Константин Кропоткин - Содом и умора
— Изнасилование, — фыркнул я.
— Да ты знаешь, сколько мы с ним вместе ночей провели, — запальчиво воскликнул Андрей. — Мы на сборы ездили вместе, и на картошку.
— И никакого толку, — догадался я.
— Мы спать легли, — продолжил Андрей. — А наутро просыпаюсь, его уже нет. Ушел, даже не попрощался. А под кроватью презерватив лежит. Использованный, — голос Андрея задрожал, а с ним затрясся и он сам.
Кастрюля на плите зашипела и из нее полезла серая пена.
— Вот горе-то, — сказал я и участливо покачал головой.
Я всегда так говорю, когда Андрея насилуют. Два месяца назад, в мой прошлый визит, его изнасиловал водопроводчик. Синеглазый и стройный, как институтский друг.
— Экий ты, несчастный, — с сожалением сказал я, глядя на трясущиеся андреевы телеса. — Что же тебе не везет-то так.
— Не везет, — согласился он, прерывисто вздохнув.
ДИВАНЫ И ФАЗАНЫ
— …Изумрудный! Или цвета фуксии, — уверенно заявил Марк, — яркие цвета улучшают настроение.
— Что-то я не заметил, что мне становится весело от твоей рубахи. Той — лимонно-розовой в фиолетовый горошек, — сказал я.
Мы лежали на полу гостиной. Марк нежился под солнцем и глядел в журнал. Я спрятался в тени, чтобы солнечные зайцы не мешали думать. Замотавшись в плед наподобие мумии, и уставившись в потолок, я решал две задачи. Во-первых, не содрать ли паутину с лампочки. Честно говоря, ее судьба была интересна лишь потому, что отчим орал бы про «свинарник» весь день, не переставая. Из застарелого чувства противоречия я решил оставить в покое шедевр паучиного ковроткачества, как минимум, до ближайшей генеральной уборки. Вторая дума была сладка, поэтому я не торопился принимать окончательное решение. Иногда ведь важна не цель, а путь к ней.
Тем более, что случай был уникальный.
Кирыч собрался поменять работу. Его не хотели отпускать и даже дали премию, надеясь пробудить у него совесть. Деньги он взял, но заявление об увольнении все-таки подал.
Конечно, можно было бы профукать нежданный излишек привычным порядком — на клубы, музыку и красное вино, но Кирыч предъявил ультиматум:
— Нам нужен диван. Если мы не купим его сейчас, то не купим никогда. Сколько можно на полу валяться?
Звучало, как крик души, поэтому мы с Марком предпочли не перечить.
После того, как у мы сплавили старый диван на соседскую помойку, сидеть в гостиной нам оказалось не на чем. Теперь мы смотрим телевизор, как султаны — на полу, закиданном цветными подушками. Смотрится это красиво, но очень непрактично — зад мерзнет, навевая неприятные мысли о простуженном мочевом пузыре или, не дай Бог, простатите. Кирыч прав, пора обзаводиться диваном. Хотя бы ради того, чтобы позднее сэкономить на лекарствах.
Боясь сделать неправильный выбор, Марк изыскал в завалах своей комнаты журнальную статью под названием «Цвет мой, зеркальце, скажи!» и теперь вслух зачитывал самые интересные куски.
— Желтый! — с выражением произнес Марк. — Это символ спокойствия, интеллигентности. Получается путем смешивания красного и зеленого. Желтый является цветом энергетизма.
— Если мы купим желтый диван, то нам останется только дружно спятить, чтобы не обманывать ничьих ожиданий, — сказал я, с ужасом представляя себе гигантскую канарейку, которая может поселиться в нашей гостиной.
— И переезжать на поселение в «желтый дом», — поддержал меня Кирыч.
Он разместился на небольшом отдалении и любовно сортировал внезапное свалившееся на нас богатство: десятки — к десяткам, пятидесятирублевки — к им подобным, сотни — в третью кучку. Каждую купюру он рассматривал, разглаживал и лишь затем определял в стопку подходящего номинала.
— Если желтый цвет неприятен, то речь идет о человеке сосредоточенном, пессимистически настроенном, с которым трудно завязать знакомство, — зачитал Марк следующий пассаж и с торжеством посмотрел на нас.
Мы с Кирычем переглянулись.
— Зато ты, Маруся, весела за троих, — сказал я и хлопнул цветочного эксперта по заду, выбив из него облачко пыли.
— Наибольшее предпочтение желтому, — радостно продолжил чтение Марк, — отдают беременные женщины, ожидающие благополучного исхода родов…
— Кого рожать будем? Мальчика или девочку? — перебил я.
— Двойняшек, — огрызнулся Марк.
