по горло переводческой работой и новой для нее журналистской деятельностью в крупнейшем политическом издании страны. Она почти полностью отстранилась от того, что казалось ей незыблемым и неколебимым домашним бытом. Несколько раз, возвращаясь к ужину (традиция совместных вечерних трапез соблюдалась неуклонно), она заставала дома Андрюшечку, который тут же, не глядя в ее сторону, прощался со Свеном и уходил восвояси. Со временем это систематическое присутствие чужого и явно недружелюбного пришельца в ее доме стало несколько обращать на себя Манино рассеянное внимание. Уж очень демонстративно милый юноша ее игнорировал, как бы давая что-то понять этим активным незамечанием.
– Почему он все время здесь? – спросила она наконец мужа.
– Учится. Старается, – немногословно отмахнулся Свен, явно не желавший продолжения расспросов.
Несколько раз за завтраком муж вместо привычных газет читал чьи-то письма. Это удивляло, потому что все вокруг перешли на электронную почту, и только банковские отчеты и счета по-прежнему приходили к ним в белых официальных конвертах. Прочитав очередное письмо, Свен аккуратно складывал его, помещал в конверт и уносил с собой.
Обычно он любил неспешно поговорить за чашечкой кофе, сейчас постоянно молчал, словно глубоко уйдя в себя. Все это Маня замечала будто бы по касательной, боковым зрением: глянула, отметила и побежала себе дальше с мыслью когда-нибудь получше разобраться, всерьез поинтересоваться, напрямую спросить, а что, собственно, происходит, от кого приходят все эти послания и о чем они.
Между тем много чего грустного происходило вокруг, и все отвлекало от главного.
Заболел отец Свена.
Он долго не объявлял близким о своей смертельной болезни, держался привычно бодро, но однажды Свен, Мария и Свен-младший были приглашены в родительский дом, где казавшийся крепким и здоровым моложавый свекор объявил свою волю в связи с предстоящим уходом в мир иной. Он не хотел оставлять завещание, так как знал много примеров того, что последняя воля умершего становилась для родственников яблоком раздора и предметом многолетних судебных разбирательств. Именно поэтому он собирался вручить каждому близкому человеку дарственную еще при своей жизни.
Решено все было просто и справедливо. Все, что старик собирался отдать младшему поколению, он, с согласия жены, разделил ровно на три части: сыну, невестке и внуку. Каждый получал свой дом (Марии достался многоквартирный доходный дом в центре столицы), каждый получил основательную денежную сумму и акции.
– Ты очень хорошая невестка и давно стала нам дочкой, нам с тобой повезло, – с едва заметной улыбкой пояснил свекор Мане, удивившейся тому, что ей выделена целая треть. – Я считал своим долгом сделать тебя финансово полностью независимой.
– Спасибо, – сказала Маня, – но Свен… Он никогда не ограничивал меня.
Она любовно смотрела на мужа, расстроенного известием о болезни отца и выглядевшего сразу постаревшим.
– Это мое окончательное, хорошо и всесторонне продуманное решение. Вам остается только с благодарностью принять мои дары и пользоваться ими по своему собственному усмотрению, – прозвучал вердикт.
Манино сердце смутилось тоской по человеку, сидящему рядом, но полностью готовому к уходу навсегда. Она решила, что будет навещать свекра каждый день. Ей хотелось скрасить его дни и наговориться обо всем на свете, чтобы потом пересказать собственным внукам. Отец Свена и Маша были друг другу приятны прежде, но никогда не откровенничали, не говорили подолгу. Теперь все изменилось. Маня проходила в цветущий, благоухающий, полный жизни сад, где полулежал слабеющий день ото дня старик, усаживалась напротив. Начинался разговор по душам. Такой, какой мог идти только между очень близкими людьми.
Маня впервые во всех подробностях рассказала о своем замужестве. О разговоре на московской набережной, о предложении будущего мужа. И как она сразу бесповоротно решилась. Старик внимательно слушал, улыбался слегка, изможденное лицо его светлело.
– Мы с женой уверены: ты спасла нашего сына, – сказал он однажды, взяв ее руку в свою.
– От чего? У него все было замечательно. Не от чего спасать, – убежденно отказалась Маня от почетного звания спасительницы.
– И ты знаешь, и мы все знаем и знали. Этот его период жизни с мужчинами. Долгий период. И если бы не ты… СПИД маячил поблизости. Кто дал бы гарантию? Мы с матерью просим небо, чтобы младший Свен не знал подобного опыта.
Маня задумалась. Может ли мать уберечь сына от всевозможных опытов над собственной жизнью? Говорить, приводить поучительные примеры из чужого печального опыта, пугать неизлечимыми роковыми болезнями и чудовищными карами небесными…
