Дэвид Гутерсон - Богоматерь лесов
Соблазненный и покинутый, он бродил по парку, где проходил фестиваль камерной музыки. Она тоже оказалась там, но, когда он приблизился к ней, сказала: «Ты не для меня». — «Почему?» — «Ты чересчур впечатлительный». — «Что ты имеешь в виду?» — «Слишком нервный. Чересчур много думаешь. Не мой тип. Я приехала сюда не за духовными поисками. Я не желаю обсуждать, есть Бог или нет». «Извини, что испортил тебе каникулы», — сказал Донни. «Пошел ты», — ответила она.
Энн рассказала свою историю, соблюдая хронологическую точность, как будто самое главное было в последовательности событий. Закончив, она вытащила четки:
— Я говорю чистую правду. Клянусь Иисусом, отец.
Отец Коллинз поскреб бровь, покачал головой и вздохнул.
— Это… как бы это сказать… не знаю… Это просто… поразительно.
— Отлично сказано, — заметила Кэролин.
— Вы сделали очень серьезное заявление.
— Я рассказала только о том, что видела. И слышала.
— Вы видели и слышали Деву Марию?
Энн кивнула.
— Но другие ее не видели. Только вы. Ни ваша подруга, ни те люди, которые отправились с вами в лес.
— Я не видела ничего, — сказала Кэролин. — И не слышала.
— А я видела и слышала, — сказала Энн.
— Так же, как видите и слышите меня? — спросил священник.
— Нет. Не совсем.
— Тогда как?
— Я не могу это описать.
— Ну хорошо. Как она говорила? Как я?
— У нее был женский голос.
— Но это был человеческий голос?
— Он доносился издалека. Как будто из-под воды.
— Человек не может говорить под водой, — заметила Кэролин.
— Кажется, я понял, что она имеет в виду, — сказал священник. — Это образное выражение. Не следует понимать его буквально.
— Я имею в виду, — сказала Энн, — что, если бы вы могли разговаривать под водой, ваш голос звучал бы примерно так же.
— Ясно, — кивнул священник. — А у вас не было ощущения, что вы слышите ее слова не так, как мои, не через воздух? Я говорю про звуковые волны. Может быть, они звучали у вас в голове, как при телепатии? Или вы слышали их своими ушами?
— Голос был у меня в голове.
— Так это был телепатический голос? Он был похож на мысли? На ваш собственный внутренний голос? Ваши собственные мысли, произнесенные чужим голосом?
— Ее голос звучал у меня в голове. Так она разговаривала со мной.
— Но вы видели, как шевелились ее губы? Это было что-то вроде пения под фонограмму? Ее губы шевелятся, а у вас в голове звучит ее голос?
— Ее губы не шевелились, нет.
— Вы это видели? Она стояла достаточно близко?
— Ее губы не шевелились. Это точно.
— Как далеко она стояла?
— Примерно в двадцати ярдах.
— Как вы думаете, вы могли бы ее потрогать? Протянуть руку и прикоснуться к ней? Или ваши пальцы… не знаю… просто прошли бы сквозь нее? Она походила на привидение или на человека из плоти и крови?
— Она была прозрачной. Так мне показалось. Я плохо объясняю.
— Видели ли вы какую-то рябь? Вроде той, что бывает на воде? Или ничего, только воздух?
— Скорее что-то вроде тумана. Что-то похожее на облако.
— Почему вы так говорите?
— Мне так показалось.
— Таково ваше впечатление?
— Да, впечатление.
— То есть она была похожа на облако?
— Ну да, пожалуй.
— Вам не показалось, что она похожа на сон? Что-то вроде сна?
— Нет. Вряд ли. Я знаю, это мне не приснилось. Нет, на сон это было не похоже.
— Чем это отличалось от сна?
— Что вы имеете в виду?
— Чем ваши ощущения отличались от тех, которые человек испытывает во сне?
— Тем, что это был не сон. Я не спала, когда все случилось. Как сейчас. Вы же знаете, что сейчас вы бодрствуете, а не спите?
— Да.
— Так было и со мной, когда я ее увидела.
— Я ни в коей мере не ставлю ваши слова под сомнение. Извините, если вам показалось, что это так.
— Я ничего такого не думала.
— Простите.
— Всё нормально, святой отец.
— Наверное, я слишком давлю на вас. — Он сменил позу, поменяв скрещенные ноги местами. — Веду себя словно адвокат.
— Не совсем, — возразила Кэролин. — Пока что вы не выписали нам счет.
— Не могли бы вы, — попросил священник, — повторить ваш рассказ. Еще раз описать все, что случилось. И, если позволите, я буду время от времени прерывать вас и задавать вопросы.
— Уже восьмой час, — сказала Кэролин. — Может быть, мы сходим перекусить, а потом вернемся?
