Ярослав Астахов - Черные врата
И вот, без единого движения замерший старец пристально и спокойно смотрит в белую пелену, текучую, которая перекрыла каньон вдалеке и выше – и не страшится быть загипнотизирован вертикально струящимися ее реками.
Напротив, он вдруг обретает уверенность, что концентрированный его взгляд может обороть завесу и прозреть дальше – за маскировочный колдовской полог. И вот… Игумен видит Врата. Они внезапно проступают ему в белесом, в этой далекой текущей медленно завораживающей вуали. Черные Врата обнаруживаются нежданно, и однако все-таки постепенно и как бы нехотя… Как если бы уступая пристальной и суровой воле, которую Игумен вложил во взгляд.
Они действительно оказались черные.
И будто бы они висят в пустоте, в белой дымке.
Нет никакой стены, бастиона или же башни, в какую они ведут. Это невероятное сооружение не имеет створ, и не простирался за ним никакой туннель, ход или разводной мост. Врата напоминают собою триумфальную арку. Но – построенную затем, чтобы увековечить победу зла.
Их перекладина имеет рогоподобные выросты по краям. Выступы, идущие сначала параллельно земле, а потом загибающиеся слегка, утончаясь и заостряясь, кверху. Такие точно по форме выросты можно видеть и на столбах: по одному в верхней части каждого, несколько более массивные, чем выступы перекладины. Все это сообщает Черным Вратам отдаленное и мрачное подобие какой-то китайской пагоды…
Игумен спрашивает себя, не испытывает ли он страх, созерцая в упор дверь в ад.
И с удовлетворением отмечает: нет, не испытывает.
Игумен просто очень внимательно смотрит, словно путешественник в чужой и хмурой стране, вдруг увидавший какую-то ее редкую и зловещую достопримечательность. Он отмечает отрешенно огромность размера Врат. И грозную толщину эбеновых прямоугольных столпов, и массивность арочной балки.
– Но я не путешественник здесь! – внезапно произносит Игумен в сердце своем. – Их, эти Черные Врата, мы прибыли сюда осаждать, и о Вратах этих сказано, что они нас не одолеют. [19] Нет смысла только лишь их бездеятельно созерцать и ждать, когда через их проем хлынут полчища! Нет, я подойду к ним и сокрушу их силою честного животворящего креста! Или, по крайней мере, я загляну за эти Врата и узнаю, что подготавливается по ту сторону.
И старец поднимается с камня. И он идет ко Вратам, не прячась, твердыми и уверенными шагами.
Идет уже минут пять… и у него все более укрепляется впечатление, что цель похода нисколько не приближается по мере продвижения его к ней! Как если бы Врата отступали все это время с такой же скоростью.
Но нет, замечает затем Игумен, продолжая свой путь, – Врата не перемещаются, они не покинули места первоначального положения. Текучая стена тумана все ближе. И ближе изломы скал, которыми она ограничена по сторонам каньона. И расстоянье от кромки, что разделяет области воздуха белесого и прозрачного, до оснований черных столпов остается таким же точно, как оно было. Следовательно, Врата не удаляются, нет… Врата, по мере приближения к ним Игумена… уменьшаются!
Игумен пересекает кромку, входит в туман. При этом у него возникает чувство, что в этот миг преодоления границы с ним неизбежно случится что-то. Возможно, кожу его лица и рук вдруг пронзит, как тысячами иголок. Или же обнаружится вдруг, что не в состоянии он дышать этою текучею белизной – и она сожжет ему легкие… Но ничего такого не происходит. Игумен медленно идет ко Вратам, разгоняя руками ленивый вязко текущий дым.
А Черные Врата по пояс ему теперь.
Игумен приближается к ним еще и они, все продолжая уменьшаться по мере сокращения до них расстояния, становятся ему по колено.
Он может их коснуться рукой. Но у Игумена нет ни малейшего желания это делать – дотрагиваться до этой гладкой и маслянистой как бы, отблескивающей слегка поверхности.
С ней что-то не в порядке, он чувствует.
Как если бы материал Врат стремительно летел весь, как будто стоячий вихрь. Такое впечатление дает маховик, раскрученный до безумия. Он словно бы остановился для взгляда, но – около него шипит воздух…
Игумен остановился и смотрит на Черные Врата, не зная, что ему предпринять.
Они напоминают ему теперь маленькую черную скамеечку странной формы и зловещего вида.
