Лебедев Andrew - Орёлъ i соколъ
– А давно из Ленинграда то сам?
– Неделю назад. Я пять дней в Душанбе назначения ждал, пока к вам не попал.
– А беломора питерского нет?
– Сигареты "Антарктида" еще ленинградские.
– Давай.
Назаров тоже молча руку протянул.
Чиркать водиле спичку входит в обязанности старшего.
– А как вас танком то зацепило? – спросил Назаров.
– А я и не заметил даже, мы параллельно ехали – танкисты колонной вдоль скалы, а мы у обрыва. Ну этот газанул как то, крутанул… Я и испугаться не успел.
Водовозка 25-54 вдруг отвалила вправо, и Витька увидел военного регулировщика в белой каске, жезлом показывающего направление к большой площадке.
– Заправляться будем, – сказал Назаров радостно, – бензинчиком.
– Значит тебе, Миша, два года еще служить?
– Нет, Витек… Один, если из Афганистана не отзовут.
– А мне, значит, не год, а шесть месяцев, – сказал Витька, и улыбнулся удовлетворенно. …
Нахлынули воспоминания.
Как пелена упала – нахлынули.
Им – вопоминаниям – только дай слабину! …
– Штабная рота, штабная рота…
Что штабная рота? Что они так громко орут?
Витька окончательно отчаялся обрести какое либо подобие сна и опустил ноги на мокрый линолеум. Дневальный Домбилбаев ежечасно поливал пол в офицерских КСО потому как существовало предубеждение, будто от этого увлажнения в раскаленных вагончиках становилось легче дышать. Это как раз тот редкий случай в СА, когда солдату жилось легче чем командирам. Солдаты спали в палатках, которые простым поднятием полотняных стен превращались в навесы, и под которыми свободно продувал ветерок. А тут, в этом "контейнере советского офицера", сделанном ЗЭКАми в каком-нибудь СИБЛАГе номер тра-та-та днем температура поднималась до шестидесяти пяти. Замполит Веня Воронцов – лысый как наш Ленин на юбилейном рубле, все пугал – вот зимой полезем к солдатам в палатку отогреваться.
Вагончики – то с электрическими печками! А прапор дядя Вася ночью электростанцию гонять не хо-хо из соображений экономии. Вот и мерзли мы под бушлатом без Аньки – Встаньки и без Наташки-Черепашки. А у солдатиков в палатке ПБ – печка и дневальный истопник. Там даже когда на улице минус тридцать, на верхнем ярусе ребята без одеял посапывали..
Впрочем, до новой зимы еще надо дожить.
А через полтора часа Витьке на инструктаж к майору Батову. Витька первый раз дежурным по батальону. Ребята смеялись: Витька дежурным -часть без дежурного!
Он натянул брюки и на манер сержантов-дембелей на ноги напялил не форменные коричневые полуботинки, а кроссовки… В Военторге, как в ГУМЕ – весь дефицит!
Адидас – Москва! Получите и распишитесь. Вышел Витька на ки-риль-цо… Почесать себе…ицо… Почесал лицо. Комаров здесь нет, потому что нет воды и нет травы.
Но дрянь какая-то все же летает и кусается.
– Филонов! Филонов, иди сюда! – крикнул Витька младшему сержанту из штабной команды, тех. за кем по солдатской справедливой молве закрепилось позорное звание "писарюги". Филонов один из двух Витькиных непосредственных подчиненных.
Умел на машинке двумя пальцами, перепечатывал протоколы, фуйню-муйню разную.
Отчеты и всю прочую мутатень. Будет потом тоже мамке рассказывать, как в горы ходил, как раненого командира из под огня выносил. Витька читал письмо одного первогодка: "мама, я служу в краснознаменной ордена Кутузова части, и мы скоро опять пойдем в наступление…" Е-мае! Какое к хренам наступление! Им вообще запрещено про боевые действия писать, а автобат вообще по своей узкой функциональности ни в какие наступления не ходил Наше дело – перевозки, ремонт..
Вот до чего же всем славы хочется! Больше чем водки.
Филонов подошел вразвалочку.
– Чего?
– Ни хрена себе, "чего"? Это так теперь у нас сержанты младшие цельным лейтенантам отвечают, подумал Витька про себя, но ничего не сказал.
– Проводи меня до третьего поста.
– Хорошо, только вы, товарищ лейтенант тоже автомат возьмите.
– Хрен тебе, три километра по такой жаре я и с пестиком в кармане хорош буду, – подумал Витька, и снова ничего не сказал. – Достаточно и твоего калаша. А дух налетит, так и в два ствола не отобъемся.
Шли по каменной россыпи. Так было ближе. По дороге километров пять получалось..
А напрямик – доплелись бы минут за сорок. Филонов положил калаша на горбину и обе руки закинул через железо, как Христос на перекладине.
– А правда, что вы в Ленинграде учились?
– Правда.
– А я в Сочи работал в экскурсионном бюро, на гору Ахун туристочек водил…
– Ты рассказывал.
– Да.
Шли молча, только камешки под кроссовками перекатывались.