— Что там про другие цвета написано? — спросил Кирыч. Дискуссии о репродукции геев ему не нравились. — Про серый, например. Практично. На нем грязи не видно.
— Только через мой труп! — возмутился Марк. — Диван — не мышь, ему серым быть не обязательно.
— Мыши и белыми бывают, — вспомнил я.
— О! Белый?! — марусины глаза загорелись. — Будет шикарно!
— Еще как! — согласился я и проникновенно продолжил. — Одним прекрасным вечером ты сядешь пить чай перед телевизором, поставишь его на столик рядом с диваном. Кирыч соберется спать, встанет, опрокинет весь чай на диван и нам останется только подарить его бедным.
— А я не буду садиться на диван, когда пью чай, — заупрямился Марк.
— Зачем диван, если на него нельзя садиться? — резонно заметил Кирыч.
— Точно! Давайте лучше купим попугая! — обрадовался Марк. — В зоомагазине на Чистых прудах я видел красного. Он всем говорит «здрасте».
— И стоит как целый диван? — спросил я. — Это нечестно. Почему мне никто не платит таких денег за то, что я говорю «здрасте»?
— У попугая есть гребень. Он встает дыбом, если в клетку зернышек кинуть, — пояснил Марк.
— Вот увидишь, что будет с моими волосами, если мы купим птицу по цене дивана, — сказал я.
— Сейчас нам нужен диван, а не попугай, — прервал наш спор Кирыч. — Деньги скоро закончатся, и нам придется дальше сидеть на полу. Пол хоть и паркетный, но холодный.
— Первый этаж, — согласился я.
Кирыч с сожалением закончил свой труд и, кряхтя, поднялся с пола. Мы с Марком выжидательно уставились на него. В конце-концов, наше мнение носило рекомендательный характер. Кто платит деньги, тот и заказывает.
— Зачем спорить? Поедем в магазин и посмотрим, что там есть, — предложил Кирыч.
— О! Голос не мальчика, но мужа! — с уважением сказал Марк и без сожаления кинул журнал в коробку с макулатурой.
* * *— Диваны? Сколько угодно! — радостно отрапортовал продавец.
Его лицом казалось сделанным из резины. Оно двигалось без остановки, показывая всевозможные дежурно-положительные эмоции.
— Какие будут пожелания? Цвет? Форма? Дизайнер? Страна-производитель? Цена?
— Артемий, — строго сказал я, взглянув на карточку, пришпиленную к фирменному жилету. — Нам нужен хороший диван.
— Удобный, — добавил Кирыч.
— Красивый, — присоединился Марк.
— Для кого мы покупаем? — уточнил продавец, оглядев нашу троицу.
— Для нас, — не понял вопроса Марк, а я привычно отрапортовал:
— Он, — я ткнул в Марка пальцем, — сожитель, мы — соседи по койке.
Кирыч закашлялся.
— Ах, вы вместе? — губы Артемия разъехались в такой блаженной улыбке, будто прогремели ангельские трубы.
— Наш друг шутит, — виновато начал объяснять Марк.
И совершенно напрасно. Чем больше оправдываешься, тем больше тебе не верят. В щекотливых ситуациях лучше хранить олимпийское спокойствие. Как говорит Виолетта, получающий деньги за банальную проституцию «не суетись перед клиентом и тогда клиент будет суетиться под тобой».
Продавец улыбнулся:
— Понимаю-понимаю… У нас, конечно, найдется именно то, что вам подойдет.
«Можно подумать, что нам нужен какой-то особенный диван», — раздраженно подумал я, несясь галопом вслед за расторопным консультантом в дальний угол павильона.
— Нам в гостиной не на чем сидеть. Сидеть, понимаете? — на бегу пояснил я, опасаясь, что он предложит нам сексодром с отсеком для презервативов.
— Понимаю-понимаю, — развивая спринтерскую скорость, сказал Артемий.
— Чтобы смотреть телевизор, понимаете? — крикнул я, пытаясь не отстать.
Судя по целеустремленности, с которой он бежал в выбранном им направлении, какие-то идейки на наш счет у него имелись. И, чуяло мое сердце, с нашими желаниями они вряд ли совпадали.
— Понимаю-понимаю, — повторил он и, наконец притормозил возле гигантского сооружения на высоких витых ножках.
Деревянные слоны изображали подлокотники, спинка снизу была обита пурпурным шелком, а сверху состояла из темного-красного резного дерева: по джунглям бредет слоновий караван с поклажей.
— Какая прелесть! — восхитился Марк. — Как будто из дворца махараджи. Я куплю себе сари и нарисую точку на лбу. Хатуба-матуба! — заголосил он и задвигал головой, как какая-нибудь служительница храма Брахмапутры.
