Временно - Лейхтер Хилари

Временно

Хилари Лейхтер

Temporary

Hilary Leichter

Загружаемся

Был убийца. Был ребенок. Был маркетинг, сбор пожертвований и фандрайзинг. Был хранитель списка доноров. И уничтожитель этого списка. Тот, кто стирает, сушит и даже использует для этого специальные салфетки. Вытягивает их по одной из коробочки, точно маленькие вуальки, и кидает в сушильную машину. Было устройство для сворачивания носков. Устройство для метания бомб. Дверной молоточек. Сколько человек живет в вашем доме и готовы ли вы поддержать наше дело? Не хотите ли купить цитрусовые? Вы читаете книги? Был дом с дверьми, которые нужно то открывать, то закрывать. Было принятие решений. Редактура брошюр. Проверка фактов и корректура. Было обучение на работе и лежание на работе. Было слишком поздно работать и слишком рано. И даже было самое время работать. Был ящик с печатями, пробковая доска и розовые стикеры, на которых записывали, что происходило в общем, в частности, в подробностях, Пока Тебя Не Было.

Городская работа

У меня очень короткая карьера. Такая же короткая, как мои юбки. Задания обычно тоже невелики, да и задерживаюсь я на каждом месте ненадолго. Мои временные агентши — довольно приятные напудренные дамочки в удобной обуви. И моя трудовая судьба целиком в их ухоженных руках. Легкими уверенными движениями рук они превращают мое резюме в поток гонораров, на которые я и живу. Мы созваниваемся по понедельникам и пятницам, еженедельно фланируя между временными пристанищами. Агентши отмеряют мою жизнь, как швейцарские часы, которые передают сигналы точного времени. После того, как я докажу, что на меня можно положиться, они отправляют меня к своим лучшим клиентам. На работу личным помощником. Или помощником по работе с личными вещами. «Нет ничего более личного, — прочитала я на обертке от полезного батончика с гранолой, — чем просто выполнять свою работу». Как раз на такую работу я и бежала. И тут подвисла окончательно — как будто кто-то выключил все мои мысли и ощущения.

Мои парни называют такие вакансии Отличной Возможностью. Правда, сами-то они ходят в офис. Там у них есть прикольные кружечки, они оставляют их на ночь на рабочем столе, а те, в свою очередь, оставляют на рабочем столе отпечатки от кофе и чая. По кофейной гуще в этих кружечках я гадаю и точно знаю: каждый из моих парней просидит за своим столом до седых волос, а потом купит наконец себе место на кладбище размером примерно с этот же самый стол.

Но что заботит меня гораздо больше, так это судьба брошенных кружек. Как же должно быть грустно бедолагам, ведь им предстоит и дальше так стоять, грязными и одинокими. Меня заботит жизнь, которая зарождается внутри них. Эта плесень, плавающая, как одинокий листок белой кувшинки, в остатках давно протухшего кофе.

— Так какая же у тебя работа мечты? — спрашивает мой самый серьезный парень, упершись подбородком в ладонь.

— Как бы тебе объяснить… — отвечаю я.

— Ну уж как-нибудь попробуй!

Я пытаюсь представить, чего же хочу. Случаются дни, когда мне кажется, что сейчас вот-вот все сбудется, но потом это проходит. Так бывает, когда собираешься чихнуть и тут тебе говорят «будь здорова» — и всё. Весь чих куда-то пропадает. Говорят, первым признаком стабильности считается ритмичное сердцебиение и здоровый румянец. Я читала об этом во всяких статьях и рекламных проспектах. А те, кто занят на временной работе, в основном отмечают у себя интенсивный пульс, дрожь и потливость. Боюсь, я что-то упускаю. Но у меня никаких таких симптомов, кажется, не наблюдается. Наверняка просто потому, что нет ничего более постоянного, чем что-то временное.

«Когда ты что-то знаешь, просто знаешь это — и всё, — говорят счастливчики. — Тут уж ничего не попишешь».

Некоторые временные умирают раньше, чем успевают устроиться на постоянку.