— Не уходите, — попросил священник. — Поешьте со мной. Останьтесь. Когда вы постучали, я как раз собирался сообразить что-нибудь на ужин.
Он отметил, что духовидица пропустила вопрос о еде мимо ушей. По ее напряженной позе было видно, что ей не до еды. Он подумал, что, по всей вероятности, такое состояние вызвано отчасти недомоганием, а отчасти ее одержимостью.
— Давайте сделаем небольшой перерыв, — сказал он. — Я пойду на кухню и приготовлю лапшу. А вы почитайте или поспите. Погрейтесь, посмотрите телевизор. Отдохните.
— Я помогу вам, — предложила Кэролин.
— Не надо. На кухне слишком тесно. Я справлюсь сам. Храни вас Господь.
— Вот это священник, — сказала Кэролин. — Не только вещает с кафедры, но и стряпает. Большинство священников наверняка покупают замороженную пиццу или мексиканскую еду для микроволновки.
— Я тоже их покупаю, — сказал священник.
К лапше отец Коллинз подал готовый томатный соус с базиликом, теплый хлеб с маслом и чесночной солью, отваренную стручковую фасоль и кочанный салат, заправленным смесью кетчупа и майонеза, имитирующей соус «Тысяча островов». Пока они ели, сидя на диване с тарелками на коленях, он поставил кассету «Шедевры Бетховена» — современную обработку Девятой симфонии, Аппассионаты, Крейцеровой сонаты и увертюры к «Эгмонту». Живая, вполне безобидная музыка. Кэролин ела с аппетитом, Энн с небрежным изяществом. После еды священник быстро вымыл посуду, вручил каждой по вазочке с неаполитанским мороженым, выложенным на пластинку сахарной вафли, и приготовил чай. В заключение он предупредил, что, пользуясь уборной, следует придерживать ручку бачка, чтобы поток воды был достаточно сильным, и извинился, что раковина не вымыта. «По части домашнего хозяйства я не на высоте», — признался он.
В раковине Энн действительно увидела остатки пены, волосы и пятна засохшей слизи. На полке лежала пачка сменных лезвий, которые продают оптовыми партиями в магазинах, торгующих со скидкой. Кроме того, здесь обнаружилась упаковка туалетной бумаги из двенадцати рулонов, десять кусков мыла, бутылка тайленола и полдюжины больших тюбиков зубной пасты — как будто отец Коллинз готовился к осаде или внезапному экономическому кризису, который опустошит прилавки. На полу рядом с унитазом лежали журналы — один посвященный досугу и путешествиям, другой светским знаменитостям — и две книги: Джеймс Данливи, «Человек с огоньком» и Норман О’Браун, «Сущность любви». Духовидица, скорчившись, уселась на унитаз — ее месячные были в самом разгаре, — открыла первую страницу Данливи и прочла: «Потрясающий плутовской роман. Чувственный, страстный, забавный и остроумный гимн сексу и человеческой низости». Интересно, зачем такая книжка священнику? Из любопытства она наугад открыла «Сущность любви» на шестьдесят третьей странице, мимоходом отметив, что текст насыщен обрывающимися строками, которые складываются в загадочные узоры: «Вагина, подобная алчущей пасти, или зубастое лоно; челюсти исполинской матери, пожирающей людей, менструирующей женщины, что, торжествуя, сжимает истекающий кровью трофей — откушенный пенис. (Ср.: Г. Рохайм. Загадка сфинкса.)» Она бегло просмотрела книжку и обнаружила, что вся она написана в том же духе — мешанина из бесконечных цитат, взятых из неизвестных ей книг о сексе и прочих материях. По-видимому, автор считал, что благодаря совмещению эти фрагменты обретали новый смысл. Возможно, так оно и было. Она не знала. Но как случилось, что подобные вещи читает священник? Пусть даже в туалете. Священнику положено читать «Католическое обозрение», «Исповедь» Августина Аврелия и биографию матери Терезы, но уж никак не глянцевые журналы о путешествиях и книги про женщин, которые откусывают пенисы.
Не удержавшись, она заглянула в спальню. Кровать была прикрыта расстегнутым спальным мешком, на тумбочке стояли две помятые жестянки из-под сока, на полу валялись журналы и книги, электронные часы-будильник ярко светились в темноте алыми цифрами. На окне лежало полотенце, а в углу — пара гантелей. «Зачем священнику гантели? — спросила она себя. — Для чего ему мускулы?». Над кроватью висело распятие, двухфутовый Иисус, худой и черный, с выпирающей, как у птицы, грудиной и провалившимся животом. Энн сделала три шага в глубь комнаты и почувствовала запах простыней на измятой постели. Указательным пальцем она осторожно дотронулась до бедра Христа, перекрестилась и поцеловала свои четки. «Радуйся, Мария, благодати полная», — прошептала она и поспешила назад, в гостиную.
