Татьяна Алексеева - Выход где вход
Вскоре она добрела до нужного дома, где её уже ждали. Почти бегом — на второй этаж трехэтажного особнячка. Аккуратно поскреблась, памятуя, что звонок не работает. Светлана Савельевна, накинув старенькую кофту поверх байкового халата, открыла дверь.
Вера с нежностью и печалью оглядела знакомую обстановку. Здесь всё осталось таким же, каким было на её памяти 20, 15, 5 лет назад…. Поцарапанная, испещренная мелкими выбоинами мебель. Шаткие стулья, трехстворчатый просевший шкаф. Это все — тёмное. Сервант же, в котором вместо посуды хранились книги, — вызывающе светлый, цвета игрушечного цыпленка. Все плоские поверхности завалены расползающимися горами книг, вот-вот готовыми обрушится. На обеденном столе — тоже книги.
Светлана Савельевна присела на утративший первоначальный цвет диван. Из-под обшивки во все стороны лез поролон. На диване стопами ютились книги и связки тетрадей. Вере она показала рукой на продавленное кресло, прикрытое вязаным ковриком. Сняв с кресла кипу книг и положив ее прямо на пол, Вера устроилась на освободившемся месте. Обеспокоено принялась расспрашивать о жизни, о здоровье.
— Ну, сама понимаешь — профессорская зарплата, — Светлана Савельевна почему-то указала рукой на желтые поролоновые крошки на полу. — Что уж тут обсуждать… Пойдем-ка лучше чай пить.
Прихлебывая бледную заварку из кружки с отбитой ручкой, Вера все собиралась с духом, чтобы рассказать о Марине. Но почему-то оттягивала. Вместо этого задавала вопросы об институтских делах и общих знакомых. Как бы невзначай поведала и о своем разводе, хотя старалась не слишком на этой теме задерживаться.
Старенькая клеенка в клеточку была вся истерзана ножом. Вера, беседуя, механически водила пальцем по глубокому разрыву в клеенке. Иногда спохватывалась, что раздерет еще больше. Потом снова принималась теребить махрушки, торчащие по краям разреза. Скромное угощение — гладенькие сушки, дешевые карамельки, перемежалось ломтями принесенного гостьей торта.
Вера десятки раз за время учебы и после бывала в этом доме. Но только теперь, после затянувшегося перерыва, поразилась тому, насколько тут ничего не изменилось. Все вокруг — у нее самой и знакомых — за последние годы перевернулось до неузнаваемости. А здесь… По обстановке и характеру разговора не покидало ощущение, что родной ей человек остался в 'прежнем времени', - в эпохе социализма, оголенных прилавков и разгоряченных споров на кухнях. Отрешился от всего, что осталось за стенами. Укрылся за глухими шторами. Впрочем, штор-то у Светланы Савельевны как раз не было (так же, как и карнизов или прочих излишеств). Книги, заполонившие подоконник, позволяли обходиться без занавесок.
Тут до Вериного слуха донеслись слова, поразившие ее совпадением с тем, о чем она только что думала. Перемены всё же настигли Светлану Савельевну. Ей грозило выселение из дореволюционного дома, в котором обитала ещё ее бабушка. На крепкий особнячок посягали неизвестные инвесторы.
— Да Вы что? — встрепенулась Вера. — Вашего дома нет на плане реконструкции! Помните, мы проверяли…
— Помнить-то помню, — утвердительно кивнула Светлана Савельевна. — Только независимо от архитекторского плана вопрос поставили очень жестко. Звонят каждый день. Обещают отключить свет и газ, если не переедем. У соседей — такая же история.
— Как это 'если не переедем'? Разве уже есть куда переезжать? — ахнула Вера. — Вам что-то конкретное предлагали?
— Квартиру в Хвостиково. Но я даже смотреть не поехала.
— И правильно сделали! — совсем разволновалась Вера. — Еще в Хвостиково не хватало ехать. Поближе к городской свалке… Хвостиково — самый жуткий район в Москве! Никакого метро рядом. Одни трубы, да автопредприятия. Свалка — в двух шагах. Ароматы стоят днем и ночью. Там сейчас хоть и понастроили современных домов с большими кухнями, а дыра — дырой. Нет, что творится, а?! Полный беспредел!
— Ох, да мы сами в полной растерянности, — огорченно лепетала Светлана Савельевна. — Моя подруга детства живет в Копытниках, в совершенно разбитом доме. Довоенная пятиэтажка, годов двадцатых. Там у них чуть потолок не рушится — оголился до перекрытий. Трубы насквозь ржавые. Крысы шныряют среди бела дня по подъезду. Ремонта не было лет пятьдесят — не то, что у нас. Но их ломать никто не собирается.
