Андрей бодров - план побега
Сиамский близнец внутри, повторяю я про себя и вздрагиваю от бурчания в животе. Пытаюсь угадать в каком, месте они срослись, и, представляя, как кто-то царапает мои кишки изнутри и щекочет волосатым чубом сердце. А если он захочет учиться, мне что придется передавать ему через зад домашнее задание? А полюбит женщину и на первом свидании подарит мою печень, и будет спать с ней опять же через мой зад. Обгадит душу…
Я выключаю телевизор и тщательно ощупываю свой живот. Облегченно вздыхая, ищу книгу, которую давно купил, но до сих пор не прочитал, а только постоянно вертел в руках, и откладывал в сторону, оставляя к тому моменту, когда необходимо будет забыть про жизнь.
свободное падение
Страница за страницей подкрадывается он к читателю. Прячется в оврагах абзацев. По-пластунски извиваясь, ползет шрифтом через широкие поля описаний пейзажей. Скрывается в городской толпе, пока главные герои, знакомясь, друг с другом, разгуливают улицами текста и сбегают вниз ступеньками диалогов. Таится за углом сюжетного поворота, на лице – меняющиеся маски предстоящих конфликтов и препятствий. Его крадущиеся шаги приглушены шорохом бумаги, следы сдуваются ресницами читателя. Укрываясь, он вжимается в тень строчки, растворяется в аромате типографской краски и белого ириса подаренного женщине в уютном ресторане, звучит вечерний джаз, у столика в углу, недопитое шампанское и шлепки первых поцелуев, на губах зуд сладости ожидания следующей страницы. На следующей странице, писатель, превышая скорость на автостраде, оплачивает штраф несколькими помятыми купюрами, пестрящими перечеркнутыми опечатками, привозит влюбленную пару в загородный дом, из окна – озеро, «ниспадающие в воду ветви ивы пенят быструю грудь волны». Чередующиеся постельные сцены: герой под героиней, герой за героиней, герой над героиней, герой в героине, герой из героини, герой за героиней… пока таинственный незнакомец скрипя зубами, онанирует под кроватью и кончает словами, оргазмом-без-пробелов, в нескончаемую ночь предлогов...
…подвизвиззавизнадвизвизвизвизвизвизвиззавизвизвизвизвизподвизвизза…
Необходимо постоянно гримироваться и переодеваться во второстепенных и эпизодных персонажей. Необходимо владеть йогой, чтобы, отсекая свои конечности, задерживать дыхание и останавливая сердце, принимать позы деталей и вещей, асаны латиницы и кириллицы. Необходимо уметь имитировать звуки от комариного писка до солнечных бурь и сокращаться до размеров настроения или чувств. Вот он – точильщик ножей, около дома, где долгий телефонный звонок будит героя, тревожный разговор, искры высекаются из точильного камня, беглый взгляд на читателя сквозь замочную скважину строк примеряет остроту стальной запятой. То он, таксист, (брюхо упирается в баранку) проскакивающий оживленный перекресток на запрещающий движение свет, красным гудят автомобили. Пассажир – герой, спешащий на встречу с другом. Таксист поправляет бутафорские усы, в зеркале заднего обзора у всех машин вместо фар – сужающиеся зрачки читателя. Высокий голубоглазый официант в кафе, приветливо улыбаясь, протягивает чашечку кофе со сливками героине, пока та измученная за ночь удовольствием от «в», «над», «под», «за», «из», коротает пачкой сигарет время до следующей главы. Читаем «на ее мизинце пульсирует голубиной кровью золотое кольцо с красным камушком». Официант поворачивается спиной к странице, презрительная ухмылка, выходит из текста в спрятанную в сноске химическую лабораторию, на руках резиновый перчатки, лицо защищает респиратор, собирает экстракт из корешков сушеных слов «неядовитый, -ая, -ое», сочно смазывая вытяжкой колчан азбуки. То он проститутка, в отеле, где герой возле задушенного друга, сжимает в кулаке предсмертную записку, пока на столе отдыхает расслабленная удавка. Силиконовая грудь туго обтянута обрезанной снизу майкой, татуировка солнца вокруг пупка, туфли на высоких прозрачных каблуках, цокают через весь абзац, желтые глазные линзы с крестиками-зрачками, между ног подряд два пробела. «Ты не меня ищешь?» – спрашивает проститутка героя, проводя ладонью по его перевернутому восклицательному знаку. Короткий разговор. «Как ты не знал?.. Даже не догадывался?.. Да, уже давно... Нет, он только фотографировал... Я знаю ее, она сейчас на вызове... Хочешь ее?.. Просто поговорить?.. А меня?.. Может со скидкой?.. А втроем? Нет?.. Травкой не угостишь?..» И она удаляется по коридору, раскачивая вторым пробелом. Его пустое бельмо внимательно запоминает лицо читателя от морщинки к морщинке. За углом она лезвием бритвы делает два надреза и выдавливает из тела силиконовые вставки, снимает парик, туфли, линзы, слюной смывает солнце с живота и отрывает от себя последнее «а» – все летит в мусорный ящик. Он исчезает. Скоро здесь появится бригада криминалистов. Морфологический разбор. Улики не трогать. Слова не читать. Снять ксерокопии с отпечатков страниц. Кому сказано? Не читать! Опросить свидетелей из соседних строчек. Не забудьте составить фоторобот подозрительных букв. Синтаксический контроль. Предварительная причина смерти – глагол. Вскрытие установит его точное время. Художественные ценности обнаружены? Тогда возможно с целью ограбления. Еще один глухарь. Чье троеточие? Срочно расширенный семантический анализ. Проверьте нашу картотеку. Кто впустил постороннего?
