Ингрид Нолль - Даю тебе честное слово
– Спокойной ночи! – сказал он вслух и практически неслышно бросил в сторону отца: – Ну и тошнотворный же тип!
После чего быстро вышел.
Бедный Макс, наблюдавший всю сцену непосредственно из угла, казался настолько потерянным, что происходящее представилось ему чем-то почти нереальным, как в кино.
К тому моменту, когда Харальд укладывался в постель, его настроение стало хуже некуда. Он попробовал читать газету, но сознание отчего-то зацепилось за язвительную статейку, собственно, даже не статейку, а письмо читателя, в котором тот прошелся по неспособности городского управления, особенно отдела строительства подземных сооружений, решить накопившиеся задачи. Вдобавок куда-то подевалась Петра, и эта мысль надоедливо возвращалась снова и снова. Лишь около полуночи он вспомнил, что у нее сегодня чтения какой-то известной авторши, – и как только вспомнил, Петра вошла в дверь.
– Почему ты не пришел? – бросила она ему с упреком и пинком отправила сапоги в угол. – Все спрашивали о тебе! Ты в самом деле многое пропустил, она была просто великолепна. Потом мы были у итальянца, вот там ты бы нашел, о чем поговорить! Жаль, что Макс появился слишком поздно, но он по крайней мере помог нам перенести складные стулья в подвал.
Она не сказала, что за эту работу Макс получил сотенную.
Харальд принял ее упреки за агрессию.
– Как было приказано, я приглядывал за отцом, – сказал он. – Думаешь, мне это доставило удовольствие?
Он взял ложечку и жидкий транквилизатор, который ему выписал доктор Офенбах. Нужно было принимать всего по несколько капель, чтобы только быстро заснуть и наутро чувствовать себя отдохнувшим. Затем погасил свет. И Харальду приснился сон, будто он сидит с исхудавшим до костей отцом, и они пьют коньяк. Громкий вздох жены прервал его видение. Он проснулся, но накапать второй раз успокоительного не решился. Так и проворочался до утра, мучимый всевозможными мыслями, которые кружились и лезли в голову со всех сторон.
Старик почти никогда не пил пива, которое называл баварским пролетарским пойлом. По воскресеньям они с женой неизменно выпивали по паре бокалов вина, но после ее смерти он это делать перестал и потихоньку отвык от аристократических напитков. Из его жизни ушла хорошая еда, под которую ими уместно насладиться. Тем не менее против виски, водки, шнапса или сливянки Вилли Кнобель не возражал. «Лучше всего греет не курточка, а сто грамм внутрь», – любил он повторять эту довольно грубую остроту. И дело у него не отставало от слова: он употреблял «согревающее» регулярно, и отнюдь не в ограниченных количествах.
Предложите ему его любимый напиток, и он точно не откажется. А что, если немножечко обогатить букет – скажем, капнуть в рюмку снотворного, – старик и вовсе ничего не заметит. В его годы продолжительный и глубокий сон вполне может перейти в вечный.
Родители уже давно отправились на работу, когда в пятницу, примерно в девять утра, в прихожей послышались тяжелые шаги сестры Кримхильды.
– Самое время его искупать! – с ходу провозгласила она. – Для чего мы тогда устанавливали подъемник?
Макс пока просто наблюдал, как сестра открыла кран, чтобы наполнить ванну и придвинула подъемник к ее краю. При этом заученным тоном пробубнила что-то вроде краткого пояснения: пациенты без особого напряжения могут сесть на седалище и затем медленно опуститься в ванну. Максу было поручено следить за зарядкой аккумулятора подъемника и регулярно подзаряжать.
– Поскольку мы это делаем первый раз, не могли бы вы мне немного помочь? – попросила сестра. – Тут такое дело: поначалу он будет противиться. Но стоит чуть понежиться в теплой водичке, и он будет на седьмом небе от счастья. У стариков всегда так.
Как и ожидалось, дедушка встретил инициативу ожесточенным протестом.
– Я что, весь в дерьме, что меня нужно обмывать?! – негодовал старик.
Макса эта сцена развеселила, он не мог не согласиться с дедом. Разумеется, не так просто оказалось раздеть больного, скатить в ванну, да еще помыть. Но сестра Кримхильда была права: как только старик ощутил себя в теплой водице, он смеялся, будто накормленный младенец.
– Оставим его на несколько минут поиграть в воде, – предложила сестра. – Вас я попрошу остаться с ним, а сама тем временем перестелю постель.
Макс поморщился:
– Воняет, как от мокрого пса!
– На сегодня достаточно, – решила санитарка. – Но с завтрашнего дня я начну потихоньку приводить его в боевую готовность. Каждый день он будет ходить на роляторе все больше и больше. Вот увидите, через пару недель ему будет достаточно одного костыля.
Бравая сестра Кримхильда ушла, оставив гору грязного белья.