— Да дело-то вовсе не в доме, а в земле! — гневно распалялась Вера. — Дома сейчас никого не интересуют — с ними все, что угодно можно сделать. Расселил, да прибрал к рукам — и все дела. Или снес и новое поставил. Лакомый кусок земли, где можно строить и втридорога продавать, — вот что в цене. За землю и идет борьба!
Вера мрачно водила глазами по сторонам, чуть не воя от бессилия помочь любимой учительнице.
— И потом знаю я эти пятиэтажки в Копытниках, — нашла она новый повод для возмущения. — У меня там мама живет. Одни коммуналки, да семьи многодетные. В каждой комнате прописано человек по десять — дети, внуки, бывшие мужья и жены. Для их расселения целый район потребуется. Получается очень накладно. Проще на таких, как Вы, наезжать.
— Ну, вот мы теперь и живем как на вулкане! Пытаемся отказываться от переезда вместе с соседями, — жаловалась Светлана Савельевна, позабыв о чае. — А нам говорят, что придут выселять с милицией. Впрочем, если газ с электричеством отключат, может, уже и милиция не понадобится. Лягу и умру… И лучше я умру именно здесь, где всю жизнь прожила с мамой.
— Наверняка на месте Вашего дома возведут какой-нибудь бизнес-центр, — уверенно предположила Вера. — Или элитный ресторан. Это ж надо какая война идет за каждую пядь земли? Прям Великая Отечественная! Хотя нет… Больше похоже на войну 1812 года, когда город сдали без боя неприятелю… В общем — 'враг у ворот'. Обычное для нас состояние.
Раздавленные безнадежностью, они еще некоторое время вместе попереживали. И на волне объединившей печали, Вера все-таки призналась:
— А у меня, Светлана Савельевна, тоже беда. Маринка-то моя уезжает с семьей в Германию. Навсегда.
— Ну, что ж, — улыбнулась пожилая женщина. — Сейчас все устраиваются, как могут. Дай Бог, чтобы они нашли там то, чего ищут.
Вера озадаченно молчала, пораженная тем, как быстро закончилось обсуждение волновавшей её темы. Но прибавить к вердикту Светланы Савельевны было нечего. Пауза затягивалась. Потребность обсуждения буксовала, не находя выхода.
— Ну, а Вы-то сами, про заграницу что думаете? Бывали же за рубежом. Как впечатления? — ревниво полюбопытствовала Вера.
— Впечатления? — Светлана Савельевна даже повеселела от воспоминаний. — В Праге у меня архитектура — самое яркое впечатление. А больше я нигде и не была… Архитектура там чудесная. Каждый домик неповторим, не похож на другие. Мощеные улочки. Уют и индивидуальность. Такая красота и продуманность, что дух захватывает.
И добавила, разгрызая очередную сушку:
— Но скукотища там — слов нет!
Вера взглянула вопросительно.
— Дело не в замкнутости личных мирков, как мы тут про них думаем, — пояснила Светлана Савельевна. — Им просто уже ничего не нужно, кроме сохранения того, что есть. Думаю, так по всей Европе.
Вера оживилась:
— Надо же… А у нас, значит, по-другому?
Светлана Савельевна призадумалась, подыскивая слова:
— Главное, что в нас еще живо — нетерпение и любопытство. Эдакая жадность до впечатлений… Мы здесь живем как люди, страдающие от нехватки чего-то важного. Надеемся на новейшие рецепты, неведомые открытия. За всё хватаемся, потом вскоре это отбрасываем — в поисках нового. И опять нам всё не так, всем мы недовольны! А для них хорошо именно то, чем они располагают.
Вера подхватила заинтересованно:
— Да-да, мы точно живем как наши предки — в поисках 'вымышленного царства', в мечтах об идеальном! Взять хотя бы то, как наши сограждане быт сейчас обустраивают… Люди лихорадочно осваивают рынок. И каждый день обнаруживают, что можно купить ещё что-то новое, с дополнительными плюсами. А в следующий момент выясняют, что еще и то-то им предлагается, и другое, и третье… 'И снова — бой! Покой нам только снится'.
Теперь уже Светлана Савельевна, слушая, разглаживала пальцами порезы на клеенке, будто они могли исчезнуть от одного ее желания. По рукам струились узловатые вены. Дряблая кожа в бежевых пятнышках выглядела по-детски припухлой, жалкой. Вера почувствовала тревогу и желание прижаться к этой руке щекой. Не съеденные куски торта обмякли. Крем на них начал плавиться.
— Да, жадность до впечатлений сейчас бушует на бытовом уровне, — согласно кивнула она Вере. — Кажется, что все те, кто при деньгах, только и перебирают: что бы еще такого съесть или в дом поставить? Куда бы еще поехать? Какие еще возможности не испробованы?
