Харуки Мураками - TV-люди
Однако по случайности подружились. Открылись друг другу и наконец стали парой. Всегда вместе обедали, вместе возвращались из школы. Если выдавалась свободная минутка, садились рядом и беседовали. Было столько всего, о чем они должны были поговорить. По воскресеньям вместе делали домашние задания. Когда оставались только вдвоем, они могли обрести покой. Они понимали друг друга словно себя самих. Они неустанно говорили о том чувстве одиночества, утраты, беспокойства и даже о мечтах, которые были у них прежде.
Раз в неделю они стали заниматься петтингом. Либо у него, либо у нее. И там, и там дома почти никого не было (отец не жил в семье, а мать часто отлучалась по делам), и это все упрощало. Их правилом было — не снимать одежды. И использовать только пальцы. И вот так минут десять или пятнадцать они страстно обнимались, будто в погоне за чем-то, а затем садились за один стол и делали уроки.
Поправляя подол юбки, она говорила: «Ну, наверное, этого хватит? Давай заниматься». Их успехи были одинаковыми, поэтому они могли наслаждаться учебой, словно игрой. Задачки по математике решали на время, кто первый. Учеба не была им в тягость.
В этом они находили свое второе «я». Это было очень интересно, сказал он. Можно назвать это и глупостью, но было интересно. Подобную радость, наверное, могут понять только люди нашего типа.
Однако его не могли абсолютно удовлетворять подобные отношения. Он чувствовал, что чего-то недостает. Да, он хотел с ней спать. Он нуждался в настоящем сексе. Он назвал это «физическим единением». Ему это было необходимо. Благодаря этому мы сможем ощутить больше свободы, больше понять друг друга, думал он. Для него это был совершенно естественный переход в их чувствах.
Однако она видела ситуацию совершенно с иной точки. Поджав губы, она качала головой.
— Я очень люблю тебя. Однако хочу сохранить девственность до брака,— сказала она спокойно.
Какие бы слова он ни подбирал, чтобы убедить ее, она не хотела к нему прислушиваться.
— Я тебя люблю, очень. Но это совершенно другое. Я четко для себя это решила. Я знаю, что делаю тебе плохо, но потерпи. Прошу тебя. Если ты и правда меня любишь, ведь сможешь потерпеть?
— Когда тебе такое говорят, остается лишь отнестись к этому с уважением,— сказал он мне.— Это проблема жизненной позиции, и убедить человека против воли невозможно. Для меня было неважно, девственница девушка или нет. Даже если бы девушка, на которой я женился, не была девственницей, не думаю, чтобы меня это особенно тронуло. Я не придерживался радикальных взглядов и не был романтиком, однако это не значит, что я консерватор. Я просто реалист. А что там с девственностью — так я не считаю это какой-то важной проблемой. Главное, чтобы мужчина и женщина как следует понимали друг друга.
Так я думал. Но это было лишь мое мнение. Я не мог ей его навязать. Она рисует себе жизнь вот такой. Поэтому я терпел. И мы занимались петтингом, засунув руки под одежду. Вы же приблизительно понимаете, как это делается?
— Приблизительно понимаю,— сказал я. У меня тоже есть такие воспоминания.
Он немного покраснел. А затем улыбнулся.
— Это само по себе тоже неплохо. Просто, остановившись на этом, я никак не мог расслабиться всей душой. Для меня это было чем-то промежуточным. Мне хотелось, не прячась ни за чем, соединиться с ней. Чтобы я обладал ею, а она мною. Мне хотелось такого знака. Конечно же, было и физическое желание. Но не только оно. Речь о физическом единении. Я ни разу в своей жизни еще не переживал чувства единения. Я всегда был одинок. Всегда был зажат рамками. Я хотел освободиться. Мне казалось, что, обретя свободу, я смогу обнаружить свой собственный образ, виденный прежде лишь смутно. Мне казалось, что, став с ней одним целым, я смогу избавиться от рамок, контролировавших меня.
— Но ничего не получилось? — спросил я.
— Не получилось,— сказал он.
И какое-то время вглядывался в дрова, горевшие в камине. Его взгляд стал удивительно плоским.
— Не получилось до самого конца,— сказал он.
Он даже серьезно думал над тем, чтобы жениться на ней. Решительно сделал предложение. Когда мы окончим университет, то сможем пожениться. К этому никаких препятствий. А обручиться можно даже раньше. Она несколько секунд смотрела на него. А затем улыбнулась. Эта была такая прекрасная улыбка. Наверняка она обрадовалась его словам. Но в то же время в этой улыбке была какая-то грусть, было спокойствие, с каким человек, видавший виды, может выслушивать незрелые, хоть и справедливые доводы младшего по возрасту. По крайней мере, ему так показалось.
