Эмиль Брагинский - Служебный роман
И Новосельцев отправился к своему рабочему месту.
– Если Людмила Прокофьевна спросит – я в министерстве... – передал Верочке Самохвалов и тоже ушел.
– Знаешь, Бубликов скончался... – сообщил Новосельцев Ольге Петровне и сел за стол.
– Смотри, плохой человек, а помер! – после некоторой паузы сказала Ольга Петровна.
– Смерти я никому не желаю! – вздохнул Анатолий Ефремович.
По дороге к себе в кабинет Калугина попросила секретаршу:
– Вера, пригласите ко мне Юрия Григорьевича!
– Он только что ушел в министерство.
– Посмотрите у него на столе, там должна быть квартальная сводка, – сказала Калугина и устремилась в свой кабинет.
– Хорошо. – И Верочка отправилась в кабинет Самохвалова. Там, на столе, она принялась за поиски документа... И вдруг наткнулась на что-то невероятно интересное...
В рабочем зале Новосельцев и Рыжова.
– Что ты так долго торчал у нашей мымры? – полюбопытствовала Ольга Петровна у сослуживца.
– Она не мымра! – Новосельцев повысил голос. – В конце концов, не всем же быть красавицами! Как тебе не стыдно так отзываться о женщине?
Ольга Петровна не поняла происходящего:
– Не кричи на меня! Что это ты вдруг за нее заступаешься?
– Ты ее просто не знаешь! – запальчиво крикнул Анатолий Ефремович.
– И знать не хочу! – спокойно сказала Ольга Петровна и пожала плечами.
...В кабинете Самохвалова Верочка лихорадочно набрала двузначный номер.
В общем зале подруга Верочки – Алена сняла трубку.
На лице Верочки было просто написано, что она узнала нечто сенсационное.
Секретарша буквально захлебывалась:
– Алена, это я... держись за стул, а то упадешь!.. Людмила послала меня к Самохвалову, ей срочно понадобилась какая-то бумага... Подожди, имей терпение... А Самохвалов умчался в министерство... Я рылась у него на столе... Ты знаешь Рыжову из отдела легкой промышленности?.. Ну, которая вечно ходит со скрученными чулками... Она принесла мне письмо, чтобы я передала Самохвалову. Так вот, я случайно на него наткнулась, оно на столе лежало. Конечно, читать чужие письма некрасиво, но я взглянула и не могла оторваться, слушай!
Верочка читала с выражением:
– «Дорогой Юра! Долго я не решалась написать. Конечно, прошлого не вернешь, и писать тебе глупо и бессмысленно, и ругаю себя за это ужасно, но все равно пишу. А зачем? Толком не знаю...»
Алена сидела в зале среди учетчиков и статистиков, буквально в двух шагах от Ольги Петровны. Лицо Алены выражало богатую гамму чувств, которые свойственны только женщинам, узнавшим чужую тайну. А Ольга Петровна даже не подозревала, что ее секрет уже перестал быть секретом.
Верочка продолжала читать:
– «...Женщины, когда им под сорок, часто делают глупости... Я понимаю, что все это тебе ни к чему, лишнее это все, ненужное для тебя, может быть, даже и неприятное. Но для меня это... как бы тебе объяснить... При встрече с тобой я поняла, что все эти годы любила, наверное, только тебя!» – Верочка оборвала чтение. – Алена, ты слышала что-нибудь подобное? Она просто чокнулась. Только ты никому не рассказывай!..
Магистрали города были забиты потоками транспорта. Автобусы, трамваи, троллейбусы, легковые машины образовывали на перекрестках заторы и пробки. Бесконечные людские колонны вытекали из вестибюлей метро и растекались по улицам и переулкам.
Разбившись на речки и ручейки, потоки служащих вливались в подъезды, в ворота, в парадные различных учреждений. С портфелями, папками, рулонами, сумками, книжками, газетами люди спешили, боясь опоздать, перегоняя и толкая друг друга. Молодые и старые, усталые и энергичные, веселые и угрюмые, озабоченные и беспечные, торопились они, чтобы приступить к своей ежедневной работе.
И среди этого потока камера следила за Анатолием Ефремовичем Новосельцевым. Вот он выбежал из парадного дома, где живет, вместе со своими ребятами. Трое Новосельцевых привычно забрались в автобус через переднюю дверь. Вот Новосельцев отправил старшего в школу, младшего сдал в детский сад, а сам, озираясь, подошел к цветочному киоску и купил букет гвоздик.
На фоне этих кадров возникали и исчезали надписи второй серии фильма и звучала уже знакомая песня:
Нас в набитых трамваях болтает.
Нас мотает одна маета.
Нас метро то и дело глотает,
выпуская из дымного рта.
В смутных улицах, в белом порханье,
люди, ходим мы рядом с людьми.