Игумен понимает, что, уж конечно, не в состоянии теперь он в эти Врата пройти. И даже бы не получилось у него проползти, протиснуться под их перекладиной… Как объяснить происшедшее? Какой смысл, что, вот, Черные Врата становились меньше и меньше по мере приближения его к ним? Быть может, это означает победу?
Или же это хитрость Врага, напротив?
И вдруг с последнею мыслью Игумен слышит громоподобный, оглушающий смех. Как будто бы разваливаются на куски и рушатся, продолжая дробиться дальше, стены каньона.
Игумен просыпается и осознает себя лежащим посреди тех самых камней, на одном из которых он сидел, созерцая ритмически-текучую пелену… Он понимает, что, ослепленный сном, упал с камня и пролежал так неизвестно какое время, соблазняемый дьявольскими видениями.
Белесая переменчивая стена, все также не пропуская ока за свою грань, мерцает вертикально струящимися потоками в отдалении…
7. НАЧАЛО БИТВЫ
Игумен опускается на колени. Из глаз его текут слезы, он говорит, прерывающимся и громким шепотом:
– Каюсь, Господи!..
Костлявый узловатый кулак ударяет в грудь.
– Гордыня. Мерзкая гордыня обуяла меня! Я принялся творить не волю Твою, мой Боже, – но собственное страстное похотение!.. Ну как я мог не заметить, что ведь это Враг обманывает меня, страстию ослепляемого?! Намерение было мое благое, так разве же не знаю я, иерей, что благими намерениями… Прости! Прости меня, Боже мой… если только, конечно, мне есть прощение! Твоею волею совершил весь путь сюда и… вот так в конце оступился, немощью осквернившись! Как стану противостоять Врагу, павшему чрез гордыню, коль сам – соблазнился ею же?!
Худые плечи старика содрогаются от рыданий. Не в силах совладать с отчаянием, он вскидывает вдруг руки над головой и падает лицом вниз.
Кудесник выбирается из ниши в стене расселины и подходит к старцу. Склоняется над ним, обнимает и осторожно его усаживает.
– Отец! Отец… Не надо бы сейчас таких настроений сердца! Нашествие обезумевшей тьмы на весь этот мир начнется вот-вот – я чувствую! Встань же, батюшка. Чего ж мы сумеем сделать, если овладеет нами расслабленность?
– Мы оба не смогли устоять пред мороком, что насылает завеса, – прибавляет еще Кудесник. – Стремления наведенные, образы, мысли, чувства, внушенные нам Врагом – восприняли за свои! Конечно же, это грех. Но ведь говорили святые учителя: не так тяжел грех упасть, как не встать… Ты самый сильный из нас, отец. Не дай же расточится силе в пустых слезах, не оставь нас наедине с тем, что будет!
Кудесник слышит за спиной легкие шаги. Майор проснулась и встала, и она подошла и слушает.
Не выдаст ли сейчас какую-нибудь насмешечку в своем стиле? – думается Кудеснику. – Ну только этого не хватает!
Но в этот раз опасенья его напрасны. Лицо красавицы печальное и спокойное.
Мы выросли за эти несколько дней, – внезапно осознает Кудесник. – Все трое, мы совершили путь много больший, чем было нами оставленное позади расстояние физическое… И что же здесь с нами делается? Столь быстро воспринимают и усваивают новое только дети, которых не отягощает усталость, бывающая от жизни.
Игумен не откликается никак на слова Кудесника; он ушел в себя.
Наверное, – думает Кудесник, – этот невольный грех представляется старику огромным, никем никогда невиданным. С большой ведь высоты больно падать!
– Вы знаете, а у нас как в точности по русским былинам, – начинает Кудесник повествование, как бы меняя тему. – Решили три богатыря нести дозор у Калинова моста чрез речку Смородину. И вот один пошел, да проспал. На следующую ночь заступил второй – и тоже проспал. Но на третью…
Внезапно он умолкает, вскидывая ладонь вверх (прислушайтесь!). Потому что осознает вдруг, что из каньона давно доносится какой-то глухой непрерывный рокот. Который поначалу был едва слышен и нарастает, однако, с каждой секундою – приземистый глухой гром. Как если бы в ущелие ворвалась вода и гремит каменьями. Как будто бы приближается, хотя и далекий еще пока, фронт паводка.
Трое друзей поворачиваются и медленно покидают расселину, выступая в каньон. Кудесник, после него Майор, и через какое-то время за ними вослед – Игумен. Они останавливаются на некотором расстоянии друг от друга и смотрят вверх по течению ледника.
