Игорь Чубаха - Злаки Зодиака, или Ижица-файлы
Далее Максим уже в окно не глазел, а лихорадочно распихивал по карманам самое необходимое, включая стыренную бумагу и диплом из домашнего архива. А у подкатившего задом прямо к подъезду фургона с грохотом обрушился борт и, как апельсины из порвавшегося полиэтиленового кулька, из фургона посыпались вооруженные до зубов бойцы в герметичных шлемах – ни хлорпикрин им не опасен, ни улыбка Медузы Горгоны. Протиснувшееся сквозь тучи солнце отразилось золотыми рыбками в пластиковых забралах. И бойцы ринулись в подъезд.
На третьем этаже первый из них оказался через две секунды. Еще через секунду дверь в квартиру Храпунова перестала оказывать сопротивление. Но только никого в квартире бойцы не обнаружили. Кукушка из часов с сарказмом сообщила, что воины опоздали. Окно на кухне оказалось распахнуто, и осенний промозглый ветерок шевелил занавеску. И даже можно было поверить, что за занавеской кто-то прячется, если бы она не была прозрачной.
– Куда он делся? – наивно спросил младший в группе захвата.
Старший, встав на цыпочки, раскрошил двумя пальцами деревянную кукушку в часах и со злой иронией бросил:
– Вознесся, – его ждали неприятные минуты оправданий перед Диной Матиевной.
А Храпунов, по карнизу перебравшись на соседний балкон, уткнулся носом в вывешенные капитуляционными флагами сырые простыни. Однако это чересчур напоминало недавно пережитые напряжные минуты! Вывернувшись из прилипчивых влажных тряпок, Максим осторожно заглянул в чужую квартиру сквозь стекло балконной двери, жаль, меж пышными гардинами нашлась только скупая щелочка, и глаза долго привыкали к царящему там сумраку. Кто здесь обитал, он не ведал – редко бывал дома и не стремился поддерживать добрососедских отношений.
Предварительная разведка дала не так уж много информации: обстановка весьма не бедная, на стеклянном журнальном столике заложенная рекламным проспектом книга «Бесы» Федора Михайловича Достоевского. И никого, хоть в этом явь отличалась от приснившейся подляны.
Запор оказался не хитрым и, бесшумно помудрив с балконной дверью, Максим очутился в комнате. На цыпочках обогнув роскошный итальянский спальный гарнитур «Olimpia»[9], завлекательно застеленный атласным бельем, Храпунов заглянул в следующую комнату, его интересовал только выход из этих хором. Выход Максим за следующей дверью не обнаружил, но если бы только в этом заключались Юркины трудности.
Эта комната не имела окон, и здесь правила бы совсем уж непроглядная темень, если бы не в двадцать ламп пылающая под потолком, да еще преломляющая огни тысячей хрустальных висюлек, чешская люстра. Одна из украшающих стены этой комнаты дверей явно скрывала ванну, и оттуда вместе с журчанием воды доносился афродизиачный женский голосок:
– …А фонари с глазами желтыми
Нас вели сквозь туман.
Любить я раньше не умела так
Огненно, пламенно!
В душе моей неосторожно Вы
Разбудили вулкан!..
Но песня предназначалась не Храпунову. Левым плечом к незваному гостю на кожаном пуфике от гарнитура «Zodiaco» орлом ерзало обнаженное по пояс лицо кавказской национальности. Средних лет, офицерские брюки с лампасами, на груди буйные заросли седой шерсти, на крючконосой физиономии такое выражение, будто гражданин способен по плеску воды сквозь запертую дверь ванной угадывать, какую часть тела сейчас моет вожделенная дама.
А на курчавом плече пороховая татуировка – сиськастая русалка, пронзенная бамбуком. Как тут не вспомнить, что зря Максим сачканул дежурство в противорусалочьем патруле?
На кресло от того же гарнитура был небрежно брошен майорский китель с регалиями воздушно-десантных войск и портупея, в которой просчитывался, черт побери, боевой пистолет.
Помоги мне, помоги мне!
В желтоглазую ночь позови!
Видишь, гибнет, сердце гибнет
В огнедышащей лаве любви!
– Выводила рулады под аплодисменты воды запершаяся сирена.
Максим еще не был стопроцентно уверен, что влип окончательно, хотя сон явно был в руку. Вернувшись назад, Храпунов почесал затылок, реквизировал глянцевую закладку из Достоевского, оторвал клок и принялся интенсивно жевать, остальное свернул в трубочку. Во рту стало горько и, не затягивая, Максим выставил в заселенную комнату только трубочку. Прицелился, зажмурился и дунул.