Перемешаны наши дыханья,
перепутаны наши следы.
Из карманов мы курево тянем,
популярные песни мычим.
Задевая друг друга локтями,
извиняемся или молчим.
Мы несем наши папки, пакеты,
но подумайте – это ведь мы
в небеса запускаем ракеты,
потрясая сердца и умы.
По Садовым, Лебяжьим и Трубным —
каждый вроде отдельным путем —
мы, не узнанные друг другом,
задевая друг друга, идем...
Кончились титры. Кончилась песня. Началась вторая серия картины.
И снова осеннее московское утро. С портфелями, папками, рулонами, книгами, газетами люди спешили на работу, перегоняя и толкая друг друга.
...Расплатившись за купленные гвоздики, Новосельцев еще раз оглянулся по сторонам и стал думать, куда спрятать цветы.
Сначала он их попытался засунуть под пальто, но понял, что гвоздики помнутся. Тогда он открыл портфель, уложил в него цветы и зашагал на службу. Около дома, где разместилось наше статистическое учреждение, было еще пустынно. Изображая независимость и беспечность, Новосельцев нырнул в парадное.
В учреждении еще никого не было, даже Калугиной. В зале объявился Новосельцев с букетом цветов, спрятанным в портфеле. Воровски озираясь, Новосельцев крался вдоль пустых столов. Столкнувшись с уборщицей, которая мокрой тряпкой протирала пол, он спрятал портфель за спину и вежливо поздоровался.
Затем Анатолий Ефремович осторожно заглянул в кабинет Калугиной и, убедившись, что он пуст, забежал в него, достал из портфеля цветы и поставил их в графин для питьевой воды.
Когда Новосельцев вышел из предбанника, по залу уже шествовала Людмила Прокофьевна, наполненная желанием руководить.
Чтобы избежать встречи и последующего разоблачения, Новосельцев поспешно ретировался в дверь, где висела табличка, изображающая мужчину в черном...
Калугина вошла в кабинет, автоматически сняла пальто, повесила его на вешалку, приблизилась к столу и... внезапно обнаружила в графине цветы.
Она с изумлением уставилась на букет. Было совершенно очевидно, что это событие для нее – из ряда вон выходящее и не укладывается ни в какие рамки.
Тем временем Новосельцев вышел из засады и как ни в чем не бывало занял свое рабочее место.
Около предбанника появилась Ольга Петровна. В ожидании Самохвалова она достала сигарету и закурила.
Мимо Рыжовой пробежала Верочка. Увидев Ольгу Петровну, секретарша с трудом удержалась от смеха.
Около приемной появился Самохвалов. При виде Ольги Петровны лицо его перекосилось. Он оглянулся по сторонам и, увидев, что никого нет, подошел к Рыжовой.
– Доброе утро, Юра, – заискивающе сказала Ольга Петровна и с надеждой взглянула на Самохвалова.
– Оля, я очень тронут... – понизил голос Юрий Григорьевич, – но ты должна понять... так уж сложилась жизнь. Я тебе признателен и ценю твое отношение. Но я прошу, не мучай ни себя, ни меня. Ты же умница!
– Когда женщине говорят «умница», подразумевают, что она круглая дура! – поникла Ольга Петровна.
– Это уже чересчур. Я так не думаю! – запротестовал Самохвалов.
– Какой ты стал вежливый! – с горечью заметила Ольга Петровна.
– Никогда не знал, что это недостаток.
– Юра, в тебе нет недостатков. Ты состоишь из одних достоинств. Эту тему я разовью в своем следующем письме. – Ольга Петровна ушла.
Самохвалов с ужасом посмотрел ей вслед и направился в приемную.
– Доброе утро, Верочка!
– Здравствуйте! – Верочка не смогла удержаться и фыркнула.
– Что с вами? – спросил Самохвалов.
– На меня иногда нападает... – Верочка давилась от смеха. – Ничего особенного... Извините...
Самохвалов скорчил недоуменную гримасу и скрылся в своем кабинете.
А в вестибюле, неподалеку от гардероба, Шура укрепляла на стене портрет усопшего Бубликова в траурном оформлении. Под портретом скорбными буквами сообщалось о безвременной кончине этого замечательного работника. Рядом уже стоял огромный венок. Группа сослуживцев остановилась возле траурного сообщения.
Как вдруг... внезапно... глаза Шуры буквально вылезли на лоб.
У гардероба раздевался абсолютно живой и совершенно невредимый товарищ Бубликов. Он был свеж и румян и пока еще не подозревал, что в глазах коллектива он – уже покойник. Эта приятная бодрящая новость еще ждала его.
Шура пошатнулась.
А гардеробщица тихонько крестилась, принимая от Бубликова пальто. Но вот и сам усопший надел очки и подошел к портрету, чтобы с интересом узнать, кто именно из их коллектива отправился на тот свет...