Иногда успеваешь заметить его, когда случайно? переворачиваешь на страницу вперед или, споткнувшись об незнакомое слово, перескакиваешь на другую строчку. Тень молнии, обточенный болью взгляд и его след уже петляя суффиксами и приставками, теряется в предложениях, оставляя смутные знаки препинания. Он всегда готов напасть из-за окончания любой части речи. Любая точка для него сигнал к действию. С каждой страницей он становится все сильней и сильней. С каждой страницей он умирает. Он молится на читателя за то, что тот дарит ему жизнь и проклинает за то, что он дарит ее лишь затем, чтобы потом отобрать. Читатель – вот его единственный антигерой. Иногда таинственный незнакомец мечтает, принять смерь от руки ребенка, что от скуки, играясь разорвет книгу. То вновь ждет последней страницы, вынашивая месть за прочитанные страницы. Иногда плачет, и слезы запятыми сползают вниз по странице, то улыбается рядами восклицательных знаков. Книга захлопнута, любовная записка порвана, донос прочитан, шифрованное сообщение переварено убегающим от преследователей разведчиком – и незнакомец мертв. И в туже секунду другой читатель покупает в книжном магазине ему новую жизнь, а в типографиях оплодотворяется буквами чистая бумага. Он не находит смысла в этом бесконечном колесе словесной самсары. Его реинкарнации никуда и ни к чему не приближают и не удаляют. Слова обещали стать ему началом действия, а превратились в тюрьму, чтобы гореть на кострах инквизиции, съедаться плесенью в отсыревших книгохранилищах, захлебываться нечистотами на вырванных для подтирания страницах, не помнить прошлого, но заново переживать травмы предыдущих жизней и чувствовать, что некролог-содержание первой книги повторяется вновь и вновь вот уже тысячи лет. Все сложней радоваться комфорту, которым обустраивается текст с каждым изобретением нового слова. И все сложней мечтать о стопке чистых не пронумерованных ни кем и ни чем страниц.
Все сложнее прятаться пока герой, тяжело травмированный на производстве и теперь спасенный, но с парализованной нижней частью тела, лежит на кровати, и, держа над собой зеркало, изучает карту своего лица, до тех пор, пока не затекают кисти. План его квартиры похож на схему перископа в разрезе – ко всем углам пристроены зеркала, чтобы он мог всегда любоваться своей женой, чтобы он всегда мог целовать ее губы солнечными зайчиками, пока она стирает за ним, готовит для него, убирает под ним. Через страницу, он с притворным равнодушием ждет того момента, когда любимая женщина проходит рядом с кроватью и быстро подставляет под юбку маленькое зеркальце. «…мелькают полушария ягодиц и выбившиеся кудри волос из-под кружевной ленточки трусиков…». А еще, ему нравится подсматривать левой рукой за правой, пока та, чуткими пальцами карточного шулера не уставая любит жену.
Когда супруга на работе он в мечтах разговаривает с ней и, шутливо клянется в верности, сжимая ладонь в кулак – целый день, высматривая любимую через зеркало во дворе, то принимает в отражении рождение новой морщинки на своем лице. И вскоре под шаги прочитанных страниц жена возвращается домой, – ее провожает незнакомый парализованному герою мужчина – он может ходить, зарабатывает деньги и у него стоит. Они слишком медленно идут и слишком близко друг к другу, но всего больнее то, что жена слишком радостно смеется от его рассказов и шуток. Он ходит, зарабатывает деньги и у него стоит. Муж бьет по лицу незнакомца солнечным зайчиком, тот, жмуриться одним глазом, а жена, замечая вспышку света, бежит домой, где осколками разбитого зеркала обрезаются быстро ржавеющие вены. И пару абзацев они сидят молча, пока в тексте через слова пересыпается «кровь». Она не пытается спасти его и вызвать скорую помощь. Он не пытается винить ее за это, ведь незнакомец ходит, зарабатывает деньги и у него стоит. Больше никаких травм на производстве. Следующие страницы будут полны полноценной любви. Несколько глав для приличия – соблюдается траур и морфология совести. Потом свадьба. Потом дети. Потом солнечные слова и погода – новая пара гуляет в парке. Новый муж продолжает ходить, зарабатывать деньги и у него стоит, из-за чего теперь их ребенок возится с ведерком и лопаткой в песочнице, возводя игрушечные города. А ее всегда тошнит, когда отблеск света от проезжающего мимо автомобиля или распахиваемого окна, неожиданно набрасывается на ее счастливые глаза.