– Я чувствую себя заново рожденным, – признался старик. – Но вот что странно: казалось бы, ванна – чистое наслаждение, но после срочно требуется вздремнуть.
– Прежде чем ты уснешь, скажи, что бы ты хотел сегодня съесть, – спросил Макс.
– Куриное фрикасе с рисом и в довершение сигару. Поскольку ты все равно пойдешь в магазин, прихвати для меня кроссворды, а то я постепенно начинаю скучать.
К обеду дед проснулся, с аппетитом поел и перешел к изучению брошюры с кроссвордами и прочими головоломками.
– Они так мелко печатают, что я едва различаю буквы, – пожаловался дед. – Тебе не попадались мои очки?
– Наверное, они остались в Доссенхайме. Если тебе они так нужны, я могу съездить и привезти.
– Еще бы не нужны! И коли ты там будешь, то возьми заодно деньги из сейфа, лучше все сразу. Мне будет спокойнее держать их при себе.
– А где лежит ключ? – лицемерно изобразил незнайку Макс.
Дедушка сказал, что ключ должен висеть под формочкой для пудинга.
– И сколько бабла ты там хранишь? – спросил Макс.
– Точно не помню, что-то около тысячи евро. Да, и еще: будь добр, привези мой телевизор. И загляни в почтовый ящик, он, наверное, переполнен!
– Что-нибудь еще?
– Мои сигары!
Хорошо уже то, что не придется отдавать все наличные, подумал Макс с облегчением. И все-таки, садясь в машину, он не мог подавить разочарования. Возможно, ему повезет найти в дедовском доме что-нибудь такое, что можно было бы продать по дешевке. Маловероятно, что старик когда-нибудь переступит порог старого дома. Помнится, над диваном висела картина маслом. Бабушка ее очень ценила. Возможно даже, что это кто-то типа Рембрандта. Эту мысль Макс быстро отогнал, так как отец сразу заметит пропажу. Надо поискать что-нибудь поменьше. Маленькие предметы не так бросаются в глаза.
Петра пришла домой усталая и была неприятно удивлена раздававшимся с верхнего этажа оглушительным шумом. Как была, в пальто, она устремилась наверх и ворвалась в комнату больного. Старик поднял спинку кровати в вертикальное положение и смотрел телевизор, держа пульт управления на вытянутой руке, будто кольт. Установленный на миниатюрном письменном столе Мицци телевизор орал на полную громкость.
Вилли Кнобель не заметил вошедшую невестку.
– Чертовы политики! «Продолжительный, продолжительный, продолжительный…» Что за дурацкое выражение? – выругался он вслух и переключился на другой канал.
Разъяренная Петра выключила телевизор и громко топнула:
– Так можно и мертвого разбудить! Как этот монстр здесь оказался?
В ванной Петра обнаружила груду грязного белья, среди которого затесалась и новехонькая банная простыня от Кензо, которую до сих пор никто не использовал. Рядом лежала записка: господину Кнобелю требуются три толстых флисовых костюма для запланированной мобилизации, пижама согревает его недостаточно. Привет, сестра Кримхильда.
– We are not amused[19], – ворчливо буркнула под нос Петра.
Страшно представить, как мобилизованный старик в скором времени станет слоняться по всему дому. Мы так не договаривались, рассуждала она. Харальд совершенно прав, надо поместить его в какой-нибудь дом престарелых, будь он хоть за тысячу километров отсюда.
Наконец Петра вспомнила, что неплохо бы переобуться в домашние туфли и поспешить на кухню. Только посмотрите, в обед Макс что-то готовил! Почему он этого никогда не делает для своих измученных работой родителей? И почему он не сложил грязную посуду в посудомойку? Почему только на ее плечах лежит обязанность каждый вечер подавать на стол горячую еду? Петра убрала кастрюлю из дорогой специальной стали в шкаф, перешла в жилую комнату, устроилась поудобнее на диване и включила новости.
Спустя некоторое время до ее слуха донеслись тихие шаги в прихожей. Она вскочила, приготовившись увидеть пытающегося ходить свекра, и уже представила, как он упадет. Резко распахнула дверь и увидела сына с Йенни. У обоих был такой вид, будто их застигли врасплох. Не хватало еще, чтобы Макс начал ворковать с санитаркой, как влюбленный голубок, и мешал ей работать.
И вообще, любовная сторона жизни детей развивалась совсем не так, как она себе представляла. Мицци еще в раннем возрасте объявила, что она лесбиянка, хотя отец по-прежнему считает это отклонение детской болезнью. А у Макса никогда не было постоянной подруги. Может, именно этого ему и не хватает, чтобы наконец повзрослеть. А что, если и он?.. Нет, ей не хотелось даже думать, что Макс тоже мог проявлять интерес к представителям своего пола. Да и то, что он флиртует с санитаркой, – неплохой знак.
