Армандо Салинас - За годом год
— Ой, Аугусто, говори, пожалуйста, потише. Эти стены из папиросной бумаги, поди узнай, кто за ними, — предупредила Элена, обращаясь к мужу.
— Вчера у нас в мастерской двоих забрали.
— Ты кого-нибудь видел?
— Нет, еще рано. Пока надо переждать.
Энрике смотрел на друга, на его жену, Элену. В соседней комнате громко посапывал во сне один из сыновей Аугусто.
— Все еще не верится, что я здесь. И не трясусь от страха.
— Если кто спросит про Энрике, скажешь, что это твой брат, приехал, мол, погостить немного.
Элена, кивнув головой, сказала:
— Вы, наверно, сильно устали? Я вам сейчас постелю.
— Нет, что вы. Не беспокойтесь. Я сам все сделаю.
— Ступай постели ему, — сказал Аугусто жене. — У него, видно, все кости ломит.
Ему постелили матрас у самого окна. Слышно было, как муж с женой тихо переговаривались в соседней комнате. В окно светила луна, вычерчивая на полу млечное квадратное пятно.
— Ну, как ты там, Гарсиа? — громко спросил Аугусто.
— Наверное, ему холодно, — сказала Элена. — Завтра устроим поудобней.
— Нет, мне хорошо, — ответил Энрике.
Потом, сморенный усталостью, повернулся на бок. Откуда-то доносились звуки радио.
— Если соседки пристанут с расспросами, скажешь, что это твой брат. Так будет лучше, поняла? — повторял жене Аугусто.
* * *
Педро уже не работал в пивной.
Парень, сидевший рядом с Педро, допив рюмку, сказал:
— Прошвырнемся на танцульку?
Педро смотрел в окно бара.
— Ну, прошвырнемся? — настаивал парень.
— Надо подождать Малыша, — возразил парень, стоявший у двери в заведение.
— Вот что, Лукас. Пускай этот Малыш не думает, что мы станем ждать его всю ночь напролет. Больно он нос дерет. Возомнил о себе.
Парень, стоявший у двери, поискал глазами взгляд Педро.
— Подождем еще чуток, — отозвался тот.
После слов Педро парень отошел от двери и приблизился к стойке, где стоял радиоприемник.
— А ну включи-ка машинку, хочу послушать музыку.
Буфетчик включил радио.
— Когда у вас будет кофе или сахар, я куплю, — сказал он.
— А сколько дашь?
— Кофе — по сорок дуро, как в прошлый раз.
— С прошлого раза подорожало, — сказал Педро со своего места.
— Могли бы позвонить Малышу по телефону.
— Зачем? Черт его знает где он шляется.
— Гуляет, наверное, со своей Долорес. Сами знаете, он не любит, когда ему мешают с ней гулять.
— Ох, уж эта парочка, сидит она у меня в печенках…
— Придурок ты, Хуан. Настоящий придурок, уж поверь мне, — перебил парня Педро.
— Ладно, согласен. Но не станем же мы торчать тут весь вечер из-за того, что Малышу и Долорес захотелось позабавиться в постели.
— Придурок и трепло. А стоит тебе увидеть Малыша, сразу в штаны наложишь.
— Ну, это еще посмотрим.
Лукас, обхватив голову руками и облокотясь на обитую жестью стойку, слушал радио. Он покачивался в такт музыке.
С улицы доносился шум трамвая, вспыхивали лучи автомобильных фар.
— Слышь, Эмилиано. Налей мне рюмку анисовой.
— Хорошей или из графина? — поинтересовался буфетчик.
— Хорошей.
— Такая по три монеты за рюмку.
— Ты давай наливай, а не болтай, сколько стоит. Не ты же будешь платить, как я понимаю.
У входа в бар остановилось такси.
— Явился, — громко сказал Педро.
— И конечно, со своей Долорес. Ну, что я говорил, мы ждем, а он развлекается!
Лукас выпрямился у стойки, Хуан перестал прогуливаться между стульями.
— Привет, — поздоровался он с вошедшим молодым парнем. — А ну-ка, Эмилиано, налей нам по рюмочке, ей и мне.
— Послушай, Малыш. От всех нас и так разит. Мы тут, пока тебя ждали, пропустили порядком.
— Ладно, это неплохо. Значит, не скучали.
— Не сердитесь, ребята. Это я виновата, что мы опоздали, — сказала девица, приехавшая с Малышом.
Малыш, закрыв глаза, спокойно осушил рюмку водки, которую поставил перед ним буфетчик. Потом лениво посмотрел в зеркало, украшавшее стену бара. В зеркале отражалась разноцветная светящаяся вывеска на противоположной стороне улицы.
— Будь я с тобой в постели, наверняка не скучал бы, ни за что не скучал бы, — шептал Хуан на ухо Долорес.
— Эй, Хуан, не выводи меня из себя. Я такое не потерплю и от отца родного. Попробуй только.
— Ладно, бросьте трепаться, и пускай он лучше расскажет о деле. Есть что-нибудь новенькое? — спросил Педро.
