Александр Карнишин - Почти фантастика
Обзор книги Александр Карнишин - Почти фантастика
Карнишин Александр Геннадьевич
Почти фантастика
Вишенка
Сон был каким-то неприятным, как бывает неприятным красивый, но неудобный, тесный костюм. Вот вроде бы и модный он, и этикетка на внутреннем кармане пришита правильная — можно показывать всем и доказывать, если что, а — тесный. Под мышками жмет. По шее краем ворота натирает. Это так тебе лично кажется, что тесный. Мама говорит, что очень хороший и модный костюм. Папа говорит, мол, надевай, не парься, все путем! А он тесный, тесный! И от того неприятный.
И вот сон вроде был яркий, красивый, про лето и летние каникулы, которые как раз вот именно сегодня начались, а все равно какой-то неприятный. Что-то в нем было не так. Что-то жало и теснило со всех сторон. Неудобный он был, этот сон.
Поэтому Алексей даже обрадовался, когда его подергали за ногу, и строгий мамин голос сказал, что уже пора вставать, и что его ждет сейчас очень серьезный разговор. Она так и сказала:
— Алексей, быстро спускайся. У нас с папой есть к тебе очень серьезный разговор.
Когда мама говорит «очень серьезный разговор», то это означает, что будет действительно тот еще разговорчик. Только не понятно, а что он сделал-то? Потому что о чем еще могут говорить «очень серьезно»?
— А что я сделал-то? — начал, было, он, но мама строго сказала:
— Не гунди! Быстро вниз!
Ого! Это действительно серьезно. А если еще и папа в таком настроении…
У них тут был небольшой дом, который получился переделкой из простого блочного проекта. Внизу, где по проекту подвал и гараж, сделали большую просторную комнату. Там есть телевизор и тренажеры всякие. А в коридоре сразу направо вход в ванную и туалет. Выше этажом, то есть на самом деле как бы на первом — большая комната, светлая просторная кухня и спальная родителей. А из кухни крутая деревянная лестница ведет еще выше, где с раннего детства живет Алексей. У него своя собственная комната с чуть скошенным потолком и с одним широким окном во всю стену. И даже есть свой маленький туалет сразу за дверью. Вроде как на такой маленькой треугольной лестничной площадке. Это очень удобно, между прочим. И для себя, и если кто придет в гости. Только к нему пока еще никто не приходил.
За окном было совсем темно. В комнате горел свет. Алексей знал, что светать начинает часа в четыре. То есть, выходит, сейчас стоит самая настоящая глубокая ночь, когда положено спать. Но все же ночное пробуждение было интереснее, чем смотреть тот странный и неудобный сон.
Зевая, лениво шлепая босыми ногами по теплым деревянным ступеням, он спустился на кухню.
Папа, раскладывающий какие-то железяки на развернутом как для приема гостей кухонном столе, посмотрел на него, сморщился и сказал коротко, но очень понятно:
— Быстро умыться. Одеться, как для дальнего похода. Не разговаривать! Не спрашивать! Исполнять! Кончилось твое детство… Вот сегодня — кончилось.
Так не разговаривают с детьми, когда хотят их просто поругать за какую-то шалость. И потом, Алексей вдруг понял, что это за железки масляно блестят там на столе. Папка собирал оружие. Прямо здесь, наверху, на кухонном столе. И мама молча подавала ему какие-то детали и даже не ругалась. А вот когда он солдатиков выстраивал на столе — ругалась всегда!
Но тут папа посмотрел удивленно, приподняв правую бровь, и Алексей кинулся вверх по лестнице — умываться и одеваться «по-походному».
…
— Садись, сын. У нас есть еще целых двадцать пять минут.
Алексей сел на стул, положил руки перед собой, как в школе, и выслушал короткую, но очень емкую лекцию, прерываемую паузами, когда папе очень хотелось выругаться, но ругаться ему при сыне было никак нельзя. Потому что непедагогично.
Папа сказал, что их все-таки нашли. Они тут, так он сказал, прятались, на этой стороне. И уже думали, что совсем оторвались от преследователей навсегда. Сумели — так они думали с мамой. Даже привыкли к такой мысли. Главным теперь было — воспитание сына. Поэтому ему было всегда очень многое разрешено. И поэтому его называли дома Алексеем, а не Лешенькой каким-нибудь там.
Ага, Лешенькой только еще не хватало. При их-то фамилии…
Так его звали как раз в школе. Смеялись — Лешенька Вишенка. Ах-ах-ах, какой милый молодой человек. Какой застенчивый молодой человек. Какой… Иногда просто в школу не хотелось идти. То есть, в школу, учиться, всегда не хотелось — Алексей был нормальным пацаном двенадцати лет — а кому в таком возрасте хочется в школу? Но иногда не хотелось сильнее, чем обычно. И конечно, «Лешенька Вишенка» было одним из поводов прогулять.
