Жоржи Амаду - Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага
– Это вы, доктор Лулу? Хотите поговорить с начальником? Входите.
Тереза с капитаном Гунзой остаются в машине; шофер из чувства солидарности успокаивает их:
– Не беспокойтесь, дона, доктор Лулу освободит вашего мужа.
Тереза тихо засмеялась, ничего не ответив. А шофер продолжает рассказывать о Лулу. Он хороший человек, всё бросает, чтобы помочь тому, кто в его помощи нуждается, а какой умный! А когда он выступает в суде как защитник, нет такого общественного обвинителя, который мог бы противостоять ему, нет ни в Сержипе, ни в соседних штатах, а он уже выступал и в Алагоасе, и в Баии, и не только в провинциях, но и в столицах штатов. Любитель судебных разбирательств, шофер описывает во всех подробностях суд над кангасейро Маозиньей, одним из последних бродивших с винтовкой и патронами по сертану, куда приехал из Алагоаса, имея на счету много убитых, и совершил здесь, в Сержипе, еще несколько преступлений; так вот, судья поручил Лулу Сантосу защищать его в общественном порядке, бесплатно, так как у преступника гроша ломаного не было. Эх, кто на этом суде не был до конца – сорок семь часов вопросов и ответов, – тот не знает, что такое умный адвокат. Ведь как он начал, у, хитрец! Начал он с того, что указал пальцем на судью, потом на обвинителя, потом на одного за другим присяжных заседателей, потом на себя и воскликнул: «Кто совершил эти убийства, которые обвинитель приписывает Маозиньи, как ни сеньор судья, ни обвинитель, ни присяжные заседатели, ни я сам, да, да, это совершило наше с вами общество!» В жизни не слышал такой красивой защиты, да меня и сейчас мороз по коже пробирает, когда я вспоминаю. Представляете, что я тогда чувствовал.
Наконец Лулу Сантос, потягивая сигару «Святой Феликс», которой угостил его начальник полиции, появляется в дверях; сопровождая его, блюститель порядка громко смеется над какой-то рассказанной Лулу шуткой.
– В Центральное, Тиан.
Когда машина остановилась у дверей отделения, Жануарио уже выходил из них. Тереза бросается к нему, бежит, протянув руки, и повисает на шее великана. Капитан Жереба улыбается, смотрит ей в глаза, принятое им твердое решение – ну как можно не поцеловать её, когда она уже его целует? – исчезает. И всё же это был быстрый поцелуй, пока её спутники выходили из машины. Из дверей отделения на них глядят полицейские агенты. К несчастью, приказы начальника не подлежат обсуждению: «Освободить человека немедленно, а если кто его тронет, будет иметь дело со мной!»
Они его уже тронули – достаточно видеть отекший глаз Жануарио; драка, начавшаяся на улице, продолжалась в камере. Несмотря на необычное поле сражения для капоэйриста и отсутствие болельщиков, капитан Жереба не сплоховал: его побили, но и он побил. Когда эти подлецы его оставили, пообещав, что вернутся к утреннему кофе, как пошутил один из них, Жануарио был целехонек, хотя и здорово потрепан, здорово потрепаны были и агент полиции Алсидо, и детектив Агнолдо.
Мокеку ели все, включая шофера, который к этому часу пришел к решению не брать деньги за все их разъезды по городу, но взять ему всё-таки пришлось, так как капитан Гунза был щепетилен в денежных делах. Лулу же открыл у шофера еще один талант: Тиан сочинял самбы и марши и был чемпионом многих карнавалов.
Мокека шла под кашасу; адвокат пил её маленькими глотками, причмокивая, как всегда, Жануарио и Каэтано опрокидывали стопки и залпом выпивали, не отставал от них и шофер. Сидя подле Жану, Тереза брала еду пальцами – сколько лет она уже не ела так вот, как простой люд, делая шарики из рыбы, муки и риса и макая их в соус? Как только они оказались на баркасе, Тереза, несмотря на отказ Жануарио, сделала ему примочку под правым глазом.
Быстро справившись с первой бутылкой, они принялись за вторую. Лулу явно переел; он очистил три тарелки. Шофер Тиан после кашасы и мокеки пригласил всю компанию к себе домой на фейжоаду[23] в воскресенье и обещал спеть под гитару свои последние сочинения. Его дом – дом бедняка, простой, без претензий, но фасоль и дружеское отношение в достатке. Приняв приглашение, Лулу удобно устроился на палубе и заснул.
Было четыре утра, слабые лучи света начинали рассеивать еще густую черноту ночи, когда Жануарио Жереба и Тереза Батиста, сидя в машине Тиана, покатили в Аталайю; машина виляла – сказывалась выпитая Тианом кашаса.
Без гитары (без гитары много хуже – пояснил шофер) Тиан спел самбу о суде над бандитом Маозиньей, сочиненную в честь Лулу Сантоса и его прекрасной защиты.