— За последние дни ничего. Я ходил к этому типу, как мы договорились. Он сказал, что еще несколько дней надо подождать.
— А когда он предупредит тебя?
— На следующей неделе, в понедельник. У меня с ним встреча на рынке Легаспи.
— Можно ему доверять? — спросил Лукас.
— А что ему остается делать. Я знаю про другие дела, в которых он увяз по уши.
Долорес развалилась на стуле и шершавым бортиком спичечного коробка подтачивала ногти.
— Эмилиано, дай мне апельсинового сока, — попросила она.
Короткая юбка ее задралась, обнажив голые колени. Она была без чулок.
— Эй, Малыш, одолжи мне хоть пяток дуро, а то у меня ни шиша.
Хуан мял в пальцах сигару, которой угостил его хахаль Долорес.
— Здорово. Ты меня все время подначиваешь. А как остаешься на бобах, у меня же бежишь просить.
— Ты всегда забираешь себе львиную долю.
— А как же иначе? Недаром у моего Фернандо есть ум, а вдобавок еще и друзья. А ты чего хотел? Чтобы я устраивал все дела, рисковал больше всех, а брал бы наравне со всеми? Так знай же, приятель, для каждого дела нужна голова, а она у меня имеется. И еще тебе не мешает знать: когда у старухи выпадают зубы, она питается одним супчиком. Для того чтобы грызть мясо, надо иметь клыки. Ничего, они еще у тебя вырастут.
— Ты, Малыш, больно мнишь о себе, потому что учился. Но не думай, что я дурак и сосу палец. Не надейся. Верно, я умею только читать да писать, но в том не моя вина. Я никогда не ходил в школу, как ты. Да, верно, я неуч, но далеко не дурак.
— Зато иногда здорово смахиваешь на него, — вставила Долорес.
— А ты помалкивай, — оборвал ее Малыш. — Ты же знаешь, я не люблю, когда бабы суются в мои дела. Мы сами все решим и уладим, раз и навсегда. Хорошо, Хуан, если тебе не нравится, можешь сматывать удочки, и дело с концом.
Парни пристально глядели друг на друга. Двое других ждали, что ответит Хуан. Долорес, улыбаясь, продолжала спичечным коробком точить коготки.
— Так-то, Хуан, если ты уйдешь, скатертью дорожка. Можешь, если хочешь, вернуться к прежнему, шляться по улицам, подбирать грязные бумажки и потом продавать их. А здесь командую я, и командую, потому что стою больше вас всех. Понятно? Я умею говорить с людьми, умею постоять за себя.
— Ты, Малыш, тоже был старьевщиком. Так что не дури мне голову.
Лукас и Педро посмотрели на Малыша. Он никогда не говорил им, что занимался таким низким промыслом.
Малыш долго молчал, прежде чем ответить. Наконец он заговорил, цедя слова сквозь зубы:
— Память у меня еще не отшибло, помню эти времена, потому-то я и здесь. Я решил, что лучше воровать, чем дохнуть с голоду, будто ты дерьмо, а не человек. И я наплевал на все. Мне тогда хотелось сгинуть со света, распрощаться с этой сучьей Испанией, прихватив с собой по крайней мере полмира. А теперь…
— Я согласен, — сказал вдруг Хуан.
— Так-то лучше, приятель. Посмотришь, сколько бумажек положишь себе в карман, если пойдешь со мной. А коли в один прекрасный день тебя подцепят на крючок, ну что ж, утешься тем, что жил шикарно, в свое удовольствие.
— Эх, прошвырнуться бы в Хай, потанцевать больно охота. — Лукас продолжал приплясывать у стойки, слушая радио.
— Держи пять дуро, всего за тобой будет тридцать. — Малыш (он еще не совсем успокоился) протянул банкноту Хуану.
Хуан не хотел брать деньги. Он чувствовал себя обиженным.
— Ладно, не заводись, бери. Лучше денег ничего в мире нет. За эти самые денежки у нас в Испании ухлопали миллион человек. Понял, сколько стоят эти бумажки?
— Можно бы позвать Пепу с ее подружкой, — предложил Лукас.
— В магазине их сейчас не найдешь, уже поздно, — сказала Долорес.
— В Хае полно баб.
— Из этих горяченьких, которые сон как рукой снимают.
Долорес хихикала. Малыш, обхватив ее за талию, прижимал к стойке.
— Не будь скотиной, мне же больно.
— А недавно ты совсем другое пела.
— Недавно было недавно.
— Пойдешь с нами или домой? — спросил Малыш у Долорес.
— Пойду домой.
— Поехали с нами, — предложил Малыш.
— Не могу, дома догадаются, поднимут шум. Сегодня опять приду поздно. Папаша мне такую бучу устроит. И так все время ругается, что я опаздываю к обеду.
— Скажи, что гуляла, зашла в кино.
— А, пускай говорят что хотят. Я сыта по горло их укорами, повеселиться не дают. Вот увидишь, в один прекрасный день брошу их и уйду с тобой.