Жеваная бумажка противно-влажно шаркнула по выключателю, и все двадцать ламп под потолком дисциплинировано погасли, оставив в глазах стража слепящие круги. На цыпочках Храпунов скользнул к кобуре, его пальцы нашарили скрипучую гладкую кожу, только пистолет в кобуре уже не ждал его ласкового прикосновения.
Ствол уперся исаявцу в висок, и был он такой же студеный, как глаза смертельно больной Даши из сна. «Стечкин» – сделал безрадостный вывод Максим, при этом амулет на его шее вел себя совершенно индифирентно, никаких чар против нашего игумена не использовалось.
– Эй, ты кто такой здесь? – раздался над ухом Максима возмущенный голос с кабардинским акцентом.
– Водопроводчик, – нашел Максим время шутить.
Храпунова, не убирая ствола, поймали за грудки и грубо подтащили к стене. Здесь грудки отпустили, но ствол по прежнему продолжал подпирать висок, и кожа под ним отчаянно зудела.
Услужливо вспыхнули двадцать дочерних ламп люстры, лицо кавказской национальности брезгливо вытерло ладонь, которой нашаривало обслюнявленный выключатель, о брюки с лампасами.
– Эй, ты, такой, откуда здесь пришел? – стал сверлить глазами пленника восточный человек, – Зачем порог моего дома переступаешь? Говори, а то убивать буду!
Нам попугай грозил загадочно
Пальмовой веточкой.
А город пил коктейли пряные,
Пил и ждал новостей.
Оба, не сговариваясь, оглянулись на дверь ванной, на то и сирены. Хозяин положения свирепо почесал косматую грудь напротив сердца.
Вы называли меня умницей,
Милою девочкой.
Но не могли понять, что шутите
Вы с вулканом страстей!
– Ты сюда к Софье пришел? Она тебя звала?! – заподозрил самое худшее горячий восточный человек, ствол серьезней надавил на висок. И под ним зуд стал нестерпимей, чем если бы там паслась эскадрилья комаров.
– Я ваш сосед снизу, – проворно сменил легенду Максим, – вы здесь моетесь и в потолок стучите, а у меня протечка, и заснуть не могу. Я буду жаловаться! Из какой вы воинской части? я буду жаловаться вашему командованию!
Максим знал, что люди военные пуще попасть в плен боятся жалоб местного населения. Но дитя гор не струсил, а амулет дубово считал, что в коллизии мистика отсутствует напрочь.
– Нет, ты лжешь, я по глазам вижу, ты к Софье пришел. Молись, если веришь в своего Бога!
– А она красиво поет, – вдруг нашел время для комплимента Максим.
– Да, она очень красиво поет, – сатанея на глазах, согласился хозяин положения. – Она тебе уже пела?!
Вернулся тот подкожный шуг, который прессовал Храпунова во сне. Как тут не вспотеть? Ствол «Стечкина» соскользнул и остановился на щеке, но рука представителя гордого народа твердо вернула поцелуй смерти обратно.
Ямайским ромом пахнут сумерки
Синие, длинные,
А город каменный по-прежнему
Пьет и ждет новостей.
– Софья, ты скоро?! – неожиданно громко рявкнул Максим.
От наглости пришлого незнакомца лицо кавказской национальности на секунду потеряло ориентацию в пространстве и опустило оружие.
– Уже иду, дорогой! – донеслось сквозь плеск воды.
Восточный человек поборол слабость и обнаружил, что незваный злодей походкой вразвалочку двинул на выход.
– Стой, стрелять буду.
Максим щедро рассмеялся:
– Не получится, геноцвали, – Храпунов разжал ладонь и показал умыкнутую под шумок из пистолета обойму. Сунулся в одну дверь – кладовка, сунулся в другую – то, что надо. – Счастливо оставаться, – сделал ручкой исаявец с порога, – обойму я в почтовый ящик подброшу.
Короткий коридор оканчивался долгожданной дверью на лестничную площадку. И стоило Максиму сделать по тамошнему ковролину первый шаг, воздух огласила требовательная трель дверного звонка. Это вполне мог быть исаявский спецназ с обходом квартир соседней парадной в поисках сбежавшего игумена. Но геноцвали лучше владел обстановкой:
– Вай, муж вернулся! – взвыл восточный человек и окончательно выронил из ослабшей руки Стечкина на ворсистый ковер.
– А ты тогда кто? – отпрянул Храпунов.
– А я – Гиви, – чистосердечно призналось лицо кавказской национальности. – Мужчина должен спать с женщинами часто, но много, да?
Закат опять окрасил улицу
Красками дивными.
Но грозовые тучи кружатся
Над вулканом страстей.
– Не подозревая о нависшей грозовой туче, решила допеть песню купальщица.