Ах, сеньор доктор,
Кто убил, тот был сеньор…
Нет, не только кто стрелял,
Каждый, каждый убивал:
Обвинитель, вы, судья, и, конечно, с вами я,
Голод, холод и беда
С нами, бедными, всегда…
Он разводил руками, жестикулировал, чтобы произвести должное впечатление, временами отпуская руль, и машина без управления скользила, угрожая свалиться в канаву, но в эту ночь никакая авария не могла произойти: эта ночь – капитана Жеребы и Терезы Батисты. Такой супружеской паре можно только позавидовать, они горячо любят друг друга, так считает шофер Тиан, беря руль машины в свои крепкие руки. Вон они идут по узкой дорожке, Тереза прижимается к груди Жануарио, ежась от свежего предрассветного ветра.
И вот перед ними открылось море.
9
Ах, вздохнула Тереза. Они лежали на песке, волны окатывали их ноги, занималась заря. Наконец Тереза поняла, что за запах исходил от груди великана, – это аромат моря. Запах и вкус моря.
– Почему ты меня не хочешь? – спросила Тереза, когда они, взявшись за руки, побежали к пляжу, чтобы уйти от машины, в которой шофер захрапел победным храпом.
– Потому что я люблю тебя и хочу с того самого момента, как увидел в кабаре разъяренной, уже там я почувствовал, что влюбился, и именно поэтому избегаю тебя, не даю волю рукам, сжимаю губы, стараюсь смирить сердце. Потому что хочу тебя на всю жизнь, а не на мгновение. Ах, если бы я мог взять тебя с собой, ввести в свой дом, надеть тебе на палец обручальное кольцо, увезти навсегда! Но это невозможно.
А почему невозможно, капитан Жануарио Жереба? Будет кольцо на моей руке или нет, для меня не имеет значения; а вот навсегда с тобой – это да. Я свободна, и ничто меня не держит, и ничего другого я не желаю.
Но не свободен я, Тета, считай, что в кандалах. У меня есть жена, и оставить её я не могу: она тяжело больна. Я увел её из отцовского дома, дома с достатком, и от жениха-коммерсанта; она ко мне хорошо относится, стойко перенесла все трудности, никогда не жаловалась, работала и улыбалась, улыбалась даже тогда, когда нам нечего было есть. Парусник я сумел купить только потому, что она работала, не думая о своем здоровье, работала день и ночь, день и ночь, сидя за швейной машинкой, и мы сделали первый взнос. Жизнь – штука сложная, у жены началась чахотка. Она хотела ребенка, не получилось, но никогда ни единого слова жалобы. То, что я зарабатываю на паруснике, уходит на лекарства и на врача, чтобы длить болезнь, но не покончить с ней, и всегда не хватает денег. Когда я увел её из дома, я ошивался в порту, ни кола, ни двора, ни ума у меня не было. И та, которую я любил и желал и которую украл у семьи и богатого жениха, была здоровой, веселой, красивой, а теперь она больна, печальна и некрасива, и все, что у нее есть, – это я, никого и ничего больше, не могу же я её выбросить на улицу. А тебя я хочу не на день или ночь, не для того, чтобы утолить желание, а на всю жизнь и ничего не могу сделать. Не могу, я связан по рукам и ногам. Вот почему я тебя не тронул, не сказал тебе о любви. Вот только не сумел убежать сразу и больше не возвращаться, так хотелось запомнить тебя всю целиком – смуглое лицо, крепкую руку, стройную фигуру, красивые бедра, – чтобы потом, находясь в море и вглядываясь в него, вспоминать тебя.
Ты честный, Жануарио Жереба, и сказал всё, как должен сказать настоящий мужчина. Жану, мой Жану в кандалах, как жаль, что мы не можем быть вместе навсегда, до самой смерти. Но, если мы не можем быть вместе навсегда, до самой смерти, пусть будет нашим один день, один час, одна минута! День, два, несколько дней для меня станут целой жизнью, секундами, часами, днями любви, даже если потом я буду страдать от тоски, желания и одиночества и безнадежно мечтать о тебе. Пусть так, я хочу быть с тобой сейчас, сию минуту, без промедления и отсрочки. Сегодня и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, в воскресенье, понедельник, во вторник, днем, ночью, когда угодно, на любом подходящем ложе: мягком, жестком, на земле, на пляже, в лодке, на берегу моря, где бы это ни было, лишь бы мы были в объятиях друг друга. Потом будь что будет, я хочу тебя и буду твоей, Жануарио Жереба, капитан парусника, великан, морской гриф, моряк из Баии, моя роковая судьба.
Море было без конца и края, то зеленое, то голубое, то зелено-голубое, то светлое, то темное, то светло-темное, синее, небесное, оливковое, и поскольку Жануарио Жеребе одного моря было мало, он заказал еще луну из золота и серебра – этот висящий на небе фонарь, освещающий тела отдавшихся друг другу влюбленных; когда они пришли, их было двое, теперь они одно, единое существо на безлюдном песчаном пляже, прикрытые разве что набегающей морской волной.