А еще он был слабый. И толстый. Так говорили пацаны из их класса и из параллельного тоже. Они кричали ему:
— Эй, толстый!
И смеялись громко, когда он вздрагивал и оглядывался.
…
— А?
— Ты меня не слушаешь? У нас осталось всего пятнадцать минут!
— Я слушаю, слушаю, пап!
Скоро они (кто такие «они», интересно?) придут сюда, к этому дому. Папа с мамой остаются, чтобы принять последний бой. Потому что, ну, сколько уже можно бегать от них? Набегались в своей жизни — хватит!
Их, конечно, будет больше. И их целью будут все они. Все трое. Папа, мама, сын. Чтобы хоть кто-то уцелел, надо им тут биться до самой смерти, до пожара, до взрывов. Может, полиция еще услышит и приедет… Телефон? Уже не работает. Да, и мобильный тоже. Накрыли колпаком. Нет, можешь не проверять, я уже смотрел.
Вот так, значит. Двое останутся, и будут отстреливаться. До самого последнего, сын, до самого последнего. Может быть, мы еще сумеем уцелеть. Скорее всего — нет. Это честно. Но хотя бы один Вишенка должен остаться в живых. Поэтому ты, сын, сейчас же выйдешь через задний ход, где гаражные ворота, и через забор уйдешь в лес.
— На, это тебе, — сказал папа и протянул мелкашку. — Большой ствол тебе не нужен. С ним труднее управляться, он тяжелее, да и услышат ведь. А из этой ты стрелял уже.
Ага, внизу можно было отодвинуть телевизор в коридор — он на тумбе на колесиках. А на стену, потянув за специальный тросик, поднять пулеулавливатель. Его папа сам сделал. И вот там можно было стрелять по мишеням хоть весь день. А звука выстрела из подвала совсем не слышно. Алексей сам проверял: папа стрелял, а он ходил вокруг дома и слушал. Слышно не было ничего. И он потом сам тоже стрелял. Не раз стрелял.
— Тебе надо уйти как можно дальше отсюда. Бежать, ползти, но уйти. Не забудь часть пути пройти по ручью. Тебя могут искать. Вернее, тебя обязательно будут искать. Если они смогут захватить нас, тогда сразу увидят, что тебя не хватает. А им нужны все трое.
— А вместе? — он сказал это так жалобно, что мама даже закрыла рукой глаза.
— А вместе мы просто не уйдем. Вместе нас найдут сразу и обязательно. А вот так, прикрывая тебя, есть у нас все-таки шанс.
Папа помолчал, посмотрел на часы над кухонной плитой.
— Еще пять минут… Вот тебе патроны. Рассуй по карманам, чтобы наверняка. Вот нож. Вот спички. Никаких рюкзаков у тебя не будет, чтобы было легче идти. Мой компас. Иди точно на север. Можешь петлять, ходить спиной вперед, залезать в ущелье — но потом все равно иди на север. Через три дня тебя найдет дядя Коля.
Дядя Коля! Дядя Коля! А может…
— Он прилетит только через три дня. Такая была договоренность заранее. А связи сейчас нет, сам понимаешь. Он будет знать, где тебя искать, понял? Твоя задача, сын, идти на север. Идти и прятаться от всех. Прятаться и идти. Костер ночью не жги — увидят, найдут. Иди на рассвете и на закате. Днем пережидай, чтобы сверху тебя не засекли. Если сможешь — двигайся ночью. Но осторожно, не поломай ноги. А то догонят и найдут. Все, все, все уже… Время! Пора!
Он схватил со стола два длинных черных и тяжелых… Пулемета? Это пулеметы? Выходит, у нас были еще и пулеметы внизу? Потащил наверх, в комнату Алексея. Мама обняла его и толкнула в спину.
— Беги, сынок!
Уходя, он оглянулся: мама сосредоточенно щелкала затвором короткого курносого автомата.
…
Алексей всегда был домашним ребенком. Книжным ребенком. «Мамкин сын»…
Ну, и что? Все мы — мамкины. И все мы папкины. Только вот в школе он никак не мог ужиться из-за этого. Он не играл в футбол. В карты с пацанами под лестницей тоже не играл, потому что после школы сразу бежал домой. Не носил с собой деньги, и поэтому был неинтересен и скучен местным хулиганам. Ну, только если чуть поиздеваться. Чуть-чуть. Потому что скучно. Не приставал к девчонкам из своего класса, не дергал их за косички, и не издевался над теми, кто «тили-тили тесто, жених и невеста».
Полноватый для своих лет, большой, немного уже близорукий, но принципиально не носящий в школу очки, всех и всего боящийся домашний мальчик. Самый маленький из хулиганов, двоечник из параллельного класса, мог над ним издеваться, доводить до слез своим кривлянием, но — никакой сдачи. Никакого противодействия. Да еще Алексей был не из кварталов многоэтажек, где все всегда со всеми, компанией, а настоящий одиночка — из собственного дома с окраины, с опушки черного хвойного леса.