– Товарищ лейтенант, а покурим?
– А у тебя есть?
Двойственный по смыслу вопрос. Покурить – это совсем не значило – закурить.
Покурить, это означало курнуть травки. Вообще, курить с подчиненными – дело дрянное, но Витька-то был не полноценный офицер, а ДВУХ-ГО-ДИЧ-НИК. Или еще круче – ДВУХ-ГА-ДИШ-НИК, то есть, пришел на два года, нагадил, и ушел. Это так майор Батов говорил. Ему видней – он настоящий военный, он на Витькиных глазах двух духов убил.
Сели в тени брошенной мазовской кабины, неизвестно для чего и как затащенной на половину осыпи. Филонов достал и принялся бережно колдовать.
– Это не трава, товарищ лейтенант. Это пластилин. Это не трава, мать ее ек! Это сама пыльца – самый смак! Смесь зелено-серого порошка с беломоровым табачком раз за разом уходила с шершавой Филоновской ладошки в гильзу папиросы. Слюнявил закрутку сержант очень не эстетично. У нас у всех от жажды слюна здесь была вязкая и липкая. И вот Филонов слюнил-слюнил папироску… Закурили.
– Вам пяточку – пяточку, товарищ лейтенант.
– А скажи, много туристок там отодрал. на Ахун – горе?
– До- фи-га! Одна с Ленинграду была – мама родная! Сиська четвертый номер. Сама худенькая, талия в четыре пальчика! А сосала! Я ее и так. И этак!
Витьке не нравилось когда Филонов про девчонок из Ленинграда так рассказывал. Но теперь, от подкурки у Витьки затылок на лоб наехал и ему было все по бороде!
Витьке вообще все угарно стало, хи-хи, да ха-ха.
Филонов по идее – дембель и для Витьки – гуся – первогодка авторитет. В этом парадокс: Витька лейтенант. но пороху не нюхал, а Филонов год в Афгане, и под Кандагаром в непосредственном соприкосновении побывал.
– Пойдем. Товарищ лейтенант. Пора.
Опять руки Филонова сложились на железе калаша, как руки распятого Господа.
Они шли шли. Жарко. Жарко. Жалко, жалко…Кого жалко? Ха-ха-ха!!!
– Филонов?
– Ась?
– Фигась! Ха-ха-ха!
– Что то подкурка забористая оказалась – разобрало. Совсем затылок на лоб налез.
Пришли. А вот и пришли. Наконец. Радоваться надо – живые пришли. Витька правда и не верил в опасность. Кругом столько войск! Рядом были соседи – десантура – хозяйство Барковского, а за горкой – вообще штаб дивизии стоял и приданные ей вертолетчики. Духов здесь не было. Может только если ночью…
В вагончике третьего поста было жарко. Но здесь был кореш – старший лейтенант Валерка из Ленинграда – земеля. Зе-ме-ля! Слово такое нежное-нежное. Из самого Ленинграда, с Кировского проспекта!
– Валерка, а я сегодня дежурным по батальону…
– Ага, тебя вот Батов уже ищет. Бери вот трубочку.
Валерка смеялся. Он тоже уже покурил.
– Валерка! Земеля! Давай про Ленинград поговорим! У Валерки на "точке" магнитофон и пленки с записью Квин "Ночь в опере" и Элис Купер "Мускул оф Лав".
– Ты че, не понял, Витек, тебя Батов к телефону?
– Цугаринов!
Цугаринов… это он… Витька Цугаринов.
– Цугаринов, ты где?
В ки-зде… на верхней полке…
– Цугаринов, бегом… лять…лять…лять… бегом!
Никуда Витька бегом не побежал, Батов свой УАЗик подослал… Десять минут кайфа – ветер-ветер-ветер, а на спидометре – семьдесят километров в час!
В вагоне у Батова были прапор Леша Старцев, – Витька его боялся и уважал – Леша двумя пальцами позвоночник любому переломит, и лейтенант Грабой. Фамилия что ли еврейская, но мужик четкий. Повернуться, отойти-подойти, а так и не скажешь.
Леша с Грабоем держали в ногах какого то духа. Перепуганного, в брезентовых американских ботинках, такие из Пакистана им забрасывают. На башке – что то вроде чулка, подвернутого.. Бородка редкая, глазки блестят, бегают.
– Цугаринов!
Федоров толстой голой волосатой рукой лупил по накрытому ватманом столу.
– Цугаринов, ребята духа поймали, а дежурный на третьем посту груши околачивает!
Леша прижал афганца к полу.
– Как зовут?
Цугаринов икнул.
Дух побегал глазками и не издал ни звука.
– Он тебя понимает, мать твою, переводчик хренов? – обратился Батов к лейтенанту Долгову.
Дух посмотрел, на Батова и отвернулся.
– Он понимает, зря вы, тыщ маер на Долгова… Леша Старцев еще ниже прижал духа к полу.
– Ты че подле парка делал? Ты его спроси, че он подле парка делал?
Долгов перевел: "что ты делал в месте, где стоят русские машины"?