— Работа мечты для меня — это работа, на которой я останусь надолго, — отвечаю я своему самому серьезному парню. — Это может случиться хоть завтра. Да в любой момент. Однажды утром проснусь и пойму — я такая же, как и ты.

— Детка, да ты всегда можешь быть кем хочешь! — Он гладит меня по волосам обеими руками, и от его прикосновений они распрямляются.

Мой самый серьезный парень не живет со мной. Он тот, кто подцепляет каких-то мелких пауков с моего прикроватного коврика и забрасывает их на подоконник. Ни один мой парень не живет со мной, правда, некоторые оставляют у меня свои джемперы — заношенные и мягкие, они живут в моем шкафу с офисной одеждой. Иногда я их возвращаю — не тот джемпер не тому хозяину. Но мои парни обычно не замечают. Они же знают, что все у нас временное. У каждого своя ночь в неделю, своя неделя в месяце, так что их джемперы тянутся ко мне один за другим, раскинув свои рукава, точно для объятий.

Однажды я даже познакомила мою мать с этими парнями, в точности следуя правилам временной жизни. Просто она увидела их фотки, которые вывалились из моего кошелька на пол у нее на кухне.

— У этого, — сказала она, — красивые глаза.

— Он отлично готовит.

— Значит, ты не останешься голодной, молодец. А этот?

— А этот очень высокий.

— Хм. А так даже и не скажешь.

— Просто на фотке не видно.

— М-м-м-м-м.

— А вот этот мой любимый, — сказала я, быстро пролистывая снимки. Мать прищурилась, оценивая его. — Нравится?

— А тебе что, так важна моя оценка? — спросила она и разочарованно бросила фотографии на стол.

У нее на кухне всегда чисто и сухо, посуда спрятана в шкаф. Платья матери идеально отглажены, губы слегка подкрашены, в ушах любимые сережки. Она так выглядит всегда, даже когда неважно себя чувствует.

— А теперь будь умницей, — говорит она; эти слова я слышу всю свою жизнь, — и расскажи мне, чем ты сейчас занимаешься. Что у тебя с работой?

Фаррен — мой основной контакт в агентстве. У нее свеженькое личико и блестящие губы — такая яркая куколка с хорошо увлажненной кожей. На ногтях ее сияет всегда свежий лак, кисти рук выглядывают из-под нейтральных офисных рукавов, точно Млечный Путь из-под облаков. Или даже длани судьбы, перебирающие бланки и контракты, чтобы подыскать для меня хорошую работу.

На нашем первом собеседовании она забралась на стол и усадила меня в удобное кресло. Это было странно и немного тревожно; казалось, будто она привязала меня где-то внизу, а сама взирает сверху. Я посчитала, что Фаррен таким образом испытывает меня, поэтому старалась сохранять бдительность.

— Ну как? — спросила она, отодвигая стопку бумаг, чтобы поудобней расположить ноги.

— Вполне неплохо, Фаррен.

Я откинулась на спинку, тотчас почувствовала облегчение и расслабилась.

Или вовсе заснула? Не знаю.

Что случилось потом, я почти не помню. Возможно, агентство использует телепатию, чтобы проникнуть bo внутренний мир своих подопечных. Выпытать секреты, найти потаенные кнопки, чтобы одним нажатием раскрыть потенциал клиента на рынке труда. Потом я вдруг задрожала и резко вскинулась, будто кресло повалилось назад. «Может, это и есть то самое ощущение стабильности?» — подумала я и мысленно устремилась вперед, к надежде. Затем проверила свой пульс и прислушалась, не тренькают ли где-то колокольчики в знак того, что на меня наконец снизойдет хоть что-то постоянное.

Но нет. Мне суждены только временные подработки. Как это знакомо и как быстротечно.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Фаррен и протянула мне какой-то бланк, ткнув в мой локоть кончиком своего блестящего ногтя, точно гвоздем. Я не поняла, должен этот жест меня поддержать или, наоборот, уязвить.