— Послушай, это невозможно. Мы с тобой не сможем пожениться. Я выйду замуж за человека старше меня, а ты женишься на ком-то младше себя. Это ведь принято в нашем мире. Женщина развивается быстрее, чем мужчина. И быстрее стареет. Ты пока еще не понимаешь толком жизни. Даже если мы и поженились бы после университета, у нас бы наверняка ничего не получилось. Наверное, мы не сможем быть такими, как сейчас. Конечно, я люблю тебя. Никогда я не любила никого, кроме тебя. Но это совершенно другое. («Это совершенно другое» — было ее присказкой). Сейчас мы школьники, ограждены от многих вещей. Но внешний мир не такой. Он больше и реальнее. Мы должны будем приспособиться к нему.
Фольклор нашего времени. Ч.2
Ему казалось, что он понимает, о чем она пытается сказать. Ведь он был гораздо реалистичнее своих сверстников. И будь ситуация другой, он бы выслушал это мнение как общую теорию, а может, и согласился бы с ним. Однако это была не общая теория. Это была его личная проблема.
— Я не могу этого понять,— сказал он.— Я очень люблю тебя и хочу быть единым с тобой. Для меня это ясно и очень важно. Пусть есть какие-то моменты, не соответствующие действительности,— по правде говоря, это не слишком большая проблема. Ты ведь мне так нравишься. Я тебя так люблю.
Она опять покачала головой. Только и повторяла — «ничего не поделаешь». А затем погладила его по волосам.
— Что мы с тобой знаем о любви? — сказала она.— Наша любовь еще не прошла никаких испытаний. Мы не несем никакой ответственности. Мы пока еще дети. И ты, и я.
Он ничего не мог ответить. Ему было просто грустно. Грустно оттого, что он не мог пробить окружающую его стену. Еще недавно ему казалось, что эта стена существует, дабы защищать его. Однако сейчас она стояла на его пути. Он почувствовал собственное бессилие. Подумал, что больше ничего не сможет. Теперь я, вероятно, просто буду проживать пустые годы, окруженный этой плотной рамкой, не в силах выбраться за ее пределы.
В результате они продолжали свои отношения до окончания школы. Встречались в библиотеке, вместе делали уроки, занимались петтингом, не снимая одежды. Казалось, ее ничуть не беспокоит несовершенство их отношений. А может быть, ей и нравилось это несовершенство. Все окружающие думали, что эта пара наслаждается своей молодостью, не испытывая никаких проблем. Мистер и Мисс Клин. А он один продолжал терзаться неразрешимыми мыслями.
Весной 1967 года он поступил в Токийский университет, а она в элитный женский университет в Кобэ. Это был один из лучших женских университетов, однако с ее успехами выбор казался скромным. Если бы она захотела, могла бы поступить и в Токийский университет. Однако она даже не пыталась сдавать экзамены. Она полагала, что в этом нет необходимости. Я не особенно хочу учиться. И не собираюсь работать в Министерстве финансов. Я девушка. Я не такая, как ты. Ты человек, который идет наверх. А я хочу немного расслабиться в следующие четыре года.
Устрою себе каникулы. Ведь, когда выйду замуж, уже ничего не смогу делать, разве не так?
Это его расстраивало. Он думал о том, что они вдвоем уедут в Токио и смогут перестроить свои отношения. Он предложил поехать в Токио. Но она, как всегда, только покачала головой.
Студентом первого курса на летних каникулах он вернулся в Кобэ и почти каждый день встречался с ней (на тех летних каникулах мы и встретились с ним в автошколе). Они всюду катались на ее машине, занимались петтингом, как и раньше. Однако он не мог не заметить, как что-то стало меняться между ними. Бесшумно просачивался воздух реальности.
Ничего конкретного, что резко изменилось бы. Как раз наоборот, все оставалось таким же. Ее манера разговора, манера одеваться, выбор тем, мнение о том или ином — все это было как и прежде. Однако он почувствовал, что не может раствориться в их мире так, как это было раньше. Что-то казалось не так. Ему это напоминало инерционное движение, которое понемногу теряло амплитуду. Само по себе это было неплохо. Однако он не мог понять, в каком направлении они двигаются.
Возможно, изменился я, предположил он.
Он был одинок в своей токийской жизни. В университете ему так и не удалось завести друзей. Улицы были грязными, еда невкусной. Люди говорили вульгарно. По крайней мере, ему так казалось. Поэтому все время в Токио он думал о ней. С наступлением вечера он уединялся в комнате и писал одно письмо за другим. От нее тоже (конечно же, реже, чем от него) приходили письма. Она подробно писала о том, как проходит ее жизнь. Он по многу раз перечитывал ее письма. Ему даже приходило в голову, что, если бы от нее не приходило писем, он бы уже повредился умом. Он стал курить и пить. Иногда даже прогуливал лекции.